Тайные желания джентльмена, стр. 32

Глава 10

С приближением майского бала у Марии оставалось все меньше времени для того, чтобы думать о Филиппе, но время от времени он все-таки вспоминался ей, причем каждый раз она снова сердилась и на него, и на себя.

У нее было много работы. Ее бизнес процветал, ее подручные хорошо справлялись с работой, но ими приходилось постоянно руководить, и она сама с головой ушла в подготовку к балу. Однако за десять дней, прошедших после того поцелуя, его накал и последовавшие за ним возмутительные события вспоминались ей по крайней мере по десять раз в день. Она даже не подозревала, что поцелуй может быть таким горячим и возбуждающим, таким эротичным, и поняла, что в характере Филиппа есть много другого, а не только холодное самообладание, которое он демонстрировал окружающим.

Когда из опустевшего кондитерского мешочка с шумом вырвались пузырьки воздуха, это заставило ее вернуться из мира мечты в действительность, и Мария, вновь наполнив мешочек бисквитной массой, продолжила выжимать червячки массы на противень, застеленный пергаментом, а ее мысли вернулись к более захватывающим вещам, чем приготовление «дамских пальчиков».

Возмутительно, что человек, имевший такое низкое мнение о ней, мог заставить ее испытать подобные чувства. Она все еще пребывала в состоянии эйфории, и губы ее горели от ощущения его губ на них, а он взял и испортил и этот самый волнующий момент в ее жизни.

Так почему же, с досадой думала Мария, она тратит свое время на мысли об этом человеке и о его поцелуе, который ему даже удовольствия не доставил? Почему в эти предрассветные часы она все поглядывает на кухонную дверь в надежде увидеть его? Может быть, это она сошла с ума?

Отложив кондитерский мешочек, она поработала затекшими кистями рук и окинула взглядом кухню, пытаясь заставить свои мысли переключиться на что-нибудь другое. До бала оставалось всего тридцать часов. Через агентство Люси она наняла еще двух кондитеров и четырех служанок, чтобы помочь на последних этапах подготовки, и все женщины вокруг нее трудились, не разгибая спины. За рабочим столом напротив нее ее подручные делали трюфели. Она понаблюдала, как мисс Хейз обваливает в какао шоколадные шарики, а мисс Декстер украшает их алыми розочками. Мария нахмурила брови, и мысли о Филиппе улетучились из головы под напором более неотложных забот.

- Нет, мисс Декстер, не розочки! - воскликнула она. - Это трюфели для бала. И отдушка в них - лавандовая, а не розовая вода! Следовательно, и украшать их следует цветками лаванды! Вы, как видно, не удосужились прочесть меню. Вот оно лежит, - она ткнула пальцем в центр стола, - потрудитесь заглянуть в него! Бал, как вам известно, состоится уже завтра.

В комнате вдруг стало тихо. Миловидное круглое личико мисс Декстер сморщилось от обидных замечаний.

- Извините, мадам, - прошептала она и наклонила голову, но Мария успела заметить слезы, блеснувшие на ее глазах, и почувствовала угрызения совести. Что с ней происходит? Она только что унизила члена своего персонала перед остальными, причем без каких-либо серьезных оснований. Сколько раз случалось, что Андре так же необоснованно унижал ее накануне какого-нибудь крупного мероприятия? Сколько раз она клялась себе, что, когда у нее будет собственное заведение, она ни за что не сделает этого в отношении члена своего персонала? Она сделала глубокий вдох и подняла голову.

- Прошу прощения, мисс Декстер, - сказала она. - Я не имела права говорить таким тоном. Извините меня.

У мисс Декстер отлегло от сердца, и слезы покатились по щекам.

- Это вы меня извините, мадам. Я знаю, что для бала все должно быть в полном ажуре. Я сейчас переделаю цветочки.

- В этом нет необходимости, - ответила Мария. Пусть все останется как есть. Но если бы вы доделали за меня эти «дамские пальчики», я была бы вам очень благодарна.

- Да, мадам.

- Я скоро вернусь, - сказала она, снимая с себя фартук, и улыбнулась обеим молодым женщинам. - Я что-то не в духе, а это значит, что нужно на какое-то время уйти из кухни. Еще раз, мисс Декстер, приношу вам свои извинения.

