Вернись, бэби!, стр. 42
Довольно! Молли схватила кошелек и выбежала на улицу. Газетчик на углу беспечно отошел к соседнему ларьку с французской выпечкой – круассанами, багетами и ужасно дорогим шоколадным печеньем, похожим на кусочки кожи. Ну и пусть. Сегодня особенный день, его нужно отметить. Молли жадно схватила целый пакет. Можно сэкономить на обедах.
После этого она купила два экземпляра «пост» и не дыша помчалась домой.
Джо еще спал, и она накрыла стол на кухне, сварила настоящий кофе и разогрела в микроволновке круассаны. Больше того, она выдернула засушенный подсолнух из подаренной Пэт довольно жуткой композиции из сухих цветов и водрузила посреди стола.
Джо зашевелился. Из двери показалось его заспанное улыбающееся лицо.
– Ого! Кажется, круассанами пахнет? Я что, уже умер и попал в рай?
– В раю круассанов нет, одни духовные радости.
– Тогда, пожалуй, поживу подольше. А у меня сегодня не день рождения?
– Вчера был. Ты что, правда забыл, какой сегодня день? – Если честно, она была рада его забывчивости. По крайней мере, не задирает нос от тщеславия. Она ткнула пальцем в газеты.
– О боже! – Он вздрогнул. – Уже смотрела?
– Решила оставить эту привилегию тебе.
Осторожно, словно боясь удара током, Джо взял газету и пролистал.
– Ничего нет, – произнес он с явным облегчением. – Может, дали другой, более забойный материал?
От Клэр Молли знала, что бывают случаи, когда запланированная статья не выходит, но все же искренне удивилась. Она принялась листать вторую газету. Вот он, центральный разворот. Огромный материал. Как он мог проглядеть?
Она повернулась к Джо.
– Нет, говоришь? А это что? «Снова вместе… Секс-бомба и ее потерянный сын… Соблазнительная кинозвезда Стелла Милтон рассказывает, как двадцать пять лет назад она, двадцатилетняя девчонка, нищая и убитая горем, отдала в чужие руки своего малыша… «Не было дня, чтобы я о нем не вспоминала, – говорит сегодня сорокапятилетняя Стелла. – И теперь, когда он вновь со мной, я боюсь, что у меня от счастья разорвется сердце».
Джо уставился в текст, словно никогда не слышал ничего подобного. Глаза у него влажно заблестели, как озаренная солнцем роса на тонкой осенней паутине.
– Я все эти годы считал, что моя родная мать на меня наплевала. А она все время думала обо мне! И даже писала письма. Ты представить себе не можешь, Молли, как много это для меня значит! Это равносильно тому, что я получил новый шанс в жизни. Я то и дело мучил тебя своей угрюмостью. Ты была права, хотя я и не мог в этом признаться: я чертовски боялся опять оказаться брошенным. Но теперь все в порядке, Молли, все будет хорошо. И все это благодаря тебе. Только ты сумела понять, что мне нужно. Как я тебя люблю!
Он подошел к детской кроватке и опустился рядом с ней на колени, оказавшись на одном уровне со спящим малышом.
Молли подбежала и обняла обоих, заключив их в магический круг своей любви.
Сейчас все было прекрасно, как она всегда мечтала. В эту минуту полного счастья Молли и подумать не могла, что это вовсе не завершение всей истории. И продолжение может оказаться куда более драматичным.
Глава 17
Раз в месяц Энтони Льюис поднимался затемно и отправлялся на ярмарку антиквариата в Пис-хэвен. Будучи от природы «совой», он раз от разу вставал ни свет ни заря все с большим трудом. Но он неизменно загружал в фургон пледы, чтобы было во что завернуть старинную мебель, коли удастся купить что-нибудь стоящее, и с первыми лучами поднимающегося над холмами солнца | пускался в путь по дороге, идущей вдоль берега.
