Люди огня, стр. 31

— Марк, твоя недоработка. Якоб, и твоя тоже.

Марк поднялся с места.

— Прости, Петр, я все исправлю. Пошли, Якоб.

— Действуйте, только быстро!

Я переплел перед собой пальцы рук и сжал так, что побелели костяшки пальцев. То ли еще будет! Я страшился завтрашнего дня.

Но утро не принесло новых неприятностей. А днем Марк с Якобом благополучно разгромили ватиканскую типографию и сожгли часть тиража листовок, оставшуюся нерасклеенной. Остальные полиции пришлось срывать со стен домов.

Прощание с Господом проходило спокойно, без эксцессов, и это утешало. На завтра были назначены похороны. Мы продержались уже более двух суток.

День начался с тумана и слякоти. Правда, снег наконец начал таять. Мы несли гроб к круглому древнему зданию в окружении темных высоких кипарисов — Мавзолею Августа. Пошел дождь. Мы медленно спустились по лестнице ко входу. Внутри гроб положили в мраморный саркофаг и накрыли плитой, пока без надписи. Вышли на улицу. Было противно и одиноко.

— Третий день, — сказал Иоанн.

— Что?

— Третий день, как мы без Господа.

У входа в Мавзолей собралась толпа, и мы направились в узкий проход между людьми. «Хорошо, что у нас есть охрана», — подумал я и начал подниматься вверх. Слева и справа от меня возвышались церкви Святого Карла и Святого Роко, а прямо передо мной под крышей заурядного серого здания сияла золотом мозаика с изображением то ли Августа, то ли Христа и надписью «Princeps pacis» [22].

Вдруг стало светло, словно выглянуло солнце. Нет! Десять солнц. Я обернулся. Мавзолей сиял, а над ним поднимался столб света, уходя в голубое небо, подобное горному озеру в разрыве тяжелых, словно каменных туч. Раздался грохот, и Мавзолей взорвался, разлетевшись на мелкие обломки. Когда улеглась пыль, мы увидели Господа, спускающегося к нам по развалинам, и бросились навстречу.

Он держал в руке Копье Лонгина. С острия капала кровь.

— Не прикасайтесь ко мне! Никто не пострадал?

Я оглядел толпу.

— Кажется, нет!

— Надеюсь, вы не проворонили Европу, пока я прохлаждался в склепе?

— Нет. Я взял все в свои руки, — гордо заявил я

— Молодец, Пьетрос! — Господь даже не удивился. — Мы возвращаемся во дворец.

Он поморщился. Учитель был в том же костюме, в котором его хоронили, к тому же изрядно запыленном, и это явно ему не нравилось.

Мы дошли до прохода в толпе. На Господа смотрели с ужасом и благоговением. Кто-то упал на колени в грязь и норовил поцеловать ему край брюк.

— Не прикасайтесь ко мне! — повторил он.

— Господи, — шепотом произнес я. — Но ты же умер!

Он улыбнулся:

— Пьетрос! Но я же Господь.

— Господи, у нас тут некоторые проблемы…

— Завтра отчитаешься, дай мне прийти в себя.

ГЛАВА 5

Вечером я сел в свое любимое кресло, очень мягкое и обитое белой кожей, и включил телевизор. К подлокотникам кресла были приделаны маленькие столики, что мне особенно нравилось. Туда я поместил бутылку шампанского и всякую еду, а ноги водрузил на мягкий высокий пуфик. Это был отходняк! Ох как меня достали эти сумасшедшие трое суток!

Итак, я попивал шампанское, ел мясо по-французски, запеченное с шампиньонами, и смотрел телевизор. По ящику показывали сцены смерти и воскресения Господа, смонтированные встык. Причем по всем каналам. Впечатляло. И скромненько, в конце новостей, прозвучало сообщение: «Сегодня, около полудня, после долгой и продолжительной болезни скончался Его Святейшество папа Павел VII. Завтра в Сикстинской капелле соберется конклав кардиналов для избрания нового папы».

— Туда ему и дорога, — заключил я. Я не мог простить старику то, что он так ловко обставил нас со своей энцикликой.

А на следующее утро я отчитывался перед Господом. Прежде всего я рассказал о кознях покойного папы.

