Любовь и грезы, стр. 18

С трудом добравшись до Колта, матрос втащил его обратно в каюту и закрыл дверь, немного заглушив шум бури.

Затем он наклонился к неподвижно лежавшему Колту, рассматривав его кровоточащую рану на голове.

Лорена наблюдала за матросом, кусая губы до крови и с такой силой сжимая кулаки, что ногти врезались в ладони. Чувствуя тошнотворный ужас, она ждала приговора.

Наконец тот поднял голову и безрадостно посмотрел на нее:

– Извините, сударыня… Но кажется, ваш муж мертв.

Глава 9

Над горизонтом поднялось золотое солнце. Небо было ослепительно голубым, и на нем не видно было ни облачка. Над Гольфстримом резвился легкий ветерок. Прекрасный день – такой, какие, по мнению поэтов, царят только в раю.

Брайан Стивенс стоял на носу своей яхты «Марни», большого судна, имевшего девяносто четыре фута в длину и двадцать шесть с половиной в ширину. Это был один из лучших кораблей своего класса, роскошно отделанный: именно таким должен был владеть и на таком плавать представитель богатого и влиятельного семейства Стивенсов (именем одного из них, пусть и дальнего родственника, был назван Стивенсовский технологический институт). Еще в начале девятнадцатого века Джон К. Стивенс и его брат Эдвин А. Стивенс были первыми богатыми яхтсменами в окрестностях Нью-Йорка.

«Марни» была оборудована современным двигателем внутреннего сгорания, который еще только-только начал появляться на судах. Однако Брайан никогда не боялся плыть из Нью-Йорка к своему собственному острову, расположенному рядом с Бермудскими островами. В конце концов он ведь считался опытным яхтсменом и участвовал в трансатлантических гонках из Сэнди-Хука в Нью-Джерси до Англии в 1886 году. Это было семь лет назад, когда Брайану исполнилось двадцать восемь.

Отец Брайана, Лоренс Стивенс, был влиятельнейшим бизнесменом Нью-Йорка и занимался недвижимостью. Ему принадлежали дорогостоящие участки в Нью-Йорке и немало земель в престижных районах вдоль Гудзона. Вложив средства в золото, серебро, железные дороги, скот и, конечно же, судоходную компанию, Лоренс оставил своему единственному сыну весьма внушительное состояние. Преданные и опытные служащие стояли на страже семейных интересов, а Брайану оставалось только наслаждаться жизнью, удовлетворяя свою любовь к кораблям, морю… и к рыжеволосому и зеленоглазому ангелочку, в честь которого и была названа его яхта, – к Марни.

Брайан встретился с Марни, когда та начала работать в доме его семьи в качестве прислуги. Она была дочерью ирландских иммигрантов, и ее отец был сторожем в поместье Стивенсов. Марни была прекрасна и покорила Брайана при первой же встрече, в то лето, когда ему было девятнадцать, а она была еще пятнадцатилетней девчушкой. Его родители, в особенности мать, неодобрительно отнеслись к его увлечению простой служанкой, но Брайан не обращал никакого внимания на их недовольство.

Через год после своей первой встречи они сбежали и обвенчались и с тех пор не знали ни одной печальной минуты и не обменялись ни единым недобрым словом. Все, кто знал молодую чету, считали, что их брак воплощает в себе поистине христианский идеал взаимной любви, который и был задуман тогда, когда Господь сотворил мужчину и женщину.

Они самозабвенно любили друг друга и не могли представить себе более счастливой жизни – до того дня, пока на свет не появился Брайан Патрик Стивенс, с золотыми, как у отца, волосами и с надеждой на то, что глаза у него будут зелеными в ирландку-мать. С той минуты Брайан-старший каждое утро спрашивал себя, не снится ли ему эта счастливая жизнь, а каждый вечер благодарил Бога за то, что это реальность.

Но сейчас он смотрел на ясный день конца лета и не видел ни океана, ни неба, не ощущал ни солнечного тепла, ни дуновения ветерка. В его глазах погасла радость жизни. Они были тусклыми, мертвыми, такими же, как и его сердце.

