Собачьи истории, стр. 71

– За ногу можно не опасаться? – робко спросила Марджори Гиллард. Я поглядел на нее с улыбкой.

– Да, безусловно. Теперь уже нет сомнений. – Я почесал Киму шею, и хвост весело застучал по столу. – Сустав, вероятно, утратит подвижность, но ведь это не так уж важно, правда?

Я использовал последние гипсовые бинты Стьюи, и мы сняли Кима со стола.

– Ну вот и все, – сказал я. – Недели через две покажите его своему ветеринару. Но, думаю, больше перевязок не потребуется.

Гилларды отправились в обратный путь, а часа через два появился Стьюи со своим семейством. Все дети стали шоколадно-коричневыми и даже младенец, по-прежнему буйно вопивший, покрылся красивым загаром. Нос у Мег облупился, но вид у нее был свежий и отдохнувший. Стьюи в рубашке с открытым воротом, весь красный, как вареный рак, казалось, еще потолстел.

– Этот отдых спас нам жизнь, Джим, – сказал он. – Просто не знаю, как вас благодарить, и, пожалуйста, скажите от нас спасибо Зшфриду. – Он с нежностью поглядел на свое ринувшееся в дом неуемное потомство и, словно вспомнив что-то, опять повернулся ко мне: – А тут как? Все было в порядке?

– Да, Стьюи. Конечно, случались и удачи, и неудачи.

– А у кого их не бывает? – засмеялся он.

– Естественно. Но сейчас все хорошо.

Ощущение, что все хорошо, оставалось со мной и когда дымящие трубы скрылись позади. Вот поредели и исчезли последние дома, а впереди распахнулся совсем другой, чистый мир, и вдали поднялась зеленая линия холмов, громоздящихся над Дарроуби.

Вероятно, мы все любим возвращаться к приятным воспоминаниям, но у меня выбора и не было: на рождество я получил письмо от Гиллардов с целой пачкой фотографий – большой золотистый пес прыгает через барьер, взмывает высоко в воздух за мячом, гордо несет в пасти палку. Нога сгибается почти нормально, писали они, и он совершенно здоров.

Вот почему даже теперь, когда я вспоминаю эти две недели в Хенсфилде, первым в памяти у меня всплывает Ким.

Да, конечно, я предпочел бы обойтись без знакомства с изнанкой «подпольных» собачьих бегов, но, во всяком случае, оно навсегда излечило меня от желания подрабатывать таким способом. Зато завершается эта история одной из самых радостных моих побед – сохранением ноги Кима! Как странно и чудесно, что все закончилось так! Если бы мне принесли этого пса в нашу нынешнюю операционную с новейшими антибиотиками и оборудованием, лучшего результата достигнуть все равно было бы невозможно. Античные хирурги упоминают «благой гной». И для меня это не пустые слова.

32. Мистер Пинкертон в затруднении

Мистер Пинкертон, владелец маленькой фермы, сидел в приемной возле стола миссис Харботл. Рядом с ним сидел его колли.

– Чем могу помочь, мистер Пинкертон? – спросил я, затворяя за собой дверь.

Фермер помялся.

– Ну-у, пес мой, значит… не того.

– В каком смысле? Он болен? – Нагнувшись, я погладил косматую голову. Пес радостно вскочил, и его хвост гулко забарабанил по боковой стенке стола.

– Да нет. Сам-то он ничего, здоров. – Мистеру Пинкертону было явно не по себе.

– Ну, и в чем же дело? Он просто пышет здоровьем.

– Так-то так, да вроде бы… У него… – Он испуганно покосился на миссис Харботл. – У него с пенником не того.

– Что-что?

По худым щекам мистера Пинкертона разлилась легкая краска. И вновь он с ужасом взглянул на миссис Харботл.

– Его, ну, его… пенник. Что-то у него с пенником. – И он еле заметно ткнул указательным пальцем в сторону собачьего брюха.

Я поглядел.

– Простите, но ничего необычного я не замечаю.

– Так ведь… – Лицо фермера страдальчески сморщилось, и он наклонился ко мне. – Что-то у него там, – хрипло прошептал он. – Что-то у него течет из… из пенника.

Я опустился на колени, посмотрел внимательно и все понял.

– Вы об этом? – Я указал на малюсенький комочек спермы на конце препуция.