Она поднялась в магазин, чтобы проверить, как идут дела у мисс Симмс и мисс Фостер, и убедилась, что там все в порядке.

- Если потребуюсь вам, то я буду наверху, - сказала она и направилась в свои апартаменты, размышляя о том, нельзя ли немного вздремнуть, потому что другой такой возможности, судя по всему, не представится до окончания бала. Но войдя к себе, она заметила сквозь открытую дверь ванной комнаты, что горничная приготовила свежие полотенца и мыло. Сама она, как всегда, была покрыта сахарной пудрой, мукой и потом, и вид фарфоровой ванны ее завораживал. Глупо, конечно, принимать ванну сейчас, подумала она, потому что, вернувшись на кухню, она снова будет грязной и вспотевшей. Но соблазн был слишком велик, и пятнадцать минут спустя она с блаженным видом погрузилась в наполненную теплой водой ванну.

Искупавшись, она надела свежее нижнее белье и уселась перед туалетным столом, чтобы расчесать влажные волосы. Это был длительный процесс, поскольку волосы у нее были густые, непослушные и доходили до талии, и пока она расчесывала спутавшиеся пряди, ее мысли сами собой вернулись к тому, что занимало ее уже много дней.

Почему этот поцелуй так заворожил ее? Ее целовали и раньше. Первым был, конечно, Лоренс. Она чуть улыбнулась при этом воспоминании. Первый поцелуй, когда им было по пятнадцать лет, был невинным и неуклюжим - робкое соприкосновение губ под прикрытием живой изгороди. Другой поцелуй в увитой розами беседке, после того как они решили бежать, чтобы обвенчаться, был не таким неуклюжим, как первый. Он был теплый, нежный и, откровенно говоря, весьма приятный, но слишком короткий, чтобы успеть возбудиться. А за одиннадцать лет, которые она прожила на Литл-Рассел-стрит, ей повезло иметь нескольких настоящих ухажеров, но не повезло, потому что, обслуживая столы и работая на кухне, приходилось сталкиваться с похотливыми лакеями, которые не раз получали от нее пощечины. Однако ни один мужчина, который когда-либо ее целовал, не вызывал у нее такого ощущения, словно вся она охвачена огнем.

Отложив расческу, она поставила локти на туалетный стол и печально уставилась на свое отражение. Ну почему поцелуй именно Филиппа, а не какого-нибудь другого мужчины был таким волнующим?

Мария снова взялась за расческу. Закончив расчесывать длинные пряди, она заплела их в одну толстую косу. Держа одной рукой концы косы, она открыла другой рукой ящик и достала обрезок муслина, чтобы завязать косу. Однако, заметив ленту из светло-синего шелка, она чуть помедлила. Ленточка была, конечно, хорошенькая, но было бы глупо брать ее, когда впереди работа. Ведь и получаса не пройдет, как она испачкается на кухне, с другой стороны, она так редко в последнее время украшала себя чем-нибудь красивым.

Ей вспомнился отец и то, как он всегда хотел, чтобы она была леди, носила красивые вещи, чтобы нашла себе мужа и проводила время так, как положено леди. Он хотел, чтобы она была такой же, как ее мать, тогда как она всегда хотела быть знаменитым поваром, как он. Уставившись на синий шелк, Мария некоторое время колебалась, потом по совершенно необъяснимой причине вытащила ленту из ящика и завязала ею косу.

Она поднялась со стула и посмотрела на кровать, собираясь ненадолго прилечь, но, проходя мимо окна, выглянула в просвет между неплотно закрытыми шторами и передумала. За окном светило солнце, и она решила, что свежий воздух и солнце скорее взбодрят ее, чем сон.

Надев чистую свежую блузку и юбку из коричневой саржи, она натянула и зашнуровала ботинки. Потом, открыв раздвижные застекленные двери, вышла на балкон.

Это было именно то, что ей требовалось. Она почувствовала теплые лучи солнца на лице, но ветерок бодрил, охлаждая влажные волосы. Она подошла к перилам и оперлась о балюстраду. На балконе в доме напротив жители развели настоящий огород. Она заметила горшочки с чабрецом, шалфеем и эстрагоном.