Чернильный орешек, стр. 59

Подразумевалось, что от подобных речей Эдмунд должен покрыться потом, ибо в словах лорда было полным-полно замаскированных намеков, угроз и обещаний. Впервые приостановившись в своей неспешной прогулке, Ньюкасл внимательно посмотрел Эдмунду в глаза язвительным и до неприятного проницательным взглядом.

– Истинное удовольствие беседовать с вами, господин Морлэнд, – льстиво сказал он. – Мы так хорошо понимаем друг друга. Если вдруг мои государственные дела помешают мне навестить ваши конюшни, вы ведь простите меня, что вместо себя я вынужден буду прислать одного из своих младших офицеров?

Эдмунд от раздражения позволил себе последнюю и – увы! – уже бесполезную ответную колкость.

– Познания вашей светлости в вопросах, связанных с кониной, столь знамениты, что я могу не опасаться: в вашем окружении, конечно, не может быть никого, кто не знал бы цену хорошей лошади.

Ньюкасл улыбнулся и учтивым кивком отпустил Эдмунда. Внутри у него все бурлило. Итак, Ньюкасл намерен отправить какого-то младшего офицера, чтобы реквизировать его лучших лошадей! И что же еще его вынудят отдать, помимо этого, – деньги, столовое серебро, людей? Да, Ньюкаслу легко толковать об этом, когда король одерживал верх над мятежниками… а если бы это было не так? Тогда человек, помогавший ему, навлек бы на свою голову всю ярость сторонников парламента, и ему ничего бы не помогло, сколько бы он ни убеждал, что его заставили сотрудничать силой. Почему они не могут оставить его в покое? Если у них есть желание сражаться, пускай себе и сражаются на здоровье, – он не хотел принимать в этом никакого участия! Единственное, о чем он мечтал, – это распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению.

Глава 13

Да, расчистка земли была изнурительной работой, способной из здорового человека сделать калеку. Мужчины трудились под палящим солнцем, едва ли не до истерии искусанные тучами москитов. Они отпиливали с дерева ветви, потом рубили само дерево, а под конец выкорчевывали пни… Женщины тоже помогали им: отволакивали ветви в сторону и, срезав с них лишнее, рубили на дрова. Рейчел поначалу возмущалась, что кому-то взбрело в голову отправить ее в поле, но Нелл одним лишь взглядом заставила Рейчел замолчать. Феб совсем не роптала, как и положено хорошей девушке, хотя сама Нелл присматривала за ней, так как Феб не отличалась выносливостью. Когда появлялась возможность, Нелл давала ей более легкое поручение и старалась, чтобы работа эта была в тени. Бетти Хэммонд, разумеется, ожидала всего этого, а Хестер Гудмен, к удивлению Нелл, трудилась и жаловалась при этом не более, чем любой другой.

Однако по прошествии двух недель Амброз запротестовал так решительно, как позволяла его мягкая натура.

– Ты должна отдохнуть, – сказал он Нелл. – Я просто не в силах смотреть, что ты так много работаешь… да ты только взгляни на свои бедные руки!

И он перевернул их. Да, руки у нее были когда-то белыми и гладкими, словно хрупкий фарфор. Теперь же они покрылись волдырями и ссадинами, у основания каждого пальца загрубели мозоли, а в большой палец и вдоль края указательного глубоко въелась грязь. Нелл бросила бесстрастный взгляд на печальную картину. Она вспомнила слова миссис Колберт о том, что здесь нет ни дам, ни утонченных джентльменов, а просто мужчины и женщины.

– Дорогой мой, я должна выполнять свою долю работы. Здесь все должны работать.

– Но не в поле! Ручаюсь, что у тебя найдется достаточно дел и дома. Ты не должна все время гнуться и горбиться под палящим солнцем. Подумай хотя бы о ребенке!

– Хорошо, но только Феб тоже пойдет в дом: она недостаточно крепка для такой работы.

Амброз с готовностью согласился, полагая, что Феб возьмет на себя наиболее тяжелую работу по дому. А вскоре число рабочих рук сократилось еще больше. Нелл не забыла о совете миссис Колберт насчет большой лодки. Когда мужчины срубили достаточно деревьев, они занялись строительством причала, выбрав для этого наиболее удобное место на берегу, близ дома. Делали они его «на глазок», постоянно ошибаясь. Их первый опыт попросту рухнул в реку, как, впрочем, и второй, поскольку они недостаточно глубоко загнали в землю сваи. С третьей попытки им удалось соорудить крепкий каркас, способный противостоять даже капризной приливной волне, ну а остальное было уже легко. Ежедневно в обеденное время приходили Нелл и Феб и приносили им пищу и ведро воды. Мужчины же, валявшиеся в изнеможении где попало, лишь бы там была тень, глядя на подтянутых женщин, тоже приободрялись.

