Шевалье, стр. 31

«Карелли, кажется, сильно изменился ко мне, – писала она, – стал спокойнее и повзрослел. Совсем не тот ребенок, который потрясал и удивлял нас много лет назад в Морлэнде. Он остается очень привязан к Морису, проводит много времени в Венеции и с теплотой отзывается о хозяине, у которого Морис проживает, и его дочери. Последняя, однако, еще дитя, ей нет и десяти. Так что у меня все меньше надежд на женитьбу Карелли. Кажется, он не проявляет особого интереса к женщинам, хотя они им очень интересуются.

Король принял его очень любезно. По-видимому, он великодушно расположен к моей семье, поскольку, как и его отец, очень предан тем, кого любит. Он назначил Альену фрейлиной принцессы Луизы-Марии, как и обещал его отец, но в действительности он больше любит Альену, чем принцесса. Они трое часто бывают вместе, но так как Альена обучается вместе с королем уже довольно долго, разговор происходит в основном между ними. Они похожи на двух братьев с маленькой сестрой.

Моя собака Фэнд умерла во сне три дня назад, а с уходом жеребца Бэннера я, кажется, потеряла все связи с Морлэндом. Я не могу заменить никого из них здесь. Как мне хочется домой, и как я далека от него!»

В день, когда пришло это письмо. Узурпатор был ранен во время верховой прогулки. Его лошадь споткнулась о кротовую кочку и скинула его. Он сломал ключицу, но, видимо, повредил еще что-то, так как неделей позже умер. Никто не оплакивал его, более того, народ в тавернах поднимал тосты за «маленького господина в черном», чья ямка ускорила переход Узурпатора в мир иной. Он был чужестранец, а это непростительный грех в глазах лондонцев. Вступление на престол принцессы Анны, англичанки до мозга костей, вылилось в большое празднество. Кловис не мог на нем присутствовать из-за возобновления процесса якобитов. Принцессе Анне было тридцать семь, и хотя ее возраст не мог считаться таким уж большим, она перенесла семнадцать беременностей, страдала излишней полнотой и подагрой, и вряд ли могла дожить до старости. Когда она умрет, наступит время призвать молодого короля на трон.

Кловис оставался неизменен в своем отношении к принцессе Анне во все время правления Узурпатора. Теперь, когда она стала королевой, она проявляла благодарность к тем, кто был на ее стороне в менее благоприятные дни. Кловис начал осторожные переговоры с ней, более осторожные потому, что их цель нельзя было назвать прямо. Ситуация осложнялась тем, что Карелли стал маршалом во Французской армии. Однако Аннунсиата являлась фрейлиной матери принцессы Анны и знала принцессу с малых лет. Сама по себе она была не более виновна, чем многие другие якобиты, не живущие в изгнании. Более того, Аннунсиату связывало с принцессой Анной кровное родство, пусть даже через внебрачную связь. К тому же принцесса Анна ощущала постоянную, прерываемую лишь изредка и ненадолго, не дающую покоя вину за отречение от своего отца и брата. Кловис работал с ней осторожно и деликатно в промежутках между разговорами о лошадях и обещаниями принцессе права первого выбора лучшего из родившихся у Морлэндов жеребят.

Коронация состоялась в день Святого Георгия 23 апреля 1702 года. На следующий день Кловис написал Аннунсиате письмо с описанием события и осторожно сформулировал приглашение: если Аннунсиата не против возвратиться, она может это сделать. Анна не сможет принять ее при дворе, но позволяет ей жить спокойно в любом из домов, который она выберет, без гонении и преследований.

Пока Король Джеймс II был жив, а Узурпатор царствовал, ни о каком приглашении Аннунсиата не могла и помыслить, ибо это был бы акт величайшего предательства в ее глазах. Но сейчас положение изменилось. В силу несовершеннолетия Джеймса III представлялось возможным рассматривать владение Анной троном как регентство и ожидать, что король займет подобающее ему место после смерти Анны. Аннунсиата прожила во Франции тринадцать долгих томительных лет. Ей было пятьдесят семь, и она невыразимо мечтала вернуться домой.

