Избранные произведения о духе законов, стр. 48

Зло произошло от представления, что надо мстить за божество. Но божество надо почитать, и никогда не следует мстить за него. В самом деле, если бы люди стали руководствоваться этим последним правилом, то когда же наступил бы конец казням? Если человеческие законы должны будут мстить за существо бесконечное, то они будут сообразоваться с бесконечностью этого существа, а не со слабостями, невежеством и непостоянством человеческой природы.

Один провансальский историк приводит факт, отлично рисующий, какого рода действие может произвести на слабые умы эта мысль о мщении за божество. Еврей, обвиненный в хуле на святую деву, был присужден к казни через сдирание кожи. Несколько рыцарей в масках и с ножами в руках поднялись на эшафот и прогнали палача, чтобы самим отомстить за честь святой девы… Не хочу предвосхищать мнение читателя.

Второй разряд состоит из преступлений против нравов. Таковы оскорбления публичной и частной благопристойности, т.е. установленных способов пользования чувственными удовольствиями и половыми сношениями. Здесь наказания тоже должны вытекать из природы преступления. Они должны заключаться в лишении выгод, которые общество связывает с чистотой нравов, в штрафах, позоре, необходимости скрываться, публичном посрамлении, в изгнании из города и общества, наконец, все наказания, относящиеся к области исправительной юстиции, достаточны для борьбы с распущенностью обоих полов. В самом деле, основание этих преступлений лежит не столько в злой воле, сколько в забвении своего достоинства и в неуважении к самому себе.

Но здесь идет речь лишь о тех преступлениях, которые касаются исключительно нравов, а не о тех, которые кроме того нарушают и общественную безопасность, каковы изнасилование и похищение. Эти уже принадлежат к четвертому разряду.

К преступлениям третьего разряда относятся те, которые нарушают спокойствие граждан. Наказания за них должны соответствовать природе преступления, следовательно, они должны быть связаны с общественным спокойствием. Таковы: тюрьма, ссылка, исправительные меры и другие наказания, которые укрощают беспокойные умы и возвращают их в границы установленного порядка.

Преступления против спокойствия я отношу к простым нарушениям благочиния, так как те из этих преступлений, которые, нарушая спокойствие, направлены в то же время и против безопасности, должны быть отнесены к четвертому разряду.

Наказания за эти последние преступления состоят в том, что именуется казнью. Это своего рода талион, посредством которого общество лишает безопасности гражданина, лишившего или покушавшегося лишить безопасности других. Это наказание извлечено из природы вещей, оно почерпнуто из разума и из самого источника добра и зла. Гражданин заслуживает смерти, если он нарушил безопасность до такой степени, что лишил кого-нибудь жизни или покушался это сделать. Смертная казнь является тут как бы лекарством для больного общества. Могут быть причины, оправдывающие ее применение и к преступлениям, нарушающим безопасность собственности; но, может быть, было бы лучше и сообразнее с природой, если бы преступления против собственности наказывались только лишением собственности. Так и должно бы быть, если бы собственность состояла в общем владении или была равно распределена. Но так как всего охотнее покушаются на чужую собственность те, кто не имеет своей, то явилась надобность добавить к денежному наказанию еще и телесное.

Все сказанное мною почерпнуто из самой природы и весьма благоприятствует свободе гражданина.

ГЛАВА V

О некоторых обвинениях, которые требуют особенной умеренности и осмотрительности

Вот важное правило: надо быть очень осмотрительным в деле преследования волшебства и ереси. Обвинения в этих преступлениях могут иметь самые пагубные последствия для свободы и породить бесчисленные акты тирании, если законодатель не сумеет ввести их в надлежащие границы. Поскольку эти обвинения основываются не непосредственно на действиях гражданина, а скорее на мнении, составившемся о его характере, они становятся тем опаснее, чем невежественнее народ, и являются вечной угрозой для гражданина, так как самое безукоризненное в мире поведение, самая чистая нравственность, выполнение всех обязанностей не могут защитить человека от подозрения в этих преступлениях.

В царствование Мануила Комнина протестатор был обвинен в заговоре против императора и в употреблении для этой цели тайных средств, с помощью которых можно делать людей невидимками. Аарон, сказано в жизнеописании этого императора, был застигнут над книгой Соломона, чтением которой вызывались легионы демонов. Но если исходить из представления о волшебстве как о средстве повелевать адом, то, естественно, на того, кого называют волшебником, будут смотреть как па человека, более чем кто бы то ни было способного возмущать и разрушать общество и потому заслуживающего безмерного наказания.

Негодование против волшебства возрастает, когда ему приписывается способность разрушать религию. В истории Константинополя сообщается, что некий епископ имел откровение о том, что некоторое чудо перестало совершаться вследствие волшебства одного человека; в результате этот человек и его сын были приговорены к смерти. Чтобы такое преступление могло совершиться, надо было признать наличие целого ряда необычайных фактов: что нередко бывают откровения, что епископ имел такое откровение, что это откровение было истинным, что совершалось чудо, что это чудо перестало совершаться, что виною этому было волшебство, что волшебство может разрушать религию, что этот человек был волшебник, что он, наконец, действительно совершил этот акт волшебства.

Император Феодор Ласкарис приписал свою болезнь волшебству; обвиняемые могли оправдаться, только взяв раскаленное железо без обжога рук. Таким образом, надо было быть волшебником, чтобы очиститься от обвинения в волшебстве. Эти люди были до такой степени неразумны, что самое сомнительное в мире преступление обставляли столь же сомнительными доказательствами.

В царствование Филиппа V евреи были изгнаны из Франции, так как их обвинили в отравлении колодцев посредством прокаженных. Казалось бы, это нелепое обвинение должно было бы заставить усомниться в правдивости всех обвинений, основанных на общественной ненависти.

Я не говорю, что ересь совсем не надо наказывать, я хочу только сказать, что ее следует наказывать очень осмотрительно.

ГЛАВА VI

О преступлении против естества

Избави бог, я отнюдь не намерен ослабить ужас, внушаемый преступлением, которое одинаково осуждается религией, нравственностью и политикой. Это преступление надо было бы преследовать в том случае, если бы оно только сообщало слабости одного пола другому и посредством постыдно проводимой юности подготовляло бесславную старость. Я вовсе не собираюсь ослабить заслуженный им позор; все, что я хочу сказать, будет направлено лишь против тирании, которая способна употребить во зло даже самое отвращение, которое вызывает к себе это преступление.

Так как это преступление в силу самой своей природы всегда тщательно скрывается, то случалось, что законодатели наказывали его на основании свидетельского показания ребенка. Этим они открывали двери клевете. «Юстиниан, — сообщает Прокопий, — издал закон против этого преступления и приказал разыскивать всех, которые провинились в нем не только после обнародования его закона, но и ранее. Показания одного свидетеля, иногда ребенка, иногда раба, было достаточно для осуждения человека, особенно если он был богат или принадлежал к партии зеленых».

Замечательно, что три преступления: волшебство, ересь и преступление против естества, из коих о первом можно сказать, что оно вовсе не существует, о втором, что оно подлежит множеству различении, истолкований и ограничений, а о третьем, что его часто очень трудно определить, — что все эти три преступления одинаково наказывались у нас сожжением на костре.