Любовь и война, стр. 90
В ушах стоял грозный гул водопада. Полуослепшая от холодных брызг, попадавших в глаза, Китти только в последний миг заметила веревку, упавшую перед ней.
– Да хватай же, черт бы тебя побрал! – орал Джейб. – Хватай, не то стреляю! – Он передал конец веревки кому-то другому, а сам прицелился.
Китти вдохнула, едва не разорвав легкие в отчаянном усилии набрать побольше воздуха. Беспомощно обхватив себя руками, она ринулась в воду, с ревом потащившую ее прочь, словно хищник жертву.
И как раз в тот миг, когда вода сомкнулась над отчаянной головой, на берегу грохнул выстрел.
Когда Китти открыла глаза, то решила, что все еще бредит. На нее смотрел человек с перьями в волосах. А может, это сон? Надо же, перья! Скоро мама крикнет, что пора вставать, и если повезет, то удастся незаметно выскользнуть из дома и пробраться в старую коляску дока Масгрейва, прежде чем тот поедет осматривать больных. А еще лучше, чтобы у отца возникла идея пойти на охоту и взять ее с собой.
Но лучше всего, чтобы ее позвал на свидание милый, неотразимый Натан Коллинз. Она пьянеет от его поцелуев. Синие небеса. И теплый ветерок, что реет над песчаными равнинами восточных окраин Северной Каролины. Хлопковые поля с белоснежными пушистыми коробочками, лопающимися под солнцем. Яркая зелень табачных листьев, качавшихся под ветром. Прекрасная жизнь. Полная жизнь. Такая счастливая, такая радостная. Беспечальная. По крайней мере во сне.
И она снова распахнула глаза. Человек с перьями, торчавшими из прямых, длинных, черных и блестящих волос, все так же смотрел ей в лицо. Его зрачки напоминали крошечные темные норки под кустистыми бровями. Длинный горбатый нос был хищно загнут, а сурово сжатый рот окружала дубленая медно-красная кожа. Индеец. Китти попыталась было вскочить, но рухнула от резкой боли в голове.
Осторожно ощупала лоб и обнаружила, что он весь в крови. Следивший за ней индеец помрачнел еще больше.
Постепенно до Китти дошло, что с ее волос и одежды стекает вода. И она вспомнила. Река и водопад. Джейб. Выбор, который пришлось делать. Ее отчаяние и решимость. Она снова попыталась по инерции подняться и охнула, увидев других индейцев, стоявших вокруг. Обнаженные до пояса, дикари были одеты в замшевые лосины, у одних нестриженые волосы свободно распущены, у других стянуты на затылке в хвост. Кое у кого имелись серьги в ушах, и все были обуты в мокасины.
– Говорить.
Китти удивленно захлопала ресницами. Неужели сидевший возле нее на корточках индеец говорит по-английски?!
– Говорить, – повторил тот, пристукнув кулаком по раскрытой ладони.
– Меня зовут Китти, – пробормотала она, чувствуя себя крайне неловко под пронзительным взглядом темных глаз. – Наверное, я попала в водопад и ушиблась. Это… это вы меня вытащили? Тогда большое спасибо.
От порыва холодного ветра ее тут же пробрала дрожь. Небо загромоздили низкие тучи, наползавшие с гор.
Индейцы все так же молча смотрели на нее. Что еще можно сказать? Вероятно, им ничего не известно о торговой «сделке», заключенной с Джейбом, и ее отпустят на все четыре стороны? Ясно, что она разговаривает сейчас с индейцами-чероки. Они, должно быть, знают о полыхавшей в стране войне. Она даже слышала, что в Шестьдесят девятом полку Неверной Каролины состоят на службе два отряда из индейцев-чероки и будто от одного боевого клича их вождя солдаты-янки мочатся под себя. Самое большое сражение, в котором им довелось участвовать, было под Пи-Риджем, в 1862 году, они сражались отчаянно, наводя на врага ужас, пользуясь как современными винтовками, так и более привычными им луками, стрелами, дротиками, томагавками и даже боевыми палицами. Но впоследствии от их услуг пришлось отказаться из-за неистребимой привычки учинять надругательства над трупами, с которых снимали скальпы. И теперь в армии осталось совсем мало индейцев: их использовали либо для разведки, либо в совершенно безнадежных случаях. Кроме чероки, за конфедератов воевали племена коста и чикасау.
Ближайший к ней индеец протянул руку и потрогал ее мокрые волосы. Китти испуганно отшатнулась.
– Не трогай меня! – Вскочив на ноги, она попыталась убежать, но один из воинов преградил ей путь.