Дом Челмсфордов был свободен, а так как за ним добросовестно следили, то нескольких дней работы хватило на подготовку его для графини, наём необходимой обслуги и проветривание и чистку комнат. Берч приехала из Морлэнда наблюдать за приготовлениями, настолько довольная тем, что покинула владения Индии и возвращается на службу к своей настоящей госпоже, что не могла никому признаться в этом. Кловер, приближающаяся к пятнадцатилетию, приехала тоже. Она всегда желала быть там, где Кловис. Теперь она восхищалась Лондоном и страстно ждала возвращения такой знаменитой личности, как графиня, о которой она слышала рассказы всю свою жизнь. Она стала правой рукой Берч, под ее руководством гладились одеяла, расставлялись цветы, развешивались заново очищенные картины и гобелены.

Наконец пришло известие, что графиня и ее прислуга – Хлорис, Доркас, Гиффорд и Даниэль достигли Гринвича и поднимаются вверх по реке на парусной барже. Нэн осталась прислуживать Альене в Сен-Жермен. Они высадились у Лондонского моста, где Кловис встретил их с быстрой гребной лодкой, чтобы доставить к лестнице Уайтхолла. Багаж должен был следовать за ними. Стояли самые длинные в году дни. Свет заливал небо. Река приятно пахла мальвой, папоротником, камышом. Берега покрыты дурманящей пеной цветов бузины. Высоко в небе скользили ласточки и громко кричали высокими приятными голосами. Он лестницы Уайтхолла до дома Челмсфордов было недалеко. В девять часов вечера графиня Челмсфорд снова ступила на порог своего дома и вошла в большой зал, выложенный черно-белыми плитками. Джейн Берч встречала ее. Она сделала глубокий реверанс, а затем стояла и смотрела на нее с трясущимися губами. Она и графиня уже были стары и не чаяли когда-либо встретиться снова.

– О, моя госпожа, – только и смогла вымолвить Берч.

Аннунсиата встряхнула головой.

– Не плачь. Пожалуйста, не плачь, – произнесла она с усилием.

Но это была невыполнимая просьба. Аннунсиата хотела обнять свою служанку и подругу, но стойкое следование Берч приличиям сделало это невозможным. Две женщины стояли несгибаемо, как солдаты в четырех футах друг от друга и плакали.

Книга вторая

Чертополох и роза

Глава 8

Аннунсиата отмечала свое возвращение в Англию тем, что слегла в постель с жестокой простудой и ознобом, и у нее не возникало никакого желания снова встать на ноги. Как будто изгнание было само болезнью, а она вернулась домой словно выздоравливающей – слабая, неуверенная в себе, утомленная. Ее кровать с серыми занавесями из тафты и алым парчовым покрывалом служило ей удобным и изящным приютом. Удобства и изящества ей не хватало во Франции. На противоположной от кровати стене висел портрет кисти Виссинга с изображением ее сына Руперта, передающего ей свой меч. Справа на черном лакированном столике стояли серебряные кувшины и чаши с выгравированным на них изображением оружия Баллинкри, которые ранее принадлежали ее сыну Хьюго. Слева в углу располагалась статуя негритянского мальчика почти в натуральную величину. Ее привез из Неаполя первый муж Аннунсиаты. Все сокровища вокруг принадлежали ей. Она вполне довольствовалась тем, что лежала мирно в постели и наблюдала, как Берч и Хлорис двигаются по комнате, распаковывают и проверяют ее вещи, вспоминая более счастливые времена.

Много посетителей приходило к дверям дома Челмсфордов. Несмотря на то, что присутствие графини в Лондоне было неофициальным, старые друзья желали приветствовать ее, карьеристы надеялись на успех, а другие просто хотели бесцеремонно поглазеть на известную даму. Но немногих допустили. Ее болезнь дала для этого удобную отговорку Гиффорду, великолепному в новой ливрее, произведенному за верность в мажордомы. Даже после того, как Аннунсиата поднялась с постели и отважилась даже погулять по саду и проехаться в небольшом фаэтоне по парку Сент-Джеймс, она сохранила свое уединение, общаясь с внешним миром посредством ежедневных визитов Кловиса. Кроме одного короткого визита в Морлэнд, он оставался в Лондоне безвыездно с июня.