Чужая война, стр. 105

«Будут Четверо…»

Империя готов.

Эзис.

Сипанго.

И земля, что лежит далеко-далеко за морем. На Западе называют ее Готландией, землей Бога.

Четверо. Те, кто вот-вот развяжут войну, равной которой не было.

И если не лжет пророчество, говоря о Четверых, можно ли думать, что лживо оно во всем другом?

Война неизбежна. И в войне этой Эннэм остался без союзников, без прикрытия, почти без сил. Ведь не один только султан двинет свои войска на барадские земли. Весь Запад обратится против одного-единственного государства. Нет выхода. Нет спасения. И не уйти от войны.

Мысли цеплялись за слово «война», как цепляется плуг за камень. Цеплялись и останавливались на нем снова и снова. Крошкой, засохшей на шелковой простыне, было слово. Мешало. Терло. Выпячивалось.

Война.

И вновь погружался Ахмази в поток воспоминаний, мыслей, неясных догадок. Знал, что омытое размышлениями слово, которое мешает сейчас, покажет себя с какой-нибудь иной, невидимой пока стороны. Сверкнет неожиданной гранью. И, может быть, найдется выход?

Выход должен быть.

Готландия. Сипанго. Эзис. Готская империя…

Четверо.

Солнце заливало сад ослепительным светом. Секира, вернувшись из империи готов, целые дни проводил в саду, замерев под жаркими солнечными лучами. Он напоминал тогда визирю змею, свернувшуюся в кольцо на раскаленном склоне бархана.

Что-то случилось с ним за пять лет, прожитых там, далеко на Западе. Что-то превратившее всегда довольного жизнью и собой Секиру в каменное изваяние. Ахмази не решался спросить. Просто заходил иногда в гости. Прятался в тень, куда-нибудь поближе к фонтану, и сидел так же молча, как Секира. Только нелюдь тянулся к солнцу. А визирю даже в прохладном шуме воды было тяжко.

Сорок лет дружбы – достаточный срок, чтобы научиться просто молчать рядом с другом. Но тогда это молчание казалось невыносимым.

И нарушил его первым все-таки Секира, а не Ахмази.

– Я много дал бы за то, чтобы вернуться в Степь, – сказал он однажды. И евнух вздрогнул от неожиданности. Как будто действительно заговорила каменная статуя.

– Разве тебе плохо здесь? – осторожно поинтересовался визирь.

– Там все иначе. Было иначе. Другие люди. Другие обычаи. Другой мир. Чище и лучше, хоть и кажется Степь со стороны дикой и жестокой.

– Ты жил и там тоже?

– Давно. У меня был друг, Тэмир. Он первый объединил племена степняков под своей рукой.

– Потрясатель?!

– Ты что-то знаешь об этом?

– Только то, что написано в книгах. Потрясатель мира, он прошел войной до древнего Виссана, покоряя все народы, что встречались на его пути. Имя его было забыто – его просто боялись вспоминать. Осталось только прозвище.

– Его имя стало титулом. Тэмир-хан. Властелин Степи.

– Но это было еще во времена Муджайи.

– Чуть раньше.

– Степь сейчас другая, ты ведь знаешь это. Секира.

– Знаю. Когда-то про Тэмира говорили, что он вернется. Зеш-ш. Люди придумывают себе сказки и верят в них. А я вот не умею. Так хочется верить иногда!

Ахмази решительно выбрался из тени. Заглянул в лицо шефанго:

– Что с тобой случилось, Эльрик? Что там было, на Западе?

– На Западе? – Секира пропустил в пальцах пушистый кончик длинной своей косы. – На Западе… Когда я приехал?

– Месяц назад.

– Старею, что ли? – Белая коса змеей метнулась за спину. – У тебя проблемы в Эзисе, Ахмази?

– Их договор с Сипанго.

– Я еду в Мерад.

Война.

Теперь это слово сплелось со словом «Степь». И начал выстраиваться-сплетаться узор мыслей, пока еще неопределенных, тычущихся в стороны, как слепые щенки.

