Люди огня, стр. 117

Вечером было две новости: плохая и хорошая. Мне доложили о смерти моего шофера (СВС), и я получил письмо от начальника Иерусалимской тюрьмы, где содержалась Тереза. Она бежала. И, судя по всему, успешно — не нашли.

Я ужинал с д'Амени. Возможно, мне не хватало Терезы, и я нашел ей суррогатную замену — еще один человек с той стороны.

На столе располагался чудный французский шашлык с аккуратными кубиками мяса со стороной полтора сантиметра и длиной шампура в половину нашего. Я заказал сразу три порции. Точнее — шесть (с учетом д'Амени). К шашлыку я поставил белое бургундское «Montrachet», несмотря на то, что надпись на бутылке гласила, что его подают к рыбе или сыру. Я не очень люблю бордо, несмотря на то, что его так ценят французы — слишком терпкое.

Вообще слава французской кухни сильно преувеличена. Правда, лягушек я так и не решился попробовать, но, например, жареные зеленые кабачки не вызывают у меня ничего, кроме удивления. От огурцов неотличимо. Я долго (то есть пока меня не просветили) пребывал в полной уверенности, что французы жарят конкомбры, то бишь крупные огурцы. Есть еще мелкие — корнишоны. Их они замачивают в чистом уксусе с круглым перцем и мелкими луковицами. Для всех, у кого есть хоть слабый намек на гастрит, такую баночку с маринадом следует снабжать ярко-красной надписью «ЯД».

Месье д'Амени умял одну порцию шашлыка, аккуратно снимая кусочки вилочкой, и невозмутимо запил бургундским. Я уже ждал, что он выскажется, что белое вино к мясу не подают, но он продемонстрировал французскую вежливость и не повел бровью.

Зато высказался на другую тему.

— Месье Болотов, а вы знаете, сколько это сейчас стоит? — он обвел взглядом стол.

Честно говоря, я понятия не имел. Два с лишним года этот вопрос не волновал меня вовсе. Я не ходил по магазинам, а пользовался услугами поваров. Я не платил за еду — мне ее приносили. Но и к вопросу Шарля стоило отнестись критически: французы — самая скупая нация в Европе.

— Ну и сколько?

— Средний обед в среднем ресторане где-нибудь в предместье Парижа обходится в тысячу солидов.

— Ни хрена себе! Вы не шутите?

— Не до шуток. Цены вздуты до небес. Третий год не урожай, мы доедаем старые запасы.

— С ума сойти! И это во Франции?

— Это в Европе. В менее развитых странах — гораздо хуже. В Африке — голод.

— В Африке всегда голод.

— Не так глобально!

— Думаете, конец света? — улыбнулся я.

— Знаю, — серьезно ответил он.

— Почему? Ничего чудесного не происходит: ни падения звезд, ни гигантской саранчи, ни труб ангелов. Просто активизируются традиционные механизмы разрушения.

— Вот именно. А трубы ангелов у нас еще впереди.

— В таком случае, если древний злобный бог Яхве посылает на землю такую кару — почему вы с ним?

Шарля передернуло. Он побледнел и опустил глаза. Вздохнул.

— Господь, истинный Господь, ничего не насылает. Все происходящее — последствия деятельности Эммануила.

Я хмыкнул.

— Эммануилу это крайне невыгодно. Ни один властитель не радуется нестроениям в своем царстве.

— Я и не говорил, что он этого хочет. Но иначе невозможно. Каждый его шаг вызывает обратную реакцию. Чем больше власти он сосредоточивает в своих руках — тем больше противодействие.

— Противодействие чего?

— Мироздания.

— Угу! Вспоминаю Индию. Единый космический закон Рута, который правит богами и людьми. Вам не кажется, что это ересь, молодой человек?

— Не все можно объяснить в рамках ортодоксии.

— Чтобы опорочить врага, можно даже отступить от ортодоксиии?

Он замолчал, опустил голову, потом тихо спросил:

— Вы хоть поняли, что Эммануил — не Бог?

— Я давно это понял. Но он — величайший из людей.

— Что же вы ищете контактов с его врагами?

— Я их не ищу — сами возникают. Почему я вас не повесил? Допустим, я сомневаюсь. Я хочу иметь тропинку для отступления на случай, если все полетит в тартарары.

— Уже летит.

