Серебряный леопард, стр. 40
– Значит, никто не верит, что мы с сэром Тустэном относимся к рыцарям, не имеющим господина, что мы здесь в поисках заработка?
Острая бородка графа Мориса стала раскачиваться из стороны в сторону, а смех его был столь громкий, что две серые ангорские кошки в испуге бросились в кусты.
– Нет, никто не верит, – сказал он наконец.
– Полагаю, что у сэра Тустэна не возникало в этом отношении никаких иллюзий?
– Конечно нет, – кивнул бывший констебль из Сан-Северино. – В Византии просто принято, чтобы приезжие предлагали какое-нибудь безобидное объяснение своего присутствия. – Он принял серебряный кубок с подноса, принесенного из виллы высоким нубийским рабом. – Скажите мне, Морис, вы по-прежнему преданы императору?
– Ваш проклятый острый франкский язык навлечет на вас беду, – недовольно проговорил византиец. – Неужели вам так трудно проявлять сдержанность?
– Чрезвычайно трудно. Так что ж, у вас имеются разногласия?
– Бывший император Никифор мой кузен со стороны матери. Мы были воспитаны как братья. Можно ли ожидать, что я забуду, какое жалкое существование он влачит теперь… Слепой монах с обритой головой, заточенный в одном из монастырей на острове Принкипо. – Глаза графа гневно сверкнули. – Весь мир считает Алексея Комнина узурпатором, который восстал против человека, пригревшего его и поверившего ему!
– Но разве не найдутся и такие, которые поклянутся, что, сделав это, Алексей спас империю от гибели? – проговорил Тустэн.
Граф Морис раздраженно подергал свою короткую бородку, и благоухающее масло из нее увлажнило его накрашенные ногти.
– Такое возможно. Никифор был слаб и непостоянен. И тем не менее диадема по праву принадлежит не Алексею, и я бы… – Он осекся, затем поспешно добавил: – Забудьте о моих последних словах, сэр Эдмунд, прошу вас! Мне ни к чему пурпурное одеяние. Опасно иметь кровь семьи Ботаниатов в своих жилах, настолько опасно, что Гордиан Ботаниат, один из моих кузенов, распорядился оскопить своего старшего сына, чтобы тот не был ослеплен или убит сторонниками Комнина.
Со стороны города из-за высокой белой стены раздались трубные звуки фанфар и глухой бой барабанов. Тустэн вопросительно взглянул на хозяина.
– Сейчас не время для смены караула. Что же это означает?
– О, это прибыл тщеславный и напыщенный франкский властитель, именующий себя Хью Великим из Вермандуа и утверждающий, что является братом короля Франции. Теперь его со всеми почестями провожают в Львиный дворец.
– А каковы речи этого франкского принца? – осторожно поинтересовался Эдмунд.
– Его речи – речи пустозвона… Вы, должно быть, читали письмо, которое он направил нашему христолюбивому императору? – Граф Морис захихикал, ощупывая пальцами золотую с эмалью брошь у своего горла. – Могу процитировать самую любопытную часть его письма. «Знайте же, о цезарь, что я являюсь господином над всеми королями, поэтому готовьтесь принять меня в соответствии с моим высоким положением!» Этот Хью из Вермандуа привлекает к себе внимание в Священном дворце не из-за своих больших претензий, а потому что прибывает первым из крестоносцев, – пояснил граф Морис. – Другие отряды, насколько нам известно, идут через Грецию. Герцог Готфрид Бульонский со своими германцами и лотарингами вчера отбыл из Фессалоник, а за ними в нескольких днях пути следует Робер, называемый герцогом Нормандским. Другой Робер, граф Фландрский, также должен прибыть сюда до Рождества Христова. – Отливающие сталью серые глаза византийца глянули на Эдмунда. – А когда сподвижники графа Боэмунда рассчитывают увидеть купол Святой Софии и стать лагерем под нашими стенами?
Сэр Тустэн заговорил еще до того, как его спутник сообразил, что отвечать:
– Многое, мой друг, зависит от прибытия судов, нанятых у ненадежных венецианцев, которые, как вы знаете, являются союзниками императора.
– Знаю, – нахмурился граф Морис. – А насколько продвинулся на восток граф Раймонд Тулузский, которого иногда величают Сент-Жилем, со своим отрядом провансальцев? Здесь поговаривают, что они сильно отстают от остальных. Так ли это?
