Татарский удар, стр. 65

Но это Вашингтон легко находил деньги, чтобы финансировать уничтожение доставшихся Украине лучших в мире самолетов (по миллиону долларов за штуку) или чтобы скупить их под любым соусом — например, как пусковые установки космических спутников. У России денег на производство новых машин как-то не было. Долго КАПО загибался от голодухи и отключения тепла. Легендарный гендиректор завода Виталий Копылов застрелился от безнадеги. Рабочие, уставшие получать зарплату валенками и похоронными венками, разбегались по рынкам и челночным артелям. Но завод продолжал потихонечку ставить на крыло «Белых лебедей».

При Путине дело пошло поживее: удалось достроить и передать ВВС три задельных машины советских времен (правда, энгельсский первый номер, «Михаил Громов», погиб вместе с экипажем во время обкатки нового двигателя в сентябре 2003 года). При Придорогине — совсем разудалыми темпами. Каждый год Энгельс получал один-два самолета, и три-четыре отправлял в Казань на проведение регламентных работ и модернизацию, которая продлевала срок службы машины на десять-пятнадцать лет. Апгрейд куда более многочисленных Ту-22МЗ Казань выполняла и вовсе ударными темпами.

Эту цепочку не порвала и не запутала даже войнушка, в которую впали Москва с Казанью. Очередной «стошестидесятый», названный «Юрий Дейнеко» (в честь командира экипажа «Михаила Громова»), Энгельс ждал в сентябре. И ждал так страстно, что даже перекинул в Казань все системы вооружения и подвески — дабы они были установлены и испытаны по полной программе до официальной передачи авиакомплекса заказчику. Это грубейшее нарушение всех правил, но никак не конец света — если на то пошло, не ядерные же ракеты переданы заводу-изготовителю.

И совсем никаких придирок у самого предвзятого наблюдателя не должно возникнуть в связи с прибытием в Казань прописанного в Энгельсе «Ивана Ярыгина». Согласно рекламационному акту, в ходе эксплуатации обнаружился ряд серьезных дефектов. А в этом случае инструкция, утвержденная главкомом ВВС, предусматривала немедленное возвращение аппарата производителю — ив том виде, какой аппарат имел в момент проявления неполадок. Только поэтому «Ярыгин» был развернут в сторону Казани чуть ли не в разгар учебного полета, который выполнял, имея на подвеске две ядерные ракеты мощностью 15 кило-тонн каждая.

Инструкция ВВС была подписана и направлена в рассылку, что характерно, не несколько лет назад, после той же гибели «Михаила Громова», а за два дня до приступа болезни, скрутившей реинкарнацию прославленного борца. Что следовало считать чистейшим совпадением. Как и одновременную с этим событием отставку наиболее опытных летчиков 22-й гвардейской тяжелой бомбардировочной авиационной дивизии полковника Валерия Зайцева и майора Павла Синичко. Не меньшим совпадением было и то, что оба летчика, входившие в «дежурную» эскадрилью наиболее опытных пилотов полка (их годовой налет превышал 250 часов — при среднем для дивизии показателе в 70), способных выполнить любое задание в любое время суток, выбрали местом гражданской жизни Казань и устроились консультантами фирмы «А-инновация», с начала текущего года арендующей офис в административном корпусе КАПО.

Впрочем, некоторые вещи трудно считать даже совпадениями, настолько они были далеки от основной фабулы. Какое, например, отношение к событиям имело негласное решение акционеров Нижнекамского НПЗ резко нарастить выпуск авиационного керосина? Да никакого. Как и тот факт, что ровно в 12.20, 4 августа по 22-й авиадивизии в Энгельсе была сыграна общая учебная тревога, и через десяток минут в небо поднялись сразу восемь Ту-160, десять Ту-95 и столько же Ту-22МЗ, бойко рассованные по зонам ответственности согласно давно нарисованным схемам. В этой суете взлет двух огромных машин с аэродрома Казанского авиазавода оказался не замеченным ни американскими, ни европейскими спутниками и прочими средствами наблюдения.

