Шестой уровень, стр. 78

   — О, один отдыхает, — хохотнул первый, выходя из-за бугра.

   — Дай контрольный, — приказал кто-то другой. — Сказано было, без всяких «авось».

Снег заскрипел совсем близко.

   Но Александр молил Бога, чтобы еще ближе, еще, чтобы наклонился и выстрелил в упор.

Бог услышал его молитвы.

   Бандит ткнул Турецкого носком ботинка, щелкнул затвором и приставил пистолет ко лбу Александра.

   Когда пуля пробила не Александров, а бандитской лоб, тот даже не успел удивиться. На лице так и осталось ленивое презрение к чужой жизни.

Дальше все было почти просто.

   Телом бандита он закрылся от первых выстрелов, которые, впрочем, прозвучали далеко не сразу. За несколько секунд растерянности еще двоих бандитов не стало, тех, что были поближе.

   Александр успевал еще и сдергивать с них оружие, пока они валились в снег.

   Теперь, когда бандиты залегли и стали беспорядочно стрелять, он бросал автоматы через их головы, чему те, видимо, немало удивлялись, до тех пор пока из-за их спин тоже не стали палить.

Из десятерых очень скоро осталось всего четверо.

   Но у одного из четверых — это Александр помнил точно — был гранатомет. И этого-то как раз видно не было.

«Нехорошо,—подумал Турецкий, — ой как нехорошо...»

   Он уже сильно пожалел, что они ввязались в драку. Одна жизнь его новых друзей не стоила и сотни этих. поганцев.

—     Гранатомет! — успел крикнуть он.

   И в следующую секунду рвануло как раз в той стороне, где были Гладий и Кирюха.

   —  Га-а-а-ды-ы!!! — зарычал Турецкий, вскакивая на ноги и несясь прямо на выстрелы. — Ур-ррою!

   Теперь они были маленькие и мерзкие, теперь они боялись, теперь куда-то подевалась их ленивая сила и самодовольство.

— Что, в безоружных стрелять легче?! — оскалился он.

Но тут кольнула секундная жалость, подхваченная трезвой мыслью — одного надо оставить в живых.

Он не успел.

   Он пристрелил только одного, с гранатометом, двое других дернулись и затихли не от его пуль. Он не успел остановить стрелявшего.

   Но досада тут же сменилась радостью — со снега поднимались Кирюха, потом Гладий, а потом и Веня. Все были живы. Ни одной царапины.

   —  Командир, тебя что, зацепило? — испуганно проговорил Кирюха, показывая пальцем на висок.

   Александр схватился за указанное место. Тьфу! Он и сам забыл.

   —  Нет, это так, грим. Погодите, должен быть еще один, — оглянулся он.

   Четвертого нигде не было. Значит, есть надежда, что возьмут живым.

— А где Немой? — спросил вдруг Кирюха.

Ребята стремглав бросились к кустам.

Немой сидел на снегу, схватившись за голову. Одежда на нем была изорвана, лицо разбито. Он стонал.

   —  Ты что, Игорь Степаныч? — склонился над ним Александр.

   Немой поднял на Турецкого растерянные глаза и кивнул куда-то вправо.

   Там, за кустами, лежал со свернутой шеей десятый бандит.

   —  Я... первый раз... — сказал капитан дрожащим голосом, — убил человека... голыми руками.

   Турецкий сдернул с мертвого лица трикотажную маску и обомлел — синий кривой рот, уставленные в бесконечность стеклянные глаза — это был киллер Серкунов, которого Турецкий арестовал, разоблачил и посадил года два назад за заказное убийство.

   Среди мертвых был и еще один его давний «клиент». И это были люди, которых знал Меркулов...

   Теперь Турецкий не спешил звонить своему главному шефу и давнему другу. Теперь он вообще отказывался что-либо понимать...

Глава пятая ЧАЙ ПО-КОРЕЙСКИ

   Он пришел в себя от холода, ноги задубели, рук не чувствовал. И еще сильно качало. Но не как в море. Било, словно он катил своим собственным задом по ухабам. Только когда качка прекратилась, понял, что он связанный и лежит в багажнике.

   Митяй зажмурил глаза он неожиданно яркого искусственного света, ударившего в глаза.

