Собачьи истории, стр. 105

Я услышал в аптеке шаги Зигфрида и позвал его.

Он тоже ощупал ногу.

– Черт! Именно то, без чего бы мы прекрасно обошлись… – Он поглядел на фермера. – Попробуем еще, Джек, но мне это очень не нравится.

Мы снова наложили гипс, и Джек отблагодарил нас доверчивой улыбкой.

– Просто времени больше требуется. Уж в следующий-то раз все будет, как надо.

Увы… Гипс мы с Зигфридом снимали вместе и сразу убедились, что практически ничего не изменилось. Перелом не срастался.

Мы не знали, что сказать. Ведь даже теперь, при всех новейших способах скрепления костей, бывают случаи, когда они никак не срастаются. А нас охватывает та же бессильная ярость, какую мы испытали в тот день, когда на операционном столе лежал Рип. Первым молчание нарушил я:

– Боюсь, Джек, никаких перемен.

– Не срослось, значит?

– Да…

Фермер потер верхнюю губу.

– И опираться он на эту ногу не сможет?

– К сожалению.

– Так-так… Ну, поглядим, как он приладится.

Послушайте, Джек, – мягко сказал Зигфрид, – приладиться он не может. Когда у собаки повреждены обе ноги с одной стороны, выхода нет.

Вновь наступило молчание, и я вновь увидел, как замкнулось лицо фермера. Он прекрасно понимал, что у нас на уме, но смиряться с этим не собирался. Собственно, я твердо знал, что он сейчас скажет, и не ошибся.

– А мучается он сильно?

– Совсем нет, – ответил Зигфрид. Перелом уже никаких болей не вызывает, а паралич тем более. Но он никогда не сможет ходить, вы понимаете?

Однако Джек уже подхватил Рипа на руки.

– Пусть все-таки попробует, – сказал он, попрощался и вышел.

Зигфрид оперся на стол и посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– Ну, Джеймс, что вы об этом думаете?

– То же, что и вы, – ответил я мрачно, – Бедняга Джек! Он всегда старается дать шанс в самом безнадежном случае. А куда уж безнадежнее!

Но я ошибся. Несколько недель спустя я приехал на ферму Джека посмотреть заболевшего теленка и сразу же увидел Рипа, который пригонял коров на дойку. Он носился позади стада, направляя его к воротам, ведущим с луга, и я окаменел от удивления.

Он по-прежнему не опирался ни на переднюю, ни на заднюю правую ногу, и тем не менее резво бегал! Не спрашивайте, как это у него получалось – я не знаю, но факт остается фактом, каким-то образом Рип научился сохранять равновесие на двух крепких левых ногах, лапы же правых лишь чуть касались травы. В конце-то концов, умудрялись же люди удерживать равновесие на одноколесном велосипеде! Но, повторяю, я так в этом и не разобрался. Ведь, что самое важное, он остался прежним приветливым Рипом, при виде меня бешено завилял хвостом и ухмыльнулся во всю пасть;

Джек ни на секунду не впал в тон «я же вам говорил!», хотя имел на то полное право. Впрочем, я бы этого даже не заметил, до того приятно было наблюдать, как бойкий пес исполняет свои любимые обязанности.

Меня, видимо, тянет писать о необычном. Джек Скотт – единственный знакомый мне фермер, кто решительно не позволял усыплять своих животных, а Рип – единственный знакомый мне пес, умудрявшийся бегать, хотя у него были только две здоровые ноги, причем с одной стороны. В Джеке я вижу человека, который умел верить, и так замечательно, что Рип эту веру оправдал.

49. Дусик и Пупсик

Какие мерзкие собаченции!

Я сам себе удивлялся; обычно мне удается обнаружить симпатичные черты почти во всех моих пациентах, принадлежащих к собачьему племени.

Но Дусик и Пусик Уитхорнов упорно оставались исключением, как я ни старался отыскать в них хотя бы одно достоинство. Сплошные недостатки – отвратительные привычки, отвратительные манеры. Например, встреча, которую они мне неизменно устраивали.

– Лежать! Лежать! – взвыл я, как всегда, но два уэст-хай-ленд-уайт-терьера продолжали, стоя на задних лапах, передними яростно царапать мои голени. (Выше они не дотягивались.) Возможно, кожа у меня на голенях особенно нежная, судить не берусь, но ощущение было мучительнейшим.