3

«В бой идут одни старики», — подумал Наиль, оглядев ребят, собравшихся на последний инструктаж. Но не сказал. Говорить не хотелось. Хотелось убивать. Руками или по-другому. Это было неправильно — на боевой вылет следовало идти холодным и собранным. Впрочем, что Наиль знал о боевых вылетах? И не только он. По счастью, боевым опытом не мог похвастаться ни один пилот стратегического бомбардировщика в мире. Если не считать ребят с Enola Gay и Bockscar, доставивших «Малыша» и «Толстяка» к Хиросиме и Нагасаки. Кроме того, хвастаться по-любому нечем. Наиль не собирался. Да и трудно собираться что-либо сделать, зная, что вероятность возвращения не превышает пятнадцати процентов — такое число Наиль вывел с учетом боеготовности европейского контингента USAF и российских ПВО, формально считающихся союзниками США в затеянной американцами бойне. Потому он, как и остальные ребята, отвлекся на телевизор. Смотреть невозможно, но и выключить рука не поднималась.

Наиль Зайнуллин двадцать лет работал летчиком-испытателем авиаотряда КАПО, из них последние пять лет — командиром отряда. Его знали и уважали все сколь-нибудь опытные офицеры дальней авиации. И он знал практически всех — от главкома до юного капитана, однажды приехавшего в Казань забирать очередной «двадцать второй» или «стошестидесятый» (правда, юным капитанам ядерные ракетоносцы по чину не полагались).

Репутацию Зайнуллина не испортила даже неприятная история трехлетней давности. Тогда из ангара, находившегося на ответственности командира летунов, цеховые умельцы увели вспомогательную силовую установку. Охотников за цветметом удалось найти довольно быстро, и первым бригадиру набил морду Владимир Рагулин, начальник первого отдела КАПО — тот самый, что три дня подряд выматывал вместе с кишками всю душу Зайнуллина, пытаясь развести того на признание, что кража была липовой и что летуны сами поперли движок, а дыру в задней стене вырезали исключительно для конспирации. С тех пор Зайнуллин Рагулина тихо ненавидел и демонстративно с ним не здоровался. Однако именно к особисту командир летного отряда пришел три месяца назад с практически готовым планом. И именно Рагулин после короткого размышления решил поделиться бреднями слетевшего с катушек испытателя не с непосредственным начальством на Черном озере, а с Гильфановым, числившимся совсем по другому отделу.

Гильфанов план оценил, доложился Магдиеву, тот поинтересовался: «А на Марс заодно не слетаем?» Но после беседы с премьером Якубовым дал добро, и кое в чем даже лично подсуетился — чисто из спортивного интереса, ибо раньше небо упадет в Дунай, чем дело дойдет до реализации зайнуллинского плана.

Небо упало на Казань — ракетами класса «воздух-земля» и 900-килограммовыми управляемыми авиабомбами GBU-31. И дело дошло.

Никто не мог помешать Магдиеву приехать на завод. Чего уж плакать, снявши голову. Да и процедурная необходимость существовала — правда, пованивало от нее Кафкой и плохой сатирой, да что ж делать, если Кафка былью стал, как и обещал советский вариант марша Luftwaffe.

Магдиевский кортеж въехал на завод со стороны аэропорта и подобрался к административному корпусу с совсем непарадной изнанки: у черного входа валялись кучи сбитой штукатурки и рваного рубероида, недовывезенные после давнего ремонта. Президент не обратил на помехи внимания и тяжелым смерчем проскочил увешанные стендами коридоры — телохранители едва успевали рассовывать случайных инженеров и менеджеров по кабинетам. Пожилая секретарша в директорской приемной лишь благодаря многолетней выучке ухитрилась среагировать на высший вихрь, встав навытяжку. Магдиев проскочил мимо нее, с трудом вписавшись в двойную дверь красного дерева.

И гендиректор КАПО Александр Лабышев, и все семеро пилотов молча смотрели телевизор, местный канал. Впрочем, и пара федеральных показывала ту же картинку (другие московские каналы то забивали эфир какой-то дикой развлекухой, а то, видимо, перепугавшись до синего поноса, ставили грустные черно-белые фильмы с оптимистичным финалом).