Он немо кивнул, агонизируя от смущения. Я засмеялся.

– Ну, тревожиться тут нечего. Вполне нормальное явление. Так сказать, сбрасывается избыток. Он же совсем молодой?

– Ага. Полтора года.

– Ну вот! Просто жизнь в нем ключом бьет. Ест вволю, а работы для него маловато, а?

– Ага. Кормежка самая лучшая. Ну и вы верно сказали: работы для него у меня маловато.

– Так чего же вы хотите? – Я поднял ладонь. – Кормите его не так обильно, последите, чтобы он побольше бегал, и все само собой пройдет.

Мистер Пинкертон вперился в меня.

– А его… с его… – Он вновь бросил агонизирующий взгляд на нашу cекретаршу, – вы не подлечите?

– Нет-нет, – сказал я. – Поверьте, с его… э… пенником все в порядке. Никаких отклонений.

Но я видел, что убедить мне его не удалось, и прибегнул к уловке:

– Вот что! Я дам вам для него успокаивающих таблеток. Они тут не повредят.

Я прошел в аптеку, отсчитал таблетки в коробочку и, вернувшись в приемную, вручил ее фермеру с ободряющей улыбкой. Однако его лицо стало еще более скорбным. Несомненно, моих объяснений было недостаточно, и, провожая его по коридору к входной двери, я постарался самыми простыми словами растолковать ему суть процесса.

Когда он вышел на крыльцо, я, почти захлебнувшись в собственном потоке слов, решил на прощание кратко суммировать все мною изложенное.

– Короче говоря, – сказал я со смешком, – кормите его не так обильно, последите, чтобы он побольше двигался, поработал бы, и давайте ему по таблетке утром и вечером.

Губы фермера искривились так, что казалось, он вот-вот зальется слезами. Потом он повернулся и, поникнув, медленно спустился по ступенькам. Сделал шажок, другой… потом решительно обернулся и жалобно простонал:

– Но, мистер Хэрриот… А пенник-то его как же?

Умилительное напоминание о днях, когда в сельских местностях все, что имело даже самое отдаленное отношение к полу, либо вообще не подлежало упоминанию, либо требовало деликатнейших обиняков. «Пенник» бы лишь одним примером множества эвфемизмов. Как не похоже на нынешние времена, когда жены фермеров часто заставляют меня поперхнуться, безмятежно перечисляя всякие анатомические подробности.

33. Добрые сердца и ветеринарная практика

Еще один случай из многих и многих, когда Зигфрид счел нужным прочесть мне нотацию. Старик-пенсионер вошел в смотровую, ведя на веревочке небольшую дворняжку. Я похлопал ладонью по столу.

– Поднимите ее сюда, пожалуйста, – сказал я.

Старик медленно нагнулся, охая и отдуваясь.

– Погодите, – я потрогал его за плечо. – Дайте-ка мне! – И я подхватил собачонку.

– Спасибо, сэр! – Старик с трудом выпрямился, потирая спину и ногу. – Ревматизм меня совсем доконал и поднимать-то мне не очень сподручно. Фамилия моя Бейли, а живу я в муниципальных домах.

– Ну, мистер Бейли, так что с вашей собачкой?

– Да кашляет она. Чуть не все время. А под конец вроде как бы срыгивает.

– Ах так… А сколько ей лет?

– В прошлом месяце десять сравнялось.

– А-а… – Я измерил температуру и тщательно прослушал грудную клетку. Пока я водил стетоскопом по ребрам, вошел Зигфрид и начал рыться в шкафу.

– У нее хронический бронхит, мистер Бейли, – сказал я. – У собак в старости это часто бывает, как и у людей.

Он засмеялся:

– Да, я и сам иногда покашливаю.

– Вполне естественно. Только кашель ведь вас не мучит, верно?

– Нет-нет.

– Вот и с вашей собачкой то же. Я сделаю ей инъекцию и дам таблетки. Боюсь, полностью кашель не пройдет, но если потом ей станет хуже, приводите ее опять.

Старик закивал:

– Обязательно, сэр. Большое спасибо, сэр.

Пока Зигфрид продолжал возиться в шкафу, я сделал инъекцию и отсчитал двадцать таблеток новейшего средства – М-Б 693.