— Он нам больше не опасен, — сказал Господь. Он сидел за столом и нервно крутил в руках шариковую ручку, а я стоял перед ним. Мы были в кабинете вдвоем.

Я доложил о мятежных священниках.

— Что нам с ними делать, равви?

— Повесить! — кратко ответил он.

Я не поверил своим ушам и с изумлением посмотрел на него.

— Ты меня удивляешь, — произнес он. — Тебя не смущает гибель Содома и Гоморры, но шокирует казнь десяти предателей!

— Двенадцати, — тихо поправил я.

— Неважно. Я даже готов их простить, если они раскаются

— Так я прикажу сказать им об этом! — обрадовался я.

— На небесах.

— Что?

— Я прощу их на небесах, после виселицы.

Я тупо смотрел на него.

— Выполняй, Пьетрос! Или ты тоскуешь по бензоколонке?

Я прикусил губу. Мыть машины не хотелось.

— Да, Господи. — Я кивнул и вышел из комнаты.

В коридоре я нашел Соломона, большого черного кота. Он был мертв и уже окоченел. При жизни Соломон, как и положено кошкам, гулял сам по себе, но был всеобщим любимцем. Однако сам он отдавал предпочтение Учителю, сидел у него на коленях и обожал тереться о его ноги, за что и был прозван Соломоном. Любовь к Господу — несомненное свидетельство мудрости. Я поднял трупик и понес хоронить в парк. Это несколько продлило жизнь осужденным священникам, но не могли же они сбежать до вечера. Впрочем, была еще одна причина моего почтения к бренным останкам мудрого животного. По дороге и за медитативным занятием рытья могилы я надеялся убедить себя, что Господь прав.

Когда я покидал парк, ко мне подошел инспектор Санти.

— Вы арестованы, — сказал он.

Я обалдело посмотрел на него.

— Вы обвиняетесь в убийстве Господа Эммануила, — пояснил следователь.

— Но он жив!

— Он был убит. Остальное следствия не касается.

Я всегда знал, что полицейские — исключительно тупые люди. Собственно, умные полицейские бывают только в детективах, поскольку последние пишутся ради утешения рода человеческого, так как повествуют о торжестве справедливости.

Пока я формулировал эту длинную мысль, на моих запястьях сомкнулись наручники. Я вновь не выполнил приказа Господа, и передо мной замаячил призрак бесплатной столовой.

— Но это же абсурд, — занудствовал я, когда меня заталкивали в полицейскую машину. — Вы что, не понимаете, что я без него — ничто?

— Без него вы возглавили полмира, — заметил инспектор Санти, и машина тронулась с места.

— Знали бы вы, как я обрадовался, когда он воскрес!

— Не знаем.

— Дайте мне связаться с Господом. Он прекрасно знает, что я здесь ни при чем.

— Откуда? Он что — полицейский?

— Он Господь, идиоты! Он всеведущ!

— Тогда зачем пил отравленный кофе?

Я задумался. Аргумент был убийственный. Кажется, инспектор Санти оказался не так уж туп, как я решил вначале.

— Чтобы продемонстрировать, что он властен над смертью. Чтобы умереть и воскреснуть! — наконец сообразил я

— А, так это было самоубийство?

— Не знаю.

— Мы допросим потерпевшего.

— Ну-ну.

Допрос продолжился в участке, не слишком чистом и весьма обшарпанном. Здесь уже на меня наседали трое полицейских: инспектор Санти и двое крупных парней с пистолетами на боках. Связаться с Учителем мне, конечно, не позволили, и я решил перейти в наступление.

— Неужели вы думаете, что это сойдет вам с рук? Вы арестовали приближенного Господа без его санкции!

— Во-первых, официально вы еще не арестованы, а во-вторых, еще как сойдет, если мы докажем вашу вину.

— А если не докажете?

— Докажем. У нас множество оснований.

— Каких это?

— Вы были рядом с Эммануилом в момент его смерти.

— Там была целая толпа!

— Но только вы потом захватили власть.

— И тут же безропотно вернул ее, как только он воскрес.

— Еще бы! Вы же не самоубийца. Куда вам с ним тягаться! Вы же не рассчитывали на такое развитие событий, признайтесь. Вы же не знали, что он воскреснет?

— Никто не знал.

— Ну, вот видите.