Степь и Война.

Ахмази знал о Степи немного. Но все-таки больше, чем другие, даже больше, чем книжники.

Знал он и о хане Тэмире, именем которого пугали детей после его смерти. И о Потрясателе знал Ахмази больше любого историка или книгочея. По возвращении Секиры из Мерада, за те несколько дней, что прожил нелюдь в Аль-Бараде, Ахмази постарался вытянуть из него как можно больше.

Зачем?

Да ведь Степь была врагом Эннэма куда более страшным и реальным, чем Эзис, где жили все-таки братья по вере.

Итак, Война и Степь. Степь и Война.

Сим перечитал донесение, порадовавшись тому, что не разучился еще излагать факты и только факты, опуская домыслы и выводы, не подтвержденные ничем кроме собственной интуиции.

Впрочем, ему-то самому домысливать никто не запрещал. Наоборот, поощрялось в ордене умение делать самостоятельные выводы. Вот Сим и делал. Только выводы получались какие-то странные.

Может быть, потому, что факты между собой никак не связывались?

Вольные города охватила война. Неожиданная и какая-то нелепая. Началось все с того, что несколько бродяг из Бериллы, промышляющих разорением древних упокоищ, нашли немыслимой ценности клад в древнем-древнем захоронении.

Не простого человека приняло когда-то это последнее пристанище. Знатным и богатым воином был мертвец. Может быть, даже одним из ханов. Грабители разоряли могилу, а хозяин ее, на удивление не тронутый разложением, улыбался загадочно, глядя на незваных гостей.

Уже уходя, берилльцы собрались с духом и выдрали из застывших рук мертвеца саблю. Жутковато было. Покойник казался живым: вот-вот встанет да поотрубает головы дерзким пришельцам.

Однако не встал. И то сказать, мертвый все-таки.

Сокровища честно между собой разделили. Погрузили на лошадей и отправились в Бериллу, счастливые, надо полагать, и довольные. Каждому из них причиталась из клада такая доля, что хватило бы прожить безбедно до конца дней, да еще и оставить неплохое наследство детям, внукам и правнукам.

По дороге пропала из клада та самая сабля.

Нет, сабля, говорят, была не простая. Знатный был клинок, без лишних украшений, но ковки такой, что с нынешним оружием и не сравнить. Может, гномийской древней работы? Может, колдовской? Сейчас уже и не выяснить.

Пропала сабля и пропала. Велика ли потеря, если во вьючных мешках не одно состояние спрятано? Видно показалось, что велика. Потому что передрались поделыдики между собой, не успев даже от упокоища разграбленного далеко уехать.

Три десятка их было.

А выжили двое.

Самых разумных или трусливых самых – кто теперь скажет? Никто, потому что стоило этим двоим в Берилле объявиться, как с них головы и сняли.

Достался клад, весь как есть, за исключением пропавшей сабли, бургомистру Бериллы, бандиту известному, не так уж и давно на покой ушедшему. Бургомистр честь по чести разделил сокровище промеж своих. Никого не обидел. Всем досталось, и все вроде довольны были. Но не долго.

Вести о богатой добыче быстро по Вольным городам разошлись. А народ там тот еще – оторви да брось. Всякое отребье с земель окрестных к вольнице разбойной прибиться норовит. И прибиваются.

На Бериллу глядя, Тир с Согодом обзавидовались. Ну и не поленились – ленивые в Вольных городах долго не задерживаются – договорились быстренько да с двух сторон и ударили.

Была Берилла. И нет Бериллы.

И Господь бы с ней, с Бериллой, сегодня сожгли – завтра отстроят, но надо же было Согоду и Тиру между собой тут же и передраться. А на них, за Бериллу, надо думать, обидевшись, и Нордвиг с Соттерном навалились. И Джемис с Ос-Ригу в стороне не остались. Перегрызлись все между собой из-за клада неслыханного. Никогда не было такого, чтобы Вольные города друг против друга вставали, однако встали ведь!