Смерть Вселенной. Сборник, стр. 33

Что-то стукнуло в окно. Он поднял глаза и увидел белый череп.

Дело было в пятницу, в восемь вечера. Позади была долгая, трудная неделя в школе. А тут еще перед домом вырыли котлован — надумали менять водопроводные трубы. И ему всю неделю пришлось гонять из котлована этих сорванцов — ведь они так любят торчать в подобных местах, прятаться, лазить туда-сюда, играть в свои дурацкие игры. Но, слава богу, трубы уже уложены. Завтра рабочие зароют котлован и сделают новую цементную мостовую. Плиты уже привезли. Тогда эти чудовища найдут себе другое место для игр.

Но вот сейчас… за окном белел череп.

Не было сомнения, что чья-то мальчишеская рука двигала его и постукивала им по стеклу. За окошком слышалось приглушенное хихиканье.

Мистер Ховард выскочил на улицу и увидел трех убегающих мальчишек. Ругаясь, на чем свет стоит, он бросился за ними в сторону котлована. Уже стемнело, но он очень четко различал их силуэты. Мистеру Ховарду показалось, что мальчишки остановились и перешагнули через что-то невидимое. Он ускорил бег, не успев подумать, что бы это могло значить. Тут его нога за что-то зацепилась и он рухнул в котлован.

«Веревка…» — пронеслось у него в сознании, прежде чем он с жуткой силой ударился головой о трубу. Теряя сознание, он чувствовал, как лавина грязи обрушилась на его ботинки, брюки, пиджак, шею, голову, заполнила его рот, уши, глаза, ноздри…

Утром, как обычно, хозяйка постучала в дверь мистера Ховарда, держа в руках поднос с кофе и румяными булочками. Она постучала несколько раз и, не дождавшись ответа, вошла в комнату.

— Странное дело, — сказала она, оглядевшись. — Куда мог подеваться мистер Ховард?

Этот вопрос она неоднократно задавала себе в течение долгих лет…

Взрослые — люди ненаблюдательные. Они не обращают внимания на детей, которые в погожие дни играют в «отраву» на Оук-бэй-стрит. Иногда кто-нибудь из детей останавливается перед цементной плитой, на которой неровными буквами выдавлено «М.Ховард».

— Вилли, а кто это «мистер Ховард»?

— Не знаю, наверное, тот человек, который делал эту плиту.

— А почему так неровно написано?

— Откуда я знаю. Ты «отравился»! Ты наступил!

— А ну-ка, дети, дайте пройти! Вечно устроят игру на дороге…

ТРУБА

Дождь лил весь вечер, и свет фонарей тускло пробивался сквозь его пелену. Две сестры сидели в столовой. Старшая — Джулия — вышивала скатерть; младшая — Анна — сидела у окна, неподвижно глядя на темную улицу. Она прижалась лбом к стеклу, беззвучно пошевелила губами и вдруг сказала:

— Я никогда не думала об этом раньше.

— О чем ты? — спросила Джулия.

— До меня только что дошло. Там же настоящий город под городом. Мертвый город. Там, прямо под нашими ногами.

Джулия поджала губы и быстрее заработала иголкой.

— Отойди-ка от окна, — сказала она. — Этот дождь на тебя что-то навевает.

— Нет, правда. Ты когда-нибудь думала об этих трубах? Они же лежат под всем городом, под каждой улицей и выходят прямо в море. По ним можно ходить, не наклоняя головы, — быстро говорила Анна, вдохновленная дождем, падавшим с черного неба, барабанившим по мостовой и исчезавшим под решетками люков на каждом перекрестке. — А ты бы хотела жить в трубе?

— Ну уж нет!

— Но ведь это же так забавно! Следить за людьми сквозь щелку. Ты их видишь, а они тебя — нет. Как в детстве, когда играешь в прятки, и никто тебя не может найти. А ты все время среди них, и все видишь, знаешь все, что происходит. Вот и в трубе также. Я бы хотела…

Джулия медленно подняла глаза от своего рукоделия.

— Послушай, Анна, ты действительно моя сестра? Неужели нас родили одни и те же родители? Иногда, когда ты вот так говоришь, мне кажется, что мать нашла тебя под деревом, принесла домой и вырастила в горшке. А разумом ты как была, так и осталась.

Анна не ответила, и Джулия снова принялась за работу. Минут через пять Анна сказала:

— Ты, наверное, скажешь, что мне это приснилось. Может и так.

