Драконья тень, стр. 75

После этого они вышли в мерцающем свете ведьминого огня, который вызвала Изулт, и бросили опустевшие драгоценности в реку Уайлдспэ, там, где течение ревело среди скал. Аметист, в котором находилась душа Ледяного Наездника Вереката, его сестра Саммер с бесстрастным лицом разбила молотом на кусочки. Поликарп сделал то же самое с топазом, что находился среди талисманов и в котором, по их предположениям, содержалась душа самого Карадока. Дженни заставляла себя надеяться, что душа принца торговцев найдет мир.

Ее магия не вернулась. Блайед и Изулт вдвоем лечили Дженни с помощью порошка Королевы демонов, но это не помогло. Она помнила, как демон Фолкатор кусал, жевал и рвал ее разум, словно взбесившаяся крыса; помнила, как выпустила в океан все, чем он мог бы овладеть, чтобы она оказалась в его власти.

Внутри нее не было ничего.

Только болезненное желание, что медленно принимало определенную форму: желание Амайона. Желание огня и цвета, силы и радости, когда внутри нее демон.

Это было умопомешательство, и она это знала, но желание не уходило. При ее опустошении оно светило подобно нежному уюту, и ей казалось, что даже любовь Джона была лишь бледной тенью по сравнению с мудростью и пониманием демона, который так хорошо ее знает.

Все эти дни она ухаживала за Джоном в охраняемом укрытии, под присмотром воинов Уриена и Эктора, и ее душу терзал вид Яна, Изулт и Блайеда, которые могли творить магию, исцеляющую его. Ее терзало также то, что она представляла, как они отводят глаза, когда она выполняла унизительные задания – приносила воду и толкла травы. Когда ее жалели. Мир вокруг обернулся ядом, и она размышляла – вопреки всем доводам и опыту – что только Амайон позаботится о ней и поймет.

Луна в дневном небе разрасталась все больше и больше, словно безвольное белое существо, приближая день, когда оно насытится плотью мертвых королей; люди Эктора создали на другой стороне моста погребальный костер. Однажды, в жаркий полдень, Дженни почувствовала запах масла, которым они его пропитали. Эктор разглядывал магов всякий раз, когда проходил мимо, ибо законы на юге были созданы с пониманием того, что те, кто был под властью демонов против воли, пусть даже однажды освобожденные, в действительности никогда не приходят в себя. Никаких законных мер предосторожности для магов, которыми овладели против их воли, не было, потому что ни разу за всю историю Бела не появлялись демоны, достаточно сильные, чтобы это сделать. Все это мелькало перед Дженни сквозь завесу одержимости, усталости, боли.

Этой ночью Дженни встретила Гарета и Яна рядом с тюремным укреплением и добыла у спящих охранников ключи. Тишина этого зачарованного сна лежала на всем лагере, когда Гарет спустился по лестнице и поднялся снова с Джоном, тяжело опиравшимся на его плечо.

– Мне жаль, что я не смог.. не смог защитить тебя, – сказал юноша. – Я делал все, что мог, чтобы отец изменил приговор. Это омерзительно – после того, что ты сделал для королевства.

– Это здравая мысль. – Этим утром Джон в первый раз после сражения побрился и выглядел осунувшимся и худым. На горле, там, где камзол и рубашка были расшнурованы, темнел ожог; яркий лунный свет, казалось, оттенял нити серебра в тех местах, где другие отметки Королевы Демонов пересекали ключицы и шею. – Что до меня, я бы не поверил человеку, что пошел и связался с демонами. Что до тебя, то раз ты это сделал, то каждый лорд в этих землях восстанет, и я среди них. Ты принес это? – добавил он, и Гарет вручил ему кусочек железа, который он забрал из койки в тот день, когда Джона поместили под арест.

– Ян? – Джон протянул руку сыну. Но Ян отвернулся, не сказав ни слова. Он спокойно и старательно работал, чтобы исцелить раны отца, и вместе с Изулт накладывал также заклятья на обожженные, искалеченные руки Дженни. Изулт даже сделала все, что могла, чтобы облегчить мигрени и приливы, боли и страдания, что снова нахлынули на Дженни, как только магия, что сдерживала их, пропала.

