В мире фантастики и приключений. Белый камень Эрдени, стр. 63
…Четверть часа спустя Митрохин уже спал. Заснул, несмотря на крепчайший кофе, которого выпили они с Прокопычем чуть ли не полбанки.
Спать-то он спал, но не давало ему возбуждение провалиться до утра в пустоту и безвременье. Сны одолевали Бориса Митрохина, ох одолевали…
«Странно, очень странно, Борис Сергеевич, — во сне, как наяву, качал головой Бочко-Задонский, кудрявый и красивый, как на фотографии молодых лет. — Может быть, все-таки эту идею подсказал вам Сергей Иванович? Вы бы уж признались, Борис Сергеевич, чего уж там… А то, знаете ли, неэтично, некорректно как-то — чужое присваивать. Конструктор вы, конечно, неплохой, пользовались заслуженным уважением коллектива, но…»
А Ирочка Стебликова при этом смотрела на Митрохина с состраданием и сожалением.
«Именно — некорректно и неэтично, — продолжил, сменив отснившегося Задонского, — Пласкеев — американист, Андские индейцы — моя специальное. И графическая копия Инти изготовлена по моей просьбе. Может быть, уже сегодня я бы и сам догадался соединить жезлы. Ах зачем вы, товарищ Маркович, привели на выставку этого неспециалиста!»
«Мое дело — техническое обслуживание! — отвергая обвинение, вскидывал ладошку Арон. — Ну, привел. Ну, предоставил возможность. Откуда же я мог знать, что он покусится на чужое?»
И опять Ирина смотрела на Митрохина с жалостью и сочувствием.
«Пры-ы-гун!.. — цедил сквозь стиснутые зубы неотчетливо видимый олимпиец Гривосвятов. — Только тренировку сбил мне, паразит! Чужие успехи спать ему не дают! Допингу небось наглотался! Пусть-ка он при мне свою прыть покажет! Там же, на «Комете»! А вы, Иван Герасимыч, сразу же: тю-тю, мур-мур, и познакомиться, и узнать…»
«Да я же, Игорек, так и думал — допинг. Откуда же иначе в таком-то возрасте такая поразительная прыгучесть, такая стабильность прыжка? И потом этот самый Валера-из-ихнего-месткома меня с панталыку сбил. Вот этот самый…»
«А я знал? — орал Валера. — А кто знал? Хороший вроде мужик, кто ж его знал, что он допингу наклюется?»
И смотрела Ирина на разоблачаемого Митрохина все с тем же выражением, и порывалась было к нему, и протягивала было руку, но тут же опускала ее, словно желая его защитить, ободрить среди справедливого этого судилища и не решаясь этого сделать.
Допинг, допинг… Сладкая конфетка… Одуванчик, пробивающий асфальт… Так вот оно что…
«Чепуха это, милый юноша! Уверяю вас — несусветная чушь. Да не верьте вы им!» — сказала вдруг возникшая в митрохинском сне Татьяна Антоновна и навела на него свой лорнет. — Очень уж вы совестливы, Борис. Ни у кого ничего вы не взяли: ни на работе, ни в музее, ни на стадионе, ни в аллее. Сегодня вы сделали то, на что вы были способны всегда. Боже мой, ну что ж тут особенного? Вы — хороший инженер, вы — наблюдательный человек, вы — не чужды спорта, и у вас, кстати, есть явная способность к прыжкам в высоту. Вспомните, что говорил вам еще на первом курсе тренер по баскетболу. Так почему бы вам не подняться однажды до своих вершин: в специальности, в наблюдательности, в спорте? Да и почему непременно только однажды?»
«Но завтра-то что будет? Завтра?» — беззвучно дергались во сне губы Митрохина.
«А завтра будет завтра, — отвечала Татьяна Антоновна, убирая в ридикюль лорнет и вынимая оттуда Диккенса. — А потом — послезавтра, и так далее. И ничего плохого не произойдет. С чего бы? Не правда ли, Ирина?»
И Ирка согласно и радостно кивала своей белогривой головой.
«Ну вот, а вы говорите конфетка, допинг, — сказала Татьяна Антоновна, озабоченно, перед тем как исчезнуть, оглядывая свой заштопанный локоть. — Прощайте, милый юноша! Берегите, его, Ирина».
