Шоколад, стр. 58
Мама назвала бы это знамением.
Внезапно, в непроизвольном порыве, природа которого мне и самой неясна, я схватила Отшельника и поднесла его к пламени свечи. Несколько секунд огонь просто облизывал твёрдую карту, потом её поверхность начала пузыриться. Бледное лицо исказилось в гримасе и почернело.
— Я тебе покажу, — шептала я. — Только попробуй вмешаться, я…
Карта вспыхнула, и я бросила её на пол. Огонь угасал, разбрасывая искры и пепел по половицам.
Я ликовала. Ну, кто теперь командует сменой декораций, а, мама?
И всё же сегодня меня не покидает ощущение, что я стала игрушкой в чьих-то руках, по чьему-то наущению вытащила наружу то, что лучше было бы не обнажать. Я не сделала ничего дурного, успокаиваю я себя. У меня не было злого умысла.
А тревожное ощущение не проходит. Я чувствую себя лёгкой, невесомой, как пушинка молочая. Готова лететь, куда прикажет ветер.
Глава 35
Знаю, я должен быть со своей паствой, pere. Воздух в церкви насыщен благовониями, убранство траурное — только пурпур и чернь. Ни единого серебряного предмета, ни одного цветка. Я должен быть там. Сегодня величайший день в моей жизни, pere. Торжественность, благочестие, звенит орган, словно гигантский подводный колокол. Церковные колокола, разумеется, молчат — в знак скорби по распятому Христу. Я сам в чёрном и пурпуре, голос мой модулирует в тон органу. Они смотрят на меня во все глаза, взгляды у всех серьёзные. Сегодня здесь даже вероотступники — как и полагается, в строгих одеждах, с напомаженными волосами. Их нужды, их ожидания заполняют пустоту в моей душе. На короткое мгновение меня захлёстывает беспредельная любовь к ним. Я люблю их за всё — за соблазны, за страдания во имя искупления собственных грехов, за их мелочные заботы, за их ничтожность. Я знаю, тебе понятно моё состояние, ибо ты тоже был их пастырем. В определённом смысле ты, равно как Господь наш, принял смерть ради них. Чтобы защитить их от грехов — от своих и от их собственных. Они ведь так ни о чём и не узнали, верно, pere? Я ничего им не открыл. Но когда я увидел тебя и мою мать в канцелярии… Обширный инсульт, сказал врач. Должно быть, потрясение было очень сильным. Ты замкнулся, ушёл в себя, хотя я знаю, что ты слышишь меня и видишь лучше, чем когда бы то ни было прежде. И я уверен, что однажды ты вернёшься к нам. Я постился и молился, pere. Смирял себя. Но довольства собой не ощущаю. Потому что не достиг главного.
После службы ко мне подошла девочка, Матильда Арнольд. Вложив свою ручку в мою, она прошептала с улыбкой:
— А вам они тоже принесут шоколад, monsieur le cure?
— Кто должен принести мне шоколад? — озадаченно спросил я.
— Колокола, конечно! — с нетерпением в голосе воскликнула она и хихикнула. — Летающие колокола!
— А-а, колокола. Конечно.
От растерянности я не сразу нашёл что ответить. Она потянула меня за сутану, настойчиво требуя моего внимания.
— Ну да, колокола. Они полетят в Рим на встречу с папой и вернутся с шоколадом…
Они одержимы шоколадом. О чём бы ни думали, аккордом их мыслей становится шоколад — слово-припев, повторяемое шёпотом, в полный голос, хором.
— Почему все только и твердят о шоколаде? — взревел я, не сумев сдержать всколыхнувшийся во мне гнев. Личико девочки сморщилось в смятении и ужасе, и она с плачем кинулась от меня через площадь. Опомнившись, я окликнул её, но было поздно. Маленький магазинчик с витриной, затянутой подарочной бумагой, посылал мне издалека торжествующую улыбку.
