Путаный след, стр. 41

Олег терпеливо ждал: может, они ещё что-нибудь припомнят. Так интересно слушать! Будто военное кино смотришь.

— Товарищ полковник! — вдруг воскликнул Рахмашаев. — Вы сказали, что немцы ушли за ручей, да? Ошибка, дорогой! За ручьём ваш окоп был! Забыли?

— Тише, Рахмашаев, не горячись! Ты сам забыл! За ручьем были немцы.

— Почему забыл, — снова воскликнул майор, — за ручьём!..

— За ручьем — немцы, — сердито перебили его. — Мы — за старыми деревьями. Помнишь деревья?

— Деревья… какие деревья? Овраг помню.

— Овраг… Хм. Два десятка лет — не фунт изюму! Но деревья-то были. Это уж точно. Старые, засохшие. Что, снова будешь спорить?!

— Не было деревьев, был овраг, — не сдавался майор. — Думаете, у Рахмашаева память дырявая, да?

— Что с тобой сделаешь. Давай бумагу, набросаю план, и всё станет на свои места. Вот смотри. Это Покровка. Теперь твой овраг… он где-то здесь… а вот и деревья. Их с десяток. Окоп был среди них. А это ручей, и здесь фашисты. Все ясно?

— Нет, разрешите! Вот тут надо исправить и тут…

Они чертили, то и дело выхватывая друг у друга карандаш и споря. Олег, свесившись с полки, внимательно разглядывал всё, что они делали. На него не обращали внимания.

— Ну-ну. Куда же ты поехал? — тянул Василий Иванович. — Не могло тут быть окопа… Хотя… Очнулся-то я через месяц! Знаешь где? В Челябинске! В госпитале. Оказывается, самолетом меня туда. Ничего не помнил… Кто же меня вытащил, а? Кто-то из этих танкистов. Непременно. Остальные, наверное, прикрывали. И, конечно, все погибли. Оттуда невозможно было выбраться живым. Иногда у меня знаешь какая мысль появляется?.. Вдруг окоп сохранился, а? Что скажешь?

— Ну нет! Засыпали. Сам ополз, — заверил майор.

— Да, да. Ну, а вдруг? Что-нибудь в нем могло и остаться. Оружие, личные вещи. Лежат на дне. Сверху их призасыпало, никто не видит. Помнишь, у наших была привычка вырезать фамилии на своих вещах?

— Правильно, дорогой! — подхватил майор. — На ложках вырезали. На мундштуках, портсигарах. На котелках. Не только фамилии. И год рождения. И даже откуда родом.

— Да… разбередил ты меня, майор! Собирался в Смоленск не однажды. Знаешь, какая-то чушь в голову лезет, фантазия. Все мне кажется, что окоп сохранился. Ерунда, конечно, — усмехнулся он, — ничего не сохранилось, это ясно… а вот. Что с собой сделаешь! Отыскать бы его, пусть и нет ничего в нём, но просто так постоять, вспомнить…

— Не найдёшь, дорогой. Зря только…

— Понимаю, понимаю. — Он побарабанил пальцами по столику. — А если был предатель? Останется безнаказанным? Живет где-нибудь, гад. Притаился. Пользуется всеми благами, нашей победой. А ребята в земле лежат! Вот ведь что получается… Если бы хоть что-нибудь узнать, хоть малейшую зацепочку, одну бы фамилию. Я бы остатка жизни не пожалел, начал бы розыски и уж довел бы их до конца… Но, чувствую, всё напрасно, придётся отступить!

«Зачем отступать?» — думал запальчиво Олег. Разве Герой Советского Союза может отступать? Надо искать и искать. Надо проявить смекалку, военную находчивость, и всё будет в порядке. Пусть только уйдет майор, Олег поговорит с Василием Ивановичем, предложит искать вместе. Вдвоем они что угодно найдут. И тогда уж станут друзьями на всю жизнь…

ПРОСПАЛ

Он проснулся от сильного стука в дверь.

— Четвёртое, Смоленск скоро! — кричала проводница. — Подъём!

Олег протёр глаза. Купе было пусто. Он понял, что проспал Василия Ивановича. Тот сошёл ночью в Витебске. На краю столика горкой лежали конфеты. Ему оставил.

— Вставай, вставай, — сказала проводница, входя. — Некогда. Надо купе убрать. — В руках у нее был веник.

К конфетам Олег не притронулся. Достал чемодан. Помедлил.

— До свиданья, — сказала проводница. Она быстро работала веником.

— Пока, — вздохнул он.