«Что ж, посмотрим, что будет завтра, — сказал Митрофан Прокопыч культурным голосом. — Я, видите ли, сосед, хоть и с закидонами, а чужого никогда не брал и не возьму. И допинги всякие тоже лучше бросить, пока не поздно. Допинг — он хуже бормотухи. Лучше, Боря, будем мы с тобой пить растворимый кофей. Скидываться будем, или по очереди брать — мне все едино, а одному каждый раз тратиться — так это больно накладно».
…С мучительно сведенными бровями, невнятно и коротко постанывая, спал Митрохин, въезжая во сне из четверга в пятницу — предвыходной рабочий день. Спал он уже без сновидений, и только одно чувство, одно ощущение на покидало его, не гасло. И ощущение это, если бы мог он его осознать и озвучить словами, звучало бы так: ох и горька ты, сладкая конфета!
Борис Никольский
Хозяин судьбы
Сначала он не обратил внимания на это письмо. Он обнаружил его у себя в почтовом ящике между рекламными листками какого-то косметического кабинета, счетами от врача и красочными проспектами туристского бюро, призывавшими совершить путешествие в Антарктиду.
В аккуратном конверте с незнакомым обратным адресом был заключен бланк со следующим текстом:
«Дорогой сэр!
Если Вам надоело быть рабом случайного стечения жизненных обстоятельств, если Вы хотите знать свое будущее, хотите стать хозяином своей судьбы, наша фирма охотно поможет Вам в этом. Наша фирма «Оракул-XX» опирается в своей деятельности на новейшие научно-технические достижения и гарантирует высокую степень точности».
«Знаем мы эти новейшие достижения, — думал Джеймс Тышкевич, сердито разрывая на мелкие клочки рекламу «Оракула». — Новейшие достижения, а сунешься туда, тебе какой-нибудь задрипанный автомат выдаст двусмысленный совет, вроде такого: «Не делайте того, чего, по вашему мнению, не следует делать, и вы достигнете того, чего желаете достигнуть». Очень мудро!»
Он бы так и забыл об этом письме, если бы через неделю опять не обнаружил в почтовом ящике точно такой же аккуратный конверт.
«Дорогой сэр!
Если Вам надоело быть рабом случайного стечения жизненных обстоятельств…»
Черт подери, может быть, это как раз то, что нужно ему, Джеймсу Тышкевичу, сейчас?… Может, и правда, а?
Последнее время жизнь Тышкевича состояла, казалось, из сплошных опасении!. Он опасался увольнения, опасался стать безработным, опасался, что к нему вернется жена, как, впрочем, совсем еще недавно, всего полгода назад, опасался, что она его бросит, опасался повышения цен на бензин, опасался, что его ограбят, поскольку так и не удосужился установить в своей квартире электронного сторожа… Хотя, если говорить откровенно, грабить было особенно нечего — те небольшие сбережения, которые ему удалось сделать, он держал в местном банке, опасаясь, что когда-нибудь этот банк неожиданно прогорит и он, Тышкевич, окажется на мели. Все эти опасения так мешали ему жить, что однажды он даже обратился к врачу-психиатру, к тому самому, чьи счета теперь обнаруживал в своем почтовом ящике, и врач этот обещал, как он выразился, «снять напряженность», но после нескольких визитов к нему Тышкевич не без оснований стал опасаться, что врач попросту водит его за нос и никакого толку от предложенного им курса лечения, скорее всего, не будет. Главное заключалось в том, что сам-то Тышкевич отлично понимал, что все его опасения вовсе не плод расстроенного воображения, что все они реальны, и это особенно угнетало его. Работал он линотипистом в типографии местной газеты, и положение его казалось достаточно прочным и устойчивым до тех пор, пока не докатилась и до их городка волна технических преобразований:, типография переходила на новый, более совершенный способ печати, и этот переход, естественно, должен был повлечь за собой весьма значительное сокращение персонала. Так что Тышкевичу было от чего тревожиться за свою судьбу.
«…Если Вы хотите знать свое будущее…»
На этот раз Тышкевич уже внимательнее вгляделся в обратный адрес, стоявший на конверте. Там значилось название города, расположенного километрах в двухстах от их городка. Что-то такое слышал Тышкевич об этом городе… Когда-то прежде город этот славился своими ночными кабаре, грандиозными шоу, игорными домами, но потом все это как-то угасло, померкло, перестало привлекать туристов, ходили слухи, будто там строится нечто гигантское — вроде бы какой-то завод электронного оборудования, что ли… Подробностей этих слухов Тышкевич уже не помнил…