Тустэн пожал плечами:
– Император лучше осведомлен, чем мы сами…
– Будем надеяться, что они не рассеются по пути, поскольку у Раймонда самое большое войско, – заметил граф.
Англо-норманн сидел во вращающемся кресле с вытянутым от напряжения лицом, отчаянно пытаясь понять подоплеку беседы. Почему в этой Византии все так сложно, непонятно? И никто не говорит прямо, открыто, без подвохов. Почему?
Византиец поднялся, подошел к мраморной скамейке и поднял с нее алый шерстяной плащ, окаймленный серым мехом. Затем окинул рассеянным взглядом свой маленький дворик. Наконец, повернувшись к гостям, пробормотал:
– Вам следует передать герцогу Боэмунду следующее: он должен поторопиться, насколько это в его силах, и подойти к городу еще до того, как подтянутся другие отряды франков. Император намерен Держать гостей-крестоносцев подальше друг от друга и переправлять в Малую Азию каждый отряд, как только он подойдет. Император содрогается при мысли, что франки могут объединиться и осадить его столицу. – Горькая улыбка тронула толстые губы графа Мориса. – Не то чтобы западных властителей не ожидает теплый прием… Напротив, первые из прибывших могут рассчитывать на исключительно богатые подношения. Поэтому пусть Боэмунд Могучий поторопится. Ведь он – небогатый человек, а его вассалы настойчиво требуют подарков.
Эдмунд с удивлением воззрился на графа. Чего только не знали эти сладкоречивые греки о своих союзниках франках?…
– Алексей Комнин предоставит возможность объединиться вашим закованным в броню воинам только за пределами Константинополя, в Азии, откуда им и предстоит выступить против орд Кылыдж Арслана, которого называют Красным Львом ислама.
Сэр Тустэн сплюнул на мраморный пол.
– Значит, крестоносцам придется сражаться, чтобы отвоевать утраченные императором области в Малой Азии?
– Именно так. Ожидается, что они истощат свои силы в битвах, нужных Алексею, тогда ему будет легче подчинить оставшихся своей воле.
– Но мы идем для того, чтобы освободить Гроб Господень и изгнать неверных из Иерусалима! – вспылил Эдмунд.
– Вне всякого сомнения. – Крупный бриллиант, вставленный в ленту, стягивающую густые черные волосы византийца, вспыхнул, когда он энергично кивнул головой. – Это дело Боэмунда. Пусть позаботится, чтобы франки не оказались пешками в игре нашего императора. – В смехе графа зазвучали металлические нотки. – Из всех ваших франкских тугодумов только герцог Боэмунд может противопоставить вероломству вероломство и обман обману.
Глава 2 ГИДЕОН ИЗ ТАРСУСА
Красивый маленький дворец Деспоины Евдокии, служивший во времена правления Михаила VI императорской резиденцией, был расположен на вершине холма фасадом к Золотому Рогу и окружен новыми роскошными дворцами. Розамунде де Монтгомери и ее брату сводчатые коридоры этого здания на первых порах казались бесконечными. Сейчас, в середине ноября, здесь частенько бывало холодно, несмотря на красивые бронзовые жаровни, день и ночь горевшие в каждой комнате. Дворец Евдокии представлялся гостям чудом красоты, роскоши и удобства, и теперь Розамунда невольно вздрагивала, как только ей на память приходили покрытые камышом каменные полы и незастекленные бойницы, служившие окнами в замке Арендел. Вне всякого сомнения, дворец Бардас был райским местом: повсюду чистота, душистые свежие запахи – особенно на женской половине, куда не мог входить ни один мужчина, – все это производило на англо-норманнскую девушку огромное впечатление. И еще бани! Высокая рыжеволосая дочь Роджера де Монтгомери сначала категорически отказывалась присоединиться к другим женщинам, посещавшим совершенно удивительные термы со стенами из черного и желтого мрамора. Там находились узкие водоемы, называемые ваннами, из бронзовых кранов которых текла чистая вода – и сильно горячая, и холодная как лед. Здесь графиня Сибилла, ее кузина Деспоина Евдокия и их подруги значительную часть дня предавались блаженному безделью, будучи бесстыдно обнаженными. Больше всего они любили растянуться на мраморных скамейках, предоставив свои гладкие, хорошо сложенные тела ловким рукам странных бесполых созданий, называемых евнухами, чтобы эти несчастные мужчины, лишенные мужского естества, их массировали.