Том 48. Тринадцатая, стр. 9
Глава 3
— Милая Кодя, мне надо переговорить с тобой. Подойди ко мне, дитя мое! — эту фразу Валерия Сергеевна Симановская произнесла ровно через две недели по вступлении Коди в Лесной приют.
Быстро промелькнули эти две недели. Прочно и дружно сошлась она со Славой, Люсей, Софочкой и Жучком. Они играют вместе в краснокожих, а затем, превратившись в белолицых, ухаживают за цветами, выращивают овощи в огороде, читают интересные книги про дикарей, которые имеются у Славы и Люси в огромном количестве.
Они — пятеро друзей, верных и неразлучных, стоящих друг за друга горой.
Но если у Коди есть друзья, то есть и недруги. Или, по крайней мере, ей так кажется.
Няня Ненилушка зовет Кодю Башибузук и Сорвиголова и ворчит на нее с утра до вечера.
Вера Чижова, самая вспыльчивая в «Убежище», тоже недолюбливает Кодю. Большая Липа как будто разделяет чувства Веры к новенькой.
Еще бы! Кодя постоянно подшучивает над Липой, смеется над ее именем, называет его "деревянным именем" и часто вместо Липы зовет Липу то Осиной, то Березой. Все это, конечно, не нравится обидчивой девочке.
Но больше всех невзлюбила Кодю суеверная Маня Кузьмина.
Маня самым чистосердечным образом верит, что Кодя, как тринадцатая по числу воспитанница, несет несчастье всему "Убежищу".
С тех пор, как водворилась в "Лесном приюте" Кодя, здесь то и дело, по мнению Мани, происходят всякие несчастья. Полкан чуть не взбесился, погода переменилась к худшему, у Сары Блюм еще серьезнее расхворался и без того больной отец-башмачник, Ганя Сидоркина, убирая свою кровать, уколола руку булавкой, и у нее образовался большой нарыв — словом, несчастья сыпались дождем. Конечно, все это по вине Коди — убеждена Маня.
Больше всех была недовольна Кодей Танеевой няня.
Ей, не в пример прошлому, много прибавилось работы со дня поступления в «Убежище» Коди.
На девочке одежда горела, как в огне. Ей запрещено было ходить босой, а потому ежедневно няне Ненилушке приходилось штопать огромнейшие дыры на Кодиных чулках. Затем каждый вечер приходилось класть заплаты на ее фартучек и платье и стирать косынку, которую Кодя употребляла больше как знамя во время игры в краснокожих, а не как головной убор. А о носовых платках, превращаемых тоже в дырявые знамена, и говорить нечего. Словом, девочка доставляла немало хлопот старушке.
— Видишь ли, Кодя, я уезжаю на две недели из лесной усадьбы с Люсей и Славой, — говорит Валерия Сергеевна, — но уехать спокойно я не могу до тех пор, пока ты мне не дашь слова вести себя тихо, не шалить. Слышишь, Кодя? Можешь ты отпустить меня со спокойной душой?
Добрые, всегда немного грустные глаза Валерии Сергеевны смотрят в лицо Коди.
Кодя обожает Валерию Сергеевну. В Маме Вале ей нравится ее голубиная кротость! Мама Валя никогда ни на кого не сердится, никого не бранит, а ограничивается только замечаниями, которых дети «Убежища» боятся больше всяких выговоров и резких замечаний, поскольку эти замечания неприятны самой Маме Вале. Нравится Коде и внешность Мамы Вали, ее глубокие синие глаза и черные, нежные и мягкие, как шелк, густые волосы.
И сейчас, глядя в лицо Валерии Сергеевны преданными, открытыми, хотя и чуть плутовскими, глазками, Кодя говорит, теребя свой хохолок и улыбаясь:
— Пожалуйста, не беспокойтесь, Мама Валя! Я не могу дать вам слово не шалить, потому что ведь вы сами понимаете, как это страшно — дать слово и не исполнить его, но… но я даю вам слово стараться (Кодя выговаривает это особенно отчетливо) не шалить и не проказничать. Такое слово я могу вам дать!
Валерия Сергеевна невольно улыбается и целует девочку.
— И слушаться Марью Андреевну тоже обещаешь мне?
— О, да! Ведь она такая милая, что слушаться ее совсем не трудно! — горячо восклицает девочка.
— Дай твою руку, Кодя!
— Вот она, Мама Валя!
Сильная, но не очень чистая ручка Коди крепко ударяет по протянутой белой, нежной и красивой ладони Валерии Сергеевны.