Но делая все это, Ян молчал и избегал матери, жалея ее, думала она – или еще хуже, отталкивая после того, что видел в те дни, когда оба они были рабами своих демонов.

Дженни не заметила, когда Гарет вручил Джону сумку, содержащую ракушки, табакерки и камни, запечатанные и помеченные сургучом, в которых находились души демонов. Она потратила неделю, пытаясь не уступить стремлению перерыть весь лагерь в их поисках. Ее израненные руки под льняными рукавами были покрыты рубцами от ногтей, когда боль от желания начать розыски слишком возрастала. Три ночи подряд Амайон изображал ей во сне, что будут делать с ним целую вечность, как только он будет отправлен в зазеркалье, – ничего подобного она не хотела сотворить даже с худшим врагом – даже с Королевой Демонов, чье имя страстно шептал во сне Джон. Она даже не представляла себе, что разумное существо может совершить такое с кем-то или с чем-то.

Выпусти меня. Выпусти меня. Выпусти меня.

Она не должна освобождать демона в своем мире. Она это знала – снова и снова вонзая ногти в ладони, она это знала – и знала также, что послать его в его собственный тоже невозможно (Нет, можно! Я обещаю, что вернусь отсюда обратно!). Он проделывал с ней ужасные вещи, унижал ее так, что иногда она понимала, как трудно ей об этом вспоминать. (Когда я уйду, ты будешь вспоминать это! Вечно, во сне, во всех подробностях! Пока ты не освободишь меня…) Но все же…

Хуже всего было то, что болезненную пустоту в том месте, где находилась ее магия, отчаянно хотелось чем-то заполнить. Присутствие Амайона успокаивало ее. Когда он завладел ею, она никогда не была одинока.

Если ты выпустишь меня, прелесть моя, обожаемая, ты снова получишь обратно свою магию.

Молчи. Молчи. Молчи.

– Что он дал тебе, – спросила она Джона, когда они направились туда, где на краю лагеря их ожидал Моркелеб. – В самом начале – наконечник стрелы?

– Это? – Он вытащил ее из кармана, где спрятал также хотвейзы со звездным светом и бутылочку из стекла и алебастра со слезами дракона. Он показал его, острие с грубыми шипами и с древком, примерно дюйм которого еще сохранился.

– Подарок от Роклис, – сказал он. – Может, последний, который она вообще вручила – но уж всяко самый искренний. Если ты не можешь снять с меня часть этой боли и засунуть в пузырек, чтобы подбросить для ровного счета. Это тоже подарок от нее, я считаю.

– Да. – Дженни смотрела в сторону, внезапно возненавидев его за напоминание о ее утрате. За такой обыденный разговор о ее боли. Амайон, подумала она, никогда бы не ее так не обидел. – Этого я сделать не могу.

Глава 26

За ночь до Королевской Луны две тени спускались по изукрашенным коридорам древнего храма Сина, где находился город Эрнайн. Их фонари отбрасывали дрожащий свет на нарисованных газелей и делали звезды, нарисованные над головой, попеременно то ярче, то темнее; комета, казалось, подмигивала и следовала за ними по коридору в круглую комнату. Вместе с хотвейзами мисс Мэб тайком передала Дженни схему, которой нужно следовать, и настоящий порошок – смесь серебра и крови: Это никогда не сработает, прошептал в ее сознании Амайон. Без моей помощи – никогда. У тебя ничего не сработает снова.

Кем бы я был, спросил когда-то Моркелеб, без моей магии.

Но это было другое. Он был драконом – что бы это ни значило, подумала она – быть драконом. Она была всего лишь женщиной, что осталась ни с чем.

Она задалась вопросом, как может смотреть в лицо жизни без магии. Как она сможет смотреть в лицо жизни, в лицо Джона, ее детей, вспоминая о том, что сделала. И что потеряла.

Она как-то заставила себя начертить сигл власти на полу. Ее скрюченные пальцы дрожали, когда она разместила внутри пузырек из стекла и алебастра, мягко сияющий хотвейз звездного света, наконечник стрелы. Далее, в полукружии она выставила семь шипов из стекла и ртути, что были извлечены из голов драконов, беспощадно закрывая разум от далеких завываний душ, заключенных внутри.