Сегодня вечером будет исполнен обряд погребения Тела Христова в Гробу Господнем, дети нашего прихода разыграют сцену последних минут жизни Христа, и в церкви, как только начнёт меркнуть свет, зажгутся свечи. Для меня это одно из самых волнующих событий в году, потому что в эти мгновения они — мои дети, серьёзные и степенные в своих строгих одеждах, — принадлежат только мне. Но станут ли они нынче думать о страданиях Иисуса и торжественной мессе? Или будут облизываться в предвкушении непотребного обжорства? Её россказни о летающих колоколах и пиршестве заразительны, вводят в искус незрелые души. Я тоже пытаюсь соблазнить их, проповедуя выгоды благочестия, но мрачное великолепие церкви не идёт ни в какое сравнение с её небылицами о коврах-самолётах.
После обеда я навестил Арманду, ведь она сегодня именинница. В её доме царит суета. Я, конечно, знал, что она собирает гостей, но подобного размаха не мог себе представить. Каро упоминала о вечеринке раз или два — говорила, что предпочла бы не ходить, но не хочет упускать возможность раз и навсегда помириться с матерью, — хотя я подозреваю, она даже не догадывается, сколь грандиозное планируется торжество. На кухне я застал Вианн Роше, она возилась там с раннего утра. Жозефина Мускат предложила использовать также и кухню кафе, поскольку в маленьком домике Арманды трудно вести большие приготовления, и потому, прибыв туда, я увидел, как целая фаланга помощников переносит блюда, кастрюли и супницы из кафе в дом именинницы. Из распахнутого окна струился густой пряный аромат, от которого у меня невольно потекли слюнки. В саду работал Нарсисс — накидывал ветви растений на решётку, сооружённую между домом и калиткой. Впечатление потрясающее: деревянная конструкция, оплетённая ломоносом, ипомеей, сиренью и чубушником похожа на цветастый навес, сквозь который сочатся лучи солнца. Арманды нигде не видно.
Меня покоробила показная демонстрация столь неумеренной расточительности. Устроить банкет в Страстную пятницу… на это способна только Арманда. Столь вопиющая пышность — цветы, еда, обложенные льдом ящики с шампанским у двери — это же кощунство, глумление над принявшим муки сыном Господним. Завтра я обязательно поговорю с ней. Я уже хотел уйти, но вдруг заметил у стены Гийома Дюплесси, поглаживающего одну из кошек Арманды. Он учтиво приподнял шляпу.
— Помогаете? — осведомился я.
Гийом кивнул.
— Да, вызвался пособить, — не стал отрицать он. — Здесь до вечера ещё ох сколько дел.
— Ваше участие меня удивляет, — выговорил ему я. — Да ещё в какой день! На это раз Арманда переусердствовала. Такие расходы! Не говоря уже о неуважении к церкви…
— Она вправе отметить свой маленький праздник, — тихо ответил Гийом, пожимая плечами.
— Она погубит себя обжорством, — сердито заметил я.
— Пожалуй, она уже в том возрасте, когда может поступать так, как считает нужным, — сказал Гийом.
Я с осуждением посмотрел на него. Он сильно изменился с тех пор, как начал общаться с Роше. Прежде свойственное его лицу выражение скорбной смиренности уступило место своеволию на грани наглости.
— И мне не нравится, что родные Арманды вмешиваются в её личную жизнь, — дерзко добавил он.
Я пожал плечами.
— А меня удивляет, что вы взяли её сторону. От вас я этого не ожидал.
— Жизнь полна сюрпризов, — ответил Гийом.
Если бы.
Глава 36
На каком-то этапе, довольно рано, я позабыла о том, по какому поводу организуется торжество, и увлеклась собственной деятельностью. Анук играла в Мароде, а я самозабвенно, стараясь не упустить ни малейшей детали, руководила приготовлениями к самому грандиозному и богатому пиршеству, какое мне когда-либо доводилось устраивать. В моём распоряжении три кухни. В огромных печах «Миндаля» я пеку торты, в кафе «Марод» готовлю морепродукты, в крохотной кухоньке Арманды — супы, овощи, приправы и гарниры. Жозефина хотела одолжить Арманде столовые приборы и тарелки, но старушка с улыбкой покачала головой.
— Посуда есть, — ответила она. И действительно, в четверг рано утром прибыл фургон из Лиможа с эмблемой крупной фирмы, доставивший два ящика с бокалами и столовым серебром и один ящик с посудой из изящного фарфора. Весь товар был упакован в стружку.