– Идти, – повелительно взмахнул рукой первый индеец, сохраняя все то же каменное выражение на лице. – Нам идти.
Китти удивленно уставилась на него: индеец и впрямь говорил по-английски. Дикарь счел нужным пояснить – видимо, ее растерянность была слишком явной:
– Моя ходить война. Моя ходить домой. Моя знать про война белых людей. Твоя ходить к нам. Твоя лечить.
Стало быть, им про нее все известно, размышляла Китти, понурившись и шагая следом за воинами, не спускавшими с нее глаз. Куда ее ведут? Одному Богу известно! Но она все еще жива и все еще надеется обрести свободу.
Услышав звук ревущей воды, она резко обернулась. Их путь пролегал вдоль берега реки. На противоположной стороне она заметила людей Джейба, беспомощно махавших кулаками и сотрясавших воздух ругательствами. Один из индейцев выстрелил в воздух, и дикари с хохотом стали следить за тем, как белые в панике бросились врассыпную.
И когда мерзавцы попрятались, Китти застыла, увидев доселе скрытое от нее тело, лежавшее в луже крови. Это был Джейб.
Стало быть, тот выстрел, что прогремел перед тем как ей нырнуть, сделали индейцы. Они застрелили Джейба и спасли ей жизнь.
Вот только с какой целью?
Внезапно возле нее очутился индеец, украшенный самыми пышными перьями.
– Сын вождя сильно болеть. Давай-давай быстро.
– У меня нет саквояжа, – буркнула Китти и повторила. – Мне нужна сумка. – С помощью жестов она попыталась изобразить, какая именно. – Сумка с лекарствами… чтобы лечить. Я обещаю, что сделаю все, что смогу, но мне нужна сумка. Без нее ничего не получится.
Вождь обернулся к воинам и что-то сказал на своем наречии. Пронзительно завывая, угрожающе размахивая томагавками, палицами и ружьями, которые удалось похитить у убитых солдат, дикари попрыгали в воду Китти следила, как они ловко перебираются на тот берег, перескакивая с одного камня на другой. Движения их были удивительно точны и грациозны.
– Нам ходить, – повторил вождь, тронув ее за руку.
Китти неохотно последовала за ним, а за ее спиной раздавались боевые кличи вперемешку с диким ревом бандитов, ружейными выстрелами и предсмертными воплями.
Глава 36
В воздухе пахло пороховой гарью. Тревису подчас казалось, что этот назойливый запах будет преследовать его до конца жизни. Окинув взглядом стоянку, освещенную последними лучами заходящего солнца, он обнаружил, что бойцы погружены в мрачные раздумья. Суждено ли им увидеть новый рассвет над горами Теннесси? Или их ждет близкая смерть, собирающая обильную жатву на поле брани? Кому предстоит стать ее жертвой? Это знает один Господь. Господь.
Взгляд Тревиса снова обратился к сполохам заката и черневшим на его оранжево-красном фоне вершинам сосен. Ведь это Он велел солнцу опускаться вечером и подниматься утром, не так ли? Он сотворил и эти вот деревья – высокие, гордые своей красотой. И Он сотворил самого Тревиса, как и всех прочих. Он сотворил чудо жизни. И еще большее чудо то, что Тревис до сих пор жив. Так почему же он редко вспоминает о Боге и о вечной жизни? Сколько раз он удивлялся несчастным, получавшим ужасные ранения, но умиравшим в мире. Они уверяли, что слышат дивную музыку и лицезреют сверкающие небеса, тогда как их залитые кровью и потом лица мочил грязный дождь! Тревис сильно сомневался, что ему удастся в подобный момент ощутить такое же умиротворение. Какая же тайна была поведана им и осталась недоступна ему? Жизнь. Смерть. Всякий человек втянут в этот круговорот, не так ли? И коль скоро его не избежать, следует встретить неизбежное с достоинством и спокойствием. И нечего расслабляться и тратить время на бесполезные восторги по поводу того, как чудесен созданный Им мир.
Ведь Его даже нельзя считать некоей определенной личностью – согласно тем молитвам, которые временами слышал (или, вернее, подслушивал по случаю) Тревис у товарищей по оружию. Сам он никогда не ходил на службы, но кое-кто из полковых священников обладал таким голосом, от которого буквально содрогалась земля и в уши невольно вливались речи о великодушии Творца, даровавшего нам жизнь вечную. Но уготовано сие лишь для уверовавших в Него, все же прочие, не удостоенные Книги Праведников, отправятся непременно в ад.