Теперь промолчала Джулия.

— Может, этот дождь меня усыпил, пока я здесь сидела и смотрела на него. Я думала о том, откуда этот дождь берется и куда исчезает через эти маленькие щелочки в решетках, и что там, глубоко внизу. И тут я увидела их… мужчину и женщину. Они там, в трубе. Прямо под дорогой.

— И что же они там делают? — спросила Джулия.

— А они должны что-нибудь делать?

— Нет, если они сумасшедшие, — ответила Джулия. — В этом случае они могут и ничего не делать. Залезли в трубу и пускай себе сидят.

— Нет, они не просто залезли, — убежденно сказала Анна. Она говорила как ясновидящая: наклонив голову в сторону и полуприкрыв глаза веками. — Они любят друг друга.

— Час от часу не легче. Так это любовь заставляет их ползать по канализационным трубам?

— Нет. Они там уже много-много лет.

— Не говори чепухи. Не могут они жить столько лет в этой трубе, — рассердилась Джулия.

— А разве я сказала, что они живут? — удивленно спросила Анна. — Нет, совсем нет. Они мертвые.

Дождь усилился и пулеметной очередью застучал по стеклу. Капли соединялись и стекали вниз, оставляя неровные полоски.

— О Господи, — сказала Джулия.

— Да, мертвые, — повторила Анна, смущенно улыбнувшись. — Он и она. Оба мертвые.

Эта мысль, казалось, доставила ей какое-то умиротворение: она сделала приятное открытие и гордилась этим.

— Он, наверное, очень одинокий человек, который никогда, нигде не путешествовал.

— Откуда ты знаешь?

— Он так похож на человека, который никогда не путешествовал, но очень хотел бы этого. Это видно по его глазам.

— Так ты знаешь, как он выглядит?

— Да. Очень больной и очень красивый. Знаешь, как болезнь делает человека красивым? Она подчеркивает тончайшие черты лица.

— И он умер?

— Да! Пять лет назад, — Анна говорила медленно и распевно, в такт словам, опуская и поднимая ресницы. Казалось, она собирается рассказать длинную, одной ей известную историю, начав ее медленно, а затем все быстрее и быстрее, пока не достигнет кульминации: глаза широко раскрыты, губы дрожат. Но сейчас — медленное начало, хотя в ее голосе слышались приглушенные, нервные нотки.

— Пять лет назад этот человек шел по улице. Он знал, что ему еще много дней придется ходить по той же самой улице. Он подошел к крышке люка, похожей на железную вафлю, заглянул туда и услышал, как внизу, под его ногами шумит подземная река, как она несется прямо к морю, — Анна вытянула вперед правую руку. — Он медленно наклонился, отодвинул крышку люка и увидел несущийся поток и металлические ступеньки, уходящие в него. Тогда он подумал о ком-то, кого он очень хотел любить, но не мог. И пошел вниз по ступенькам, пока не скрылся совсем…

— А как насчет нее? — спросила Джулия, перекусывая нитку. — Когда она умерла?

— Я точно не знаю. Она какая-то новенькая. Может быть, она Умерла только что… Но она мертвая. Удивительно прекрасная и мертвая! — Анна восхитилась образом, возникшем у нее в сознании. — Только смерть может сделать женщину действительно красивой. Вся она становится воздушной, и волосы ее тончайшими нитями развеваются в воде. Никакие школы танцев не могут придать женщине такой легкости, грациозности и изящества. — Анна сделала рукой жест, выражавший утонченную грациозность.

— Он ждал ее пять лет. Но до сих пор она не знала, где он. И теперь они вместе и останутся вместе навсегда… Когда пойдут дожди, они оживут. А во время засухи они будут отдыхать — лежать в укромных нишах, как японские кувшинки — старые, засохшие, но величавые в своей отрешенности.

Джулия поднялась и зажгла еще одну лампу в углу комнаты:

— Лучше бы ты поговорила о чем-нибудь другом.

Анна засмеялась:

— Но позволь мне рассказать, как это начинается, как они возвращаются к жизни. Я это так ясно представляю. — Она прижалась к стеклу, пристально глядя на улицу, дождь и крышку люка на перекрестке. — Вот они, там, внизу, высохшие и спокойные, а небо над ними темнеет и электризуется. — Она откинула назад свои длинные мягкие волосы. — Вот оно светлеет, взрывается… Капли дождя сливаются в потоки, которые несут с собой мусор, бумажки, старые листья.