— Возможно. — Я поднял бокал. — Ну что? Продолжим пир во время чумы?

Он помедлил.

— Возможно, зря я вам поверил.

— Не зря. Я не предаю тех, кто мне доверился.

Утром был дождь, смешанный с пеплом. Капли оставляли грязные следы на стекле.

По телику передали, что проснулся Эльбрус. Я даже не знал, что это вулкан. Но вулканологи считали, что, в общем-то, вполне мог проснуться: Кавказ — молодые горы. Наш апокалипсис проходил естественно, как естественная смерть. Я подумал, что СВС тоже должен иметь естественную причину. Нечего сваливать сию беду на духа то ли Господа, то ли Вельзевула, носящегося над Европой и выбирающего свои жертвы по одному ему известному принципу.

Позвонил Тибо.

— Месье Болотов? Я как раз собирался вам звонить. В городе опасность наводнения. Вода прибывает с каждым часом.

Это не было для меня неожиданностью, хотя я собирался говорить совсем о другом.

— Наводнение будет, — спокойно сказал я. — Пусть примут все меры, вплоть до мешков с песком вдоль набережной. Врачи, спасатели, полиция — всех поставьте на уши. Я проверю.

Я устало опустил трубку. Я чувствовал себя бессильным. Что я могу? Орать на Тибо? Выбивать финансирование из Эммануила? И все! Я же человек, а не Бог.

Было около полудня. Небо стало еще темнее: дождевые тучи, смешанные с пеплом. Шел дождь. В моей комнате горел свет и был включен телевизор. Я пил седьмую чашку крепчайшего французского кофе (мертвого поднимет) и обдумывал отчет для Эммануила.

По «ящику» снова показывали Клермон-Ферран, ход эвакуации, прямой эфир. Вдруг картинка заходила вверх-вниз, словно оператор бежал, раздался грохот, резко сменившийся полной тишиной, словно вырубился звук. Над городом вставал столб огня, стало светло, несмотря на пепел, две башни готического собора выделились черным силуэтом. Пламя достигло облаков пепла и разлилось огненным грибом: полное впечатление ядерного взрыва. Реки лавы потекли по склонам горы Пюи-де-Дом со скоростью курьерского поезда.

В чашке из-под кофе зазвенела ложка, и слабо завибрировал пол, словно под нами проходила линия метро.

А на экране телевизора лава шла на полуоставленный город. Потоки лавы на минуту скрылись за ближайшим низким холмом и возникли снова уже в предместьях. Вспыхнули пожары, резко, разом, словно дома были облиты бензином.

Звонил Тибо.

— Уже знаю! — рявкнул я. — Смотрю телевизор. Сколько там осталось людей?

— Уже немного. Часть администрации, полиция, журналисты и вулканологи, — в его словах звучали нотки уважения. Если бы не я, они бы не почесались эвакуировать город.

Лава шла непосредственно на телекамеру, жуткий и великолепный огненный поток. Через минуту картинка исчезла.

А потом раздался отдаленный гул и задрожали стекла: звук взрыва наконец-то добрался до нас.

Над городом повисли сумерки. Около четырех пополудни включили фонари. По телику показывали затопленные деревья на нижних набережных Сены — голые ветви, торчащие из мутного потока. Спокойная Сена приобрела норов горной реки.

Я позвонил Тибо и приказал эвакуировать Лувр, точнее, вывести экспонаты с нижних уровней. Насколько я помнил, музей расположен довольно низко, гораздо ниже Елисейских полей, и почти на набережной.

Первые улицы затопило около одиннадцати.

ГЛАВА 3

Мне до жути надоело сидеть взаперти. Хотелось быть в центре событий. Я и так был в центре, но информационно, а не физически. Я должен был сам все увидеть, а не торчать в четырех стенах. Не плюнуть ли на дурацкий карантин?

Я вытерпел ночь и еще один день. За это время затопило центральные станции метро и пирамиду Лувра. Музей закрыли. Вода плескалась на улицах Сите и острова Сен-Луи. Затопила археологическую крипту на площади Нотр-Дама. Начали эвакуацию жителей.

Пятого марта я позвонил Тибо и наконец сказал то, что давно собирался.

— Назначьте премию тому, кто первый найдет причину СВС. Миллион солидов. И обеспечьте все условия для работы микробиологов.