Татарский удар, стр. 89

Магдиев вылил в себя все содержимое бокала и с гордой улыбкой мальчика, на спор хватившего три ложки рыбьего жира, аккуратно поставил бокал на стол. Хотел сказать что-то в развитие тоста, но подоспели более неотложные дела.

Забыв или не успев убрать с лица костенеющую улыбку, Магдиев осторожно поднял руку к горлу, пощупал толстый узел галстука. Опустил руку ниже и неуверенно пробежал вялыми пальцами по левой, потом правой стороне груди. Грудь заметно дернулась раз и другой. Лицо стремительно побагровело — до синевы. Он попытался вдохнуть, но не смог. Лишь что-то громко екнуло ниже горла.

— Танчик, — неуверенно сказал Борисов, роняя бокал.

Магдиев, словно пес, услышавший команду, немедленно повалился на стол, сворачивая застывшими ногами кресло. Головой угодил в тарелку с колбасой и принялся уминать головой ломтики салями, бывшие одного цвета с его лицом.

— Танчик, твою мать! — закричал Борисов и потащил друга со стола. Весу — почти уже неживого — в Магдиеве было полтора центнера, как минимум.

Через несколько секунд исполняющий обязанности президента Российской Федерации догадался просто перевернуть президента Республики Татарстан на спину и попытаться сделать ему искусственное дыхание. Еще через несколько секунд обнаружил, что не может ни разомкнуть будто спаянные челюсти Магдиева, ни шелохнуть его коротко вздрагивающую — каждый раз со все большим интервалом — грудную клетку. Борисов выругался, дико озираясь, и бросился в приемную.

Всполошенные его жутким криком охранники, а потом и медики кремлевского здравпункта в течение считанных минут превратили комнату отдыха в полевой госпиталь. Но набежавшие светила и натащенные мобильные медцентры смогли лишь диагностировать летальный исход. Танбулат Магдиев, последние пять лет не болевший даже ОРЗ, умер от нетипичной асфиксии, вызванной неизвестными обстоятельствами.

6

— Это называется аль-кязый. Судья, по-арабски. Разработка ГРУ начала семидесятых. Тогда войны всякие шли — шестидневная, Судного дня и так далее. И арабы успешно одну за другой евреям просирали. Вот Насер и намекнул нашим советникам, что не худо бы сочинить какое-нибудь средство в тему как раз Судного дня. Чтобы, значит, отделяло агнцев от чертил. И идею подсказал. Чем отличаются арабы от евреев? В принципе, ничем. И те, и другие семиты, генотип близняшный, традиции похожи, обрезание там всякое. Различие, по большому счету, одно. Арабы не пьют, а евреи пьют. Ну, конечно, с оговорками — знал я правоверных из самого ваххабитского гнездовья, которые колдырили так, что наши пареньки отжимались и отползали на локтях. И иудеи, по большому счету, это дело, — Василий Ефимович щелкнул пальцем обвисшую кожаную складку под нижней челюстью, — не приветствуют. Но en masse, так сказать, принцип играет: арабы не пьют, евреи наоборот. Вот, значит, и надо замутить такую штуку, которая на алкоголь в крови реагирует. Причем ведь в бою пьяных мало — значит, надо, чтобы активное вещество было устойчивым, не выводилось из организма сутками, неделями и месяцами, притом было малозаметным для анализов. В идеале схема была такая: арабы пускают дымовую завесу, и обе стороны дружно дышат воздушно-капельной смесью с добавкой боевой отравы. Или там диверсант подсыпает кязыя этого в колодец, арык, цистерну с питьевой водой. И остается ждать, пока еврей, отвоевавшись совсем или временно, хряпнет гнусного своего пойла — ой, меня ребята из Шин Бет угощали, — Обращиков передернулся, увидел, что Борисов и Придорогин шутку поддержать не готовы, смущенно улыбнулся и продолжил: — Да. Так вот, хряпнет, значит, и тут же мгновенная смерть от паралича сердца или там разрыва тонкостенных сосудов — это уже лирические детали… Советники идею оценили, доложили руководству. Руководство спустило это дело теоретикам в ОбщехимВНИИ. Те сформулировали техническое задание с рамочными параметрами и отдали его в головной институт органической химии. В Казань, значит. Вот и вся история, в общем.