Рынок антиквариата устраивался на старой ферме в нескольких милях от берега. Сюда съезжались дилеры со всей Европы. По-настоящему серьезные покупатели прибывали еще затемно и делали свои приобретения прямо с фургонов, освещаемых одними фонарями, что придавало сделкам налет недозволенности – наследие контрабандистов, некогда промышлявших на этих берегах. Здесь они прятали товар по пещерам, а порой выкапывали из могилы давно усопшего гражданина, чтобы использовать яму для хранения коньяка. После целого часа погони за добычей среди многочисленных грузовичков, успев сделать приобретение, которое уже оправдывало сегодняшнюю поездку, Энтони решил взбодриться чашечкой кофе в передвижном кафе. Рядом с ним на еще влажной от росы стойке кто-то оставил газету, похожую на серого кита в белом пластмассовом море. Энтони хотел ее убрать, но вдруг заметил половину знакомого лица. Вторая половина послужила тарелкой для сандвича с беконом и была засалена до неузнаваемости.
Он развернул газету. Материал оказался настолько неожиданным, что Энтони поперхнулся, обрызгав газету своим кофе.
На сей раз она зашла уж слишком далеко! Он, как мог, вытер брызги кофе и вгляделся в фотографию. Хороший мастер ее сделал, не какая-нибудь дешевка со снимками любительского качества: три раза щелкнем, авось что-нибудь да выйдет. Стелла выглядела классно, темные волосы обрамляют лицо, а рука продета под локоть сидящего рядом молодого человека – того самого, которого она некогда отдала на усыновление. Сходство было поразительным. И при этом они не были похожи на мать с сыном, а скорее на брата и сестру из какого-нибудь греческого мифа, которые влюбились друг в друга, чтобы слишком поздно узнать о своем трагическом родстве.
Энтони Льюис зашелся смехом. У Стеллы все не как у других, даже неожиданное появление утраченного сына.
– Какая трогательная история, Стелла! – произнес он вслух. – Сказка, да и только!
Он промокнул мокрую газету куском бумажного полотенца и запихнул себе в карман. Затем бегом, с развевающимися полами кожаного плаща, ринулся к своему автомобилю. Хищная улыбка озарила его обыкновенно мрачные черты.
– Энт! – окликнул голос из одного грузовика. – Энтони! Вернись! – Кричавший повернулся к соседу и недоуменно сообщил: – Только что столковались на комод, аж за пятьсот фунтов. А теперь куда-то несется, даже его не забрав.
Беатрис Мэннерз не была поклонницей «Дейли пост». Всю жизнь она хранила верность «Телеграф» и не видела причин на старости лет менять свои пристрастия. Это была часть ее утреннего ритуала. После чая с молоком, принесенным с фермы, она готовила себе на завтрак тост из хлеба с отрубями и вересковый мед, которые поглощала с крепким черным кофе либо на веранде с задней стороны дома, либо в саду под яблоней – в зависимости от погоды. Но летом яблоки на ветках становились слишком заманчивой приманкой для ос, которые пьянели и возбуждались от сладкого сока до того, что начинали считать яблоню своей, а не ее собственностью. Поэтому Беатрис обычно перебиралась в тень каштана.
Сейчас, с приближением сентября, Би старалась получить как можно больше удовольствия от своего завтрака на свежем воздухе. Она еще и в октябре будет это делать. Конец августа всегда наводил на нее необъяснимую тоску. У нее было такое чувство, будто уже прозвенел похоронный звон по почившему лету. Самые красивые цветы отцвели, трава иссохла. Она начинала готовиться к более прохладной и ясной погоде.
Беатрис едва успела расправиться со вторым тостом и аккуратно сложить «Телеграф» по сгибам, когда ее уединение нарушил чей-то голос, приветствовавший ее от ворот.
– Доброе утро, Би! – К ее неудовольствию, это оказался Энтони Льюис. – Чудесное утро для чтения прессы в саду! Не хотите почитать новую газетку?
Он помахал номером «Дейли пост».
– В жизни эту дрянь не читала, – свысока ответила Би, даже не приподнявшись.
Энтони усмехнулся:
– Сегодня вам понравится. Захватывающий материал про Стеллу. Настоящее произведение искусства. Стелла хоронит себя на сцене, ей бы в писательницы пойти. Какое яркое воображение! Очень трогательно.
Би поднялась и величаво проплыла по саду, как какая-нибудь гранд-дама. Она всегда недолюбливала Энтони, а в таком желчном настроении он и вовсе опасен. Но таким дерзким она его еще никогда не видела. Можно подумать, что он откопал у себя в гараже Ван-Гога.