   —  Стать! — ломающимся голоском (похожим на тот, прежний, но все-таки другим) распорядился кто-то, и, не дожидаясь, покуда Митяй поднимется сам, его подхватили за локти и плечи и поставили на подкашивающихся ногах на землю.

   Сноп искусственного света по-прежнему бил в глаза, однако теперь можно было разглядеть несколько фигур вокруг и машину с открытым багажником — «жигуленок» — за спиной, и услыхать плавный шум леса, и почувствовать терпкий еловый запах и аромат свежей стружки.

   —  Ну вот что, ребята, — сказал Митяй, осторожно пробуя, насколько прочны веревки, которые опутывали его запястья, и убедившись, что да, вполне прочны и рыпаться не имеет смысла. — Вот что: я вас не знаю, вы меня не знаете, давайте останемся друзьями. Видать, вы меня с кем-то спутали...

   Вместо ответа Митяй получил толчок в спину и вынужден был двинуться по направлению к узкому длинному зданию барачного типа, которое виднелось в полутьме невдалеке. Когда подвижный сноп прожектора, оставив в покое Митяя, скользнул к зданию, стали видны мощные решетки в небольших оконцах и железная дверь с коротышкой-часовым.

   «Вот блин только этого мне не хватало, — подумал Митяй, — узкоглазые достали вообще».

   Проведя по длинному извилистому коридору, его втолкнули в низенькое сырое помещение, и за спиной лязгнули засовы.

  Когда глаза пообвыклись в полутьме, Митяй смог разобрать у дальней стены кособокое сооружение, похожее на топчан. На топчане виднелось что-то или кто-то, но очень мелкий. Вроде средних размеров зверька.

   Зверек заворочался и приподнялся, как видно, разглядывая вошедшего.

   — Здорово, корешок! — с деланной небрежностью произнес Козлов. — Будем знакомы.

    Широким шагом он направился к топчану, протягивая  пятерню для приветствия.

   Когда до сокамерника оставался какой-нибудь шаг, Митяй вдруг вздрогнул и, изменившись в липе, отдернул руку, словно от ожога.

   На топчане сидел мальчишка. С чумазого лица из-под грязной взъерошенной челки на Козлова в упор глядели два узких оливковых глаза.

   «Уж лучше бы ты был еврей», — в сердцах подумал Митяй, отступая, и брезгливо морщась.

  Казалось, мальчишка не был удивлен реакцией сокамерника.

  Он, не мигая, пялился на Козлова, и во взгляде его сквозили испуг и настороженность.

   Сбросив с плеча куртку (руки ему развязали на пороге камеры), Митяй хотел было постелить ее на пол и усесться сверху, когда вновь загромыхали засовы и два невысоких охранника, сгорбившись под тяжестью ноши, заволокли в помещение еще один топчан размером побольше.

   «И эти узкоглазые, — не преминул отметить про себя Митяй. — Сплошные чурки. Интересно, куда ж меня забросило-то?..»

Ответ на этот вопрос он смог получить лишь наутро.  Едва за зарешеченным оконцем забрезжил рассвет, раздался звучный гонг - И следом топот сотен ног. Взобравшись к оконцу по выщербинам в стене, Митяй сквозь тусклое грязное стекло увидал обнесенный высокой стеной обширный плац (если Козлову не изменяло зрение, темные пунктирные прочерки поверх стены были не чем иным, как колючей проволокой) и выстроившиеся на нем аккуратные квадриги, которые составляли ряды коротышек в одинаковой серой униформе.

   Насколько пленник мог разглядеть, коротышки тоже были сплошь узкоглазые. Раздались приказания на отрывистом языке. Все-таки корейцы, понял Митяй. «Вот только этого мне и не хватало для полного счастья! Откуда они здесь? Или меня на «жигуленке» в Корею переправили? Фигня какая-то».

   Тем временем квадриги по команде распались, и отчетливо просматриваемые потоки рабочих, переплетаясь меж собой, двинулись каждый в своем направлении.

Веселенькое место. Похоже на концлагерь.

   Вскоре из-за стены донесся дружный стук топоров и визг электропил.

   «Как сказал бы Сотников, хренотень, да и только, — размышлял Митяй, вновь поудобнее устраиваясь на своем грубоструганом топчане.