— И что, — тяжело спросил Борисов, — тридцать лет они там химичили, что ли?

— Роман Юрьевич, ну кто бы им позволил тридцать лет-то? — ласково спросил Обращиков. — В год уложились, представили два образца. Один назвали гурией, он вызывал парадоксальную сонливость и медленное снижение жизнедеятельности организма — за час, что ли, до комы и клинической, а потом и нормальной смерти. Второй, кязый который, значит, действовал мгновенно. Алкоголь попадал в кровь, играл роль катализатора, который превращал глюкозу в какую-то сложную дрянь. Она, значит, блокировала кислород и начисто перекрывала ему доступ к головному мозгу. Сразу начиналось кислородное удушье, а через пять минут — смерть.

— И что, никаких противоядий? — спросил Придорогин.

— Ну, так-то не бывает. Первый образец вообще остроумно сделали — там для него противоядием служил нормальный армейский антидот от психотомиметиков с добавкой какой-то спецдряни. Если вовремя ввести, человек просыпался через пару часов с жутким похмельем. А ко второму аж два варианта придумали. Во-первых, профилактический — гадостные такие таблетки. Если их начать принимать, как только подцепил этого кязыя, в течение нескольких суток вещество выводилось из организма. Второй вариант — антидот. Только там риск опоздания резко увеличивался. Сами понимаете, ввести антидот надо было в течение двух-трех минут после того, как человек глотнет водочки или пивка, и кязый этот сработает. Опоздал — полный привет, начинается отмирание клеток головного мозга и прочая необратимость. А поди не опоздай и сообрази, что к чему, когда человек рюмку махнет и корчиться начинает.

— Да, — сказал Борисов, уставившись на свои сцепленные ладони.

Собеседники предпочли отмолчаться, только Придорогин, вздохнув, встал и отошел к окну.

За окном расправляла прозрачные крылья ранняя осень. Весь Ново-Огаревский поселок был как мозаика из кукурузных хлопьев. Солнечный и желтый.

— И какова минимальная боевая доза? — спросил Борисов после паузы.

— Мышкин глаз, — Обращиков показал на краешке ногтя. — Миллимиллиграмм. Полвдоха или кубик на миллион литров воды. Или там крови.

— И что, получается, мы никогда не узнаем, кто Магдиева вальнул? — с тихой яростью, не отрывая глаз от ладоней, спросил Борисов. — С арабами перетер, пернул у него в кабинете или в чай брызнул на каком-нибудь банкете пятнадцать лет назад, и теперь хрен отыщешь?

— Да нет, Роман Юрьевич, — мягко сказал Обращиков. — Не так все запущено. Не вечно же этот кязый мог по организму гонять. У него период естественного распада и вывода все-таки есть. Полгода. Так что можно этот вопрос пробить. И потом, арабы тут ни при чем. Ни фига они не получили — ни кязыя, ни гурию. Андропов как узнал, что вояки этой штукой разжились, пошел к Брежневу и устроил тихий, в своей манере, скандал. Мы, говорит, совсем рехнулись, что ли? Даже если оставить в стороне вопрос истерики, которую поднимет мировой империализм после первого применения нового ОВ. А истерика будет беспредельная — ни одна же зараза не поверит, что арабы сами смогли такую штуку склепать. Тем более что с Насера станется в центральный водопровод Тель-Авива кязыя булькнуть… Так вот, сказал Юрий Владимирыч, мы что, всерьез считаем, что самый пьющий народ на земле — евреи? И что эта штука будет всегда направлена только против мирового сионизма? И мы своими руками отдаем в чужие руки смертельное оружие, которое истребит родимые пятна царизма вместе со здоровым рабоче-крестьянским телом?.. Брежнев, говорят, пошутил по поводу того, что сам-то Андропов жив останется — у него уже совсем худо с почками было, он на минералочке сидел. Но струхнул Ильич здорово — потому что тогда еще не дурак был по всем вопросам, в том числе выпить. Ну и запретил это дело. Остались опытные образцы, осталась засекреченная технология. ОбщехимВНИИ, правда, прикрыли, но казанский институт тоже остался. Так что найти человека — почти как два пальца.