Когда я попятился на пуантах, комнату огласил заливистый смех мистера и миссис Уитхорн. Сцена эта им никогда не приедалась.

– Ну какие же они лапочки! – пролепетал мистер Уитхорн, давясь хохотом. – Как мило они с вами здороваются, утютюлечки мои!

Согласиться с ним мне было трудновато. Ведь гнусная парочка не просто пытала меня, нанося некоторый ущерб и тонкой материи брюк, но вперяла в меня свирепые взгляды, весьма недвусмысленно скалясь, подергивая губами и пощелкивая зубами. Да, рычать они не рычали, но я бы все-таки не назвал это таким уж дружеским приветствием.

– Идите к папочке, лапусеньки! – Хозяин подхватил их на руки и нежно расцеловал, все еще похихикивая. – Нет, согласитесь, мистер Хэрриот, это же просто чудо, с какой любовью они вас встречают, а потом не хотят, чтобы вы уходили?

Я ничего не ответил и принялся молча отряхивать брюки. Да, действительно, едва я входил, как эти твари принимались царапать мне ноги, а когда я уходил, всячески старались тяпнуть меня за щиколотки. А в промежутке допекали, как могли. И ведь оба были стариками – Дусику шел пятнадцатый год, а Пусику – тринадцатый. Казалось бы, возраст и опыт могли бы приучить их к сдержанности, но где там!

– Ну, – сказал я, убедившись, что ни ноги, ни брюки серьезного ущерба не понесли, – насколько я понял, Дусик прихрамывает?

– Да, на левую переднюю лапочку. – Миссис Уитхорн поставила страдальца на стол, предварительно застеленный газетой. – С самого утра. Бедняжечка так страдает!

Я осторожно приподнял лапу и тут же отдернул руку: зубы Дусика лязгнули в дюйме от моих пальцев.

– Поосторожней, мистер Хэрриот! – вскрикнула миссис Уитхорн. – Ему же больно! Прелесть ты моя! Он ведь страдает, мистер Хэрриот, а вы так грубо!..

Я только зубы стиснул. Конечно, для начала следовало бы обмотать ему морду пластырем, но я еще не забыл, какой негодующий ужас обуял супругов, едва я посмел заикнуться о своей идее. Ну, ничего, справимся. Игра эта мне знакома, и Дусику не поймать меня врасплох. Видывали мы кусак и попроворней.

Я обвил больную ногу указательным пальцем и успел увидеть все, что требовалось, прежде, чем Дусик завершил второе покушение. Красноватое вздутие между пальцами. Из-за такой пустячной кисты ветеринара вызывают на дом! Но Уитхорны раз и навсегда отказались возить своих любимцев в приемную. Бедняжечки так нервничают!

Я выпрямился.

– Вполне безобидная киста, но боль она, безусловно, причинять может, а потому рекомендую промывать ее горячей водой, пока она не вскроется. Тогда боль пройдет. Многие собаки сами их вскрывают, покусывая между пальцами. Но вы можете ускорить этот процесс. – Я набрал в шприц раствор антибиотика. – Происхождение таких кист точно не установлено. Возбудители не найдены. Но на случай заражения я сделаю ему укол.

Держа Дусика за шкирку, я благополучно справился с инъекцией, но тут мистер Уитхорн водворил на стол Пусика.

– Раз уж вы здесь, так осмотрите и его.

Такая просьба входила в обычный ритуал моих визитов, и я покорно прощупал и прослушал огрызающийся комок белой шерсти, а потом измерил температуру. Естественно, он страдал всеми недомоганиями собачьей старости – артрит, нефрит и прочее, включая шумы в сердце, которые бывало трудновато различить в злобном ворчании, эхом отдававшимся в грудной клетке.

Кончив осмотр, я пополнил запас лекарств, предназначенный для обоих, и попрощался. Оставалось уйти. Мистер и миссис Уитхорн замерли в сладком предвкушении.

Из раза в раз повторялось одно и то же: под злорадное хихиканье хозяев собачонки заняли пост у порога, не давая мне пройти. Они скалились с какой-то ядовитой злостью. Чтобы прорваться, я сделал отвлекающий маневр вправо, а потом подскочил к двери и ухватил ручку. Однако мне пришлось обернуться, чтобы избежать зубов, жадно щелкнувших у самых моих лодыжек. Я запрыгал, но уже не на пуантах, как прима-балерина, а словно отплясывая лихую джигу.