Марни всем только и твердила о том, что считает Брайана Стивенса самым красивым мужчиной на всем белом свете. Он был высок, строен и широкоплеч. У него были густые русые кудри и яркие глаза, голубизна которых могла соперничать с небесной лазурью. Мужественный подбородок, гладкая кожа и красивый нос с горбинкой делали его необычайно привлекательным для женщин.

Однако в этот день и этот час Брайан был сломлен, лишен воли и желания жить.

Он смотрел на зеленовато-синюю воду (океан здесь всегда казался довольно бурным) и думал о том, как хорошо было бы погрузиться на самое дно. Возможно, там ему удалось бы спрятаться от того кошмара, в который превратилась его жизнь. Но надо было повременить. Момент был неподходящий.

На корме яхты двое членов экипажа, состоявшего из четырех человек, сворачивали канаты в бухты и наблюдали за своим шкипером. Один из матросов, Уолт Гиббоне, был уже сед: он плавал еще с отцом Брайана, а самого Брайана знал с самого рождения. Он обеспокоенно сказал своему товарищу:

– Хозяин что-то задумал. Я это просто нутром чую. Он ни слова не промолвил – ни словечка! – с той минуты, как мы и отплыли из Нью-Йорка, а это, считай, было два дня назад.

Стоит целыми днями и просто смотрит на волны, а потом спускается вниз, пьет и плачет.

Монро Бертон с наслаждением жевал табак. Смачно сплюнув, он недоверчиво переспросил:

– Плачет? Говоришь, он по-настоящему плачет? Как баба?

Уолт серьезно кивнул:

– Ага. И, скажу я тебе, тут ничего удивительного нет.

Брайан Стивенс больше не мужчина – он тень того, что было.

Монро покачал головой, жалея беднягу:

– Ну, я понимаю, что это трагедия и все такое прочее, но не хотел бы я настолько влюбиться, чтобы захотеть помереть вместе с ней!

Уолт вздохнул:

– Ты просто никогда не видел таких чудесных женщин, какой была Марни. Даже родители Брайана в конце концов ее полюбили, а они были против того, чтобы он женился на служанке, когда за ним гонялись дочки из самых лучших семей. А потом, не забывай, что он потерял и мальчика тоже. Такое человеку вынести трудно: одновременно потерять и жену, и единственного ребенка.

Монро грубовато заявил:

– Ну, я и говорю: это, конечно, очень плохо, но не думаю, чтобы плавание на остров ему помогло. Если он будет сидеть без дела да пить, то только даром потратит свое время – и наше тоже.

Такая жестокая логика заставила Уолта ощетиниться.

– Послушай, мистер, ты за свое время деньги получаешь, так что никому не интересно, считаешь ты его потраченным даром или нет. Еще и двух месяцев не прошло с тех пор, как Брайан похоронил весь свой мир, и он правильно поступил, решив съездить на остров. Он хочет погоревать в одиночестве, а потом начнет жить снова.

Монро только мрачно посмотрел на него и погрузился в недовольное молчание.

Но верный слуга Брайана Стивенса Уолт не знал, что Брайан отправился в это плавание не для того, чтобы, «погоревав», начать новую жизнь. Он решил покончить со своим безрадостным существованием. Остров идеально подходил для этого.

Именно на нем он со своей возлюбленной Марни провел медовый месяц, там они отдыхали при каждой удобной возможности, и именно там теплой летней ночью, примерно десять лет назад, был зачат Патрик – когда они уже расстались с надеждой иметь детей.

Брайан заранее все продумал. Площадь острова составляла всего две квадратные мили. Симпатичный домик, который он построил, располагался на невысоком холме в самой середине и был окружен постоянно раскачивавшимися на ветру пальмами.

Вокруг дома тянулись превосходные ровные и белые песчаные пляжи, где Марни обычно собирала разнообразные многоцветные раковины, которые выносили на берег высокие приливы.

Была там и небольшая уединенная бухточка, где они находили романтическое уединение во время отливов. Именно здесь он напьется до бесчувствия во время отлива и даст океану унести себя к месту упокоения.

Уолт Гиббоне снова пристально посмотрел на Брайана, а потом повернулся, чтобы спуститься в трюм. Ему невыносимо было видеть отчаяние своего господина.