Поезд медленно подошел к перрону. Олег огляделся с подножки: какой ты, Смоленск? Солнечный. Оказывается, гористый. Ого, ну и соборище стоит на краю горы! Вон телевизионная вышка… Где же тут Днепр?

— Кисличкин, привет, как доехал? Ух и мрачный! Уже по маме соскучился? Да ну, слезай же!

Он спрыгнул на перрон. Тётя Таня, шумная, весёлая, в лёгкой спортивной куртке голубого цвета, в ярком платке с крупными горошинами, бросилась к нему. Олег сморщился. Эти поцелуи… Кругом столько народа! Нехотя подставил щеку.

— Что, что? — протянула она. — Целоваться? Фу! — И хлопнула его по плечу. — Давай чемодан. Давай, давай, говорят. Так положено. Ты же гость. Пешком пойдём. Такси у нас — роскошь, это не в Ленинграде. Тут рядом, только в гору подняться. Здесь кругом горы.

— Вижу, — невесело сказал он.

— Да что с тобой, Кисличкин? Какая муха укусила, а?

ЯБЛОЧКИ СМОЛЕНСКИЕ

… Вот тебе и Днепр!

Узкая, с подмытыми берегами речушка течет под высоким мостом. Может, в городе есть другой Днепр? Надо спросить. Рядом, навалившись грудью на перила, скучал молодой мужчина в соломенной шляпе.

— Дяденька, это что за речка?

Тот оторвался от перил, сонно оглядел Олега и небрежно пробасил:

— Это есть великая водная артерия. Днепр называется! — и, щелкнув Олега по носу толстым коротким пальцем, добавил: — Понятно, турок необразованный?

К пристани пробирался речной трамвай. С моста видно, как рулевой отчаянно крутит штурвал, всё время высовываясь из рубки и что-то крича.

— Всё равно застрянешь, — определил мужчина в соломенной шляпе. — Кричи не кричи!

Он не ошибся. Кораблик и впрямь сел на мель. Рулевой вышел из рубки. Взял багор. Упираясь в дно, стал подталкиваться к пристани.

— Ну и ну! — вырвалось у Олега. — Днепр!

За два дня Олег успел обегать весь город и теперь слонялся просто так, от нечего делать. Хорошо бы выкупаться. Снизу доносились крики мальчишек. Но стоит ли купаться в такой луже! У тети Тани два шкафа с книгами. Может, найдется что-нибудь подходящее.

Олег пошел к остановке на базарной площади. Трамвая долго не было, и на тротуаре собралась толпа с авоськами, набитыми яблоками. Наконец подошел трамвай. Все кинулись к нему. Передние уже поднялись в вагон, но вдруг стали пятиться назад, выталкиваемые непонятной силой.

— Что там еще, кто хулиганит? — кричали задние.

В дверях вагона появилась громадная женщина. Её круглое лицо пылало негодованием.

— Да пропустите ж, лешие! Выйти не дадут! — орала она, яростно работая локтями.

В каждой руке у нее было по большой тяжелой корзине. Поставив ношу на асфальт, великанша снова бросилась в вагон и выволокла ещё тугой мешок.

— Почём нынче яблоки, Никоновна? — выкрикнул кто-то из толпы.

Олег загляделся на странную тетку и опомнился лишь, когда, звякнув, трамвай отошел от остановки. Никого не осталось вокруг. Одна великанша, тупо уставившись на свой многочисленный багаж, соображала, как бы ей управиться.

— Пионер ведь? — вдруг спросила она Олега.

— Пионер, — растерянно подтвердил тот.

— Так чего же ты стоишь?! Не видишь, помочь надо. Ну и пионеры нынче! Бери корзины!

Олег так растерялся, что без слов поднял корзины и отправился следом за великаншей.

Она привела его на базар. Там потеснила торгующих: «Двиньтесь, чего разложились!» Потом сходила куда-то за весами. Сорвала с корзин тряпки. Кинула на весы с десяток яблок. Поправила сбившийся на голове платок. Открыла рот. И над базаром прогремело:

— Яблочки-и смоленские-е!

Покупатели так и ринулись к ней со всех сторон.

— Вот это да! — Олегу стало весело. — Вот так тётка!

— Ты ещё здесь? — поглядела на него подозрительно торговка. — На вот — и уходи. — Она сунула ему гривенник. — Ну и пионеры нынче!

И Олег пошел, подкидывая на ходу гривенник. Солнце жарило так, что необходимо было скорей прохладиться. У лотка с мороженым он остановился. Тут же продавалась газировка.