— Вот и по рукам, значит, Мама Валя, — смеется Кодя, — будет нечестно, если я отступлю… Так говорил покойный папа…
Кодя замолкает на полуфразе.
Ее глаза становятся грустными. Ей вспоминается любимое мужественное лицо отца, загорелое, обвеянное ветром. Слезы невольно навернулись ей на глаза, которые она попыталась спрятать от Валерии Сергеевны.
"Кодя! Ты, кажется, хочешь разреветься! Стыдись, ведь ты храбрый вождь лесного кружка!" — говорит себе девочка и, сделав над собой невероятное усилие, бросается к окну.
— Куры на клумбе! Куры на клумбе! — громко кричит Кодя и с громким хохотом вскакивает на подоконник, откуда прямо спрыгивает вниз.
Еще минута — и она уже несется с оглушительным хохотом за громко и отчаянно кудахтающими курами, в страхе мечущимися по саду.
— Кодя! Платье разорвешь!
— Кодя! Сапог потеряла!
— Кодя! Нос разобьешь!
— Кодя! Кодя! Кодя! — несутся вслед за девочкой разные голоса.
Но Кодя уже не слышит…
— Прощай, Соколиный Глаз!
— Прощай, Следопыт-разведчик! Прощай, Смелая Рука!
— Прощай, Быстрая Лапа!
— Мудрый Змей, прощай!
Софочка и Кодя крепко пожимают руки отъезжающим.
Мама Валя, Люся и Слава уже сидят в коляске.
Все трое уезжают погостить на неделю в имение к дедушке.
Тринадцать девочек с Марьей Андреевной, няней и докторшей вышли проводить семью Симановских за ворота усадьбы.
Тринадцать девочек и три воспитательницы машут платками до тех пор, пока коляска не исчезает за деревьями.
— Кодя, — говорит Марья Андреевна, — Мама Валя сказала мне, что ты… Ну, словом, ты сдержишь данное слово? Не правда ли, Кодя?
Глаза девочки серьезно смотрят на воспитательницу.
— Я сказала, что буду стараться! — повторяет она, хмуря свои густые брови и растягивая последнее слово.
— Уж чего тут! — вмешивается в разговор няня Ненилушка и сердито, поверх очков, смотрит на Кодю. — Уж и где это видано, уж и где это слыхано, чтобы в одну неделю исправилась такая шалунья и сорвиголова?!
— Вот увидим! Поживем — увидим, — отвечает Марья Андреевна.
— Нянечка! — говорит через несколько минут кротким голосом Кодя. — Не надо ли вам написать письмо в деревню зятю и сестре? Я могу написать, если хотите!
Няня изумлена.
Такого любезного предложения она не ожидала от шалуньи и сорвиголовы! Кодя пишет красивее и лучше всех девочек «Убежища». Но сколько бы раз ни просила няня Кодю написать письмо ее семье, проживающей где-то за тысячи верст у себя в деревне, Кодя всегда находила предлог убежать от неприятной обязанности. А тут вдруг — виданное ли дело — предлагает сама!
— Ах ты, государынька моя миленькая! — умиляется няня. — Да уж и не знаю, как тебя за это отблагодарить! Напиши, напиши, государынька, коли милость на это будет! Спасибо тебе скажу сердечное!
Кодя важно восседает за столом в классной. Перед ней чернильница, перо, лист бумаги, конверт с адресом и маркой.
Няня с замирающим от радости сердцем сидит рядом с ней и диктует Коде:
"Дорогая моя, любезная моему сердцу доченька Аграфена Тимофеевна! В первых строках моего письма шлю я вам, доченька, от Господа Бога мое родительское благословение, навеки ненарушимое и которое может существовать по гроб вашей жизни, и с любовью низкий поклон. И еще низко кланяюсь зятю нашему, Илариону Феофиловичу, и еще кланяюсь любезненькой внучке Машеньке, и еще кланяюсь внучке Дашеньке, и еще кланяюсь любезному братцу Николаю Микитичу, и еще кланяюсь сестрице Ольге Ивановне, и еще кланяюсь лавочнику Петру Петровичу, и еще кланяюсь куму Алексею Петровичу, и еще кланяюсь кумушке Платониде Акакиевне, и еще кланяюсь Хевронии…"
По мере того, как диктовала няня Ненилушка, все плутоватее делалось личико Коди. При последней же продиктованной фразе Кодя вдохновилась окончательно, и шаловливые мысли зароились в ее изобретательной головке.