А потом встал вопрос и с самой лодкой. У Амброза, который в Англии просто из интереса немало времени посвящал изучению больших и малых кораблей, было некое представление о том, чего он хочет. А Нелл, выросшая в семье потомственных моряков, все свое детство имея свободный доступ к книгам о кораблях, также понимал, что им необходимо и как – приблизительно, разумеется, – это следует осуществить. Но только Гудмен обладал практическими навыками, необходимыми для воплощения их идей в жизнь. Если бы не он, они бы в конце концов смастерили либо плот, либо маленький челнок. Сэм, наспех сколотив для себя близ причала грубое убежище, вытащил свои рабочие инструменты и приступил к делу.

Наблюдать за его работой было одно удовольствие… конечно, в те короткие минуты, когда у кого-то находилось на это время. Работал он медленно, а когда его спрашивали, он отвечал, что, мол, с лодкой все должно получиться замечательно. Все прочие готовы были удовлетвориться чем-нибудь не столь замечательным, только бы это было закончено побыстрее. Но природное уважение истинных англичан к мастеру своего дела брало верх, и они не вмешивались в его занятие. Сэму был необходим какой-нибудь помощник, и в его доводе, что Хестер еще дома, в Англии, привыкла помогать ему, было немало истины. Сэм говорил, что она уже знает все его повадки, а в поле, мол, от нее все равно пользы меньше всех, так что, стало быть, Хестер будет для них наименее чувствительной потерей. Нелл, однако, никак не могла избавиться от чувства легкого потрясения: чета Гудменов работала в необременительном, удобном для них ритме, под покровом своего сарайчика, тогда как остальные напряженно трудились под палящими лучами солнца, расчищая поля и возводя изгороди.

Амброз оказался прав, говоря, что у Нелл найдется достаточно дел дома. Помимо основных занятий – готовить на всех пищу и приносить воду, – на что ей с Феб приходилось тратить уйму времени, ходя взад-вперед с тяжелыми ведрами, – была еще скотина, за которой полагалось ухаживать, был огород, где еще толком ничего не посадили… К огороду Нелл отнеслась со всей серьезностью. Она уже начинала понимать, как трудно будет прокормить их всех зимой. Маловероятно, что в этом году им удастся посадить хоть какие-нибудь полевые культуры, и потому Нелл твердо решила, что по крайней мере у них должно быть немного овощей. Вдвоем с Феб они расчистили небольшой участок позади дома, вспахали его ручным плугом. Работали женщины медленно: Феб из-за того, что была хрупкой и болезненной, а Нелл – потому, что беременность сделала ее крупной и неповоротливой. Но, тем не менее, они осилили это, посадив семена разных овощей, привезенных из Англии.

– Они должны хорошо приняться, – сказала Нелл Феб, когда обе женщины шли вдоль грядок, сгибаясь пополам, чтобы с каждым наклоном посадить по одному драгоценному семечку. – Земля здесь нетронутая, значит, она будет на редкость плодородной, да и климат тут теплый и влажный. Думаю, пройдет не так уж много времени, и нам будет чем похвастаться перед остальными.

– Деревья, похоже, тоже приживаются, мадам, – заметила Феб.

Нелл на минутку выпрямилась, чтобы дать отдых болевшей спине, и посмотрела через расчищенный клочок земли туда, где маленькие саженцы, перестав уныло увядать, уже давали молодые побеги. Это было самое первое, о чем позаботилась Нелл сразу же после приезда, когда отправилась вместе с остальными осматривать участок для их будущего дома. Деревья посадили раньше, чем возвели дом: пара яблонь, одна – для еды, другая – для приготовления сидра, груша, особый сорт абрикоса, выведенный Морлэндами, и, наконец, как маленький штрих откровенной роскоши – розовый куст. Он уже зазеленел и непременно должен был покрыться белыми цветами, поскольку это была белая Йоркская роза, еще до окончания лета. По мнению Нелл, это служило хорошим предзнаменованием.