Гуарани, стр. 43

— Я еду сейчас же, — сказал кавальейро, направляясь к двери.

— Передай это письмо Мартину де Са, губернатору капитании, а вот это — шурину моему, твоему дяде Криспину Тенрейро 60, доблестному фидалго, который избавит тебя от труда искать защитников для твоей семьи. Ступай, простись с матерью и сестрами, а я велю все подготовить для твоего отъезда.

И, не давая воли своим чувствам, фидалго вышел из кабинета, где происходила вся эта сцена, чтобы встретиться с Алваро.

— Алваро, отберите четырех человек, чтобы сопровождать дона Диего в Рио-де-Жанейро.

— Дон Диего уезжает? — удивился кавальейро.

— Да, я потом скажу почему. А сейчас выполняйте мое распоряжение — и поскорее, чтобы через час все было готово!

Алваро направился в то крыло дома, где жили авентурейро.

Там царило смятение. Одни открыто выражали свое недовольство; другие о чем-то перешептывались; третьи, наконец, только смеялись над подавленным настроением своих товарищей и открыто порицали роптавших.

Айрес Гомес во всех своих военных доспехах прогуливался по площадке, держа шпагу наготове, высоко подняв голову и подкрутив усы. Когда он подходил ближе к авентурейро, те понижали голос, но стоило ему немного отойти, как ропот возобновлялся.

Больше всего спорили и шумели три группы. Это были люди, собравшиеся вокруг уже известных нам троих авентурейро — Лоредано, Руи Соэйро и Бенто Симоэнса.

Причиной этого почти всеобщего недовольства было следующее.

Около шести часов утра Руи, как было условлено, первым направился к лестнице, чтобы уйти в лес.

Каково же было его удивление, когда он увидел, что Васко Афонсо и Мартин Ваз охраняют выход. Раньше этого никогда не бывало: охрану выставляли только на ночь, а с наступлением утра всегда снимали.

Он еще больше удивился, когда оба часовых, скрестив шпаги, почти одновременно произнесли:

— Хода нет.

— Это почему?

— Таков приказ, — ответил часовой.

Руи побледнел и поспешил вернуться: первой мыслью его было, что их выдали, надо было предупредить Лоредано.

Но Айрес Гомес перехватил его по дороге и повел за собою в сторону галереи; там достойный эскудейро выпрямился и, приложив руку ко рту, крикнул:

— Слушай мою команду! Выходи все!

Авентурейро вышли во двор и окружили Айреса Гомеса; Руи успел шепнуть несколько слов итальянцу, и оба они, бледные от волнения, но полные решимости, стали ждать, чем кончится этот сбор.

— Сеньор дон Антонио де Марис поручил мне, — начал эскудейро, — передать вам следующее: он приказывает, чтобы без его распоряжения ни один человек не отлучался из дома. Тот, кто нарушит этот приказ, поплатится головой.

В ответ последовало гробовое молчание.

Лоредано и его два сообщника переглянулись.

— Понятно? — спросил Айрес Гомес.

— Ни мне, ни моим товарищам не понятно, для чего это понадобилось, — возразил итальянец, выходя вперед.

— Да, в самом доле, для чего? — закричали наперебой авентурейро.

— Приказы выполняются, а не обсуждаются, — не без торжественности ответил эскудейро.

— А все-таки мы… — начал было Лоредано.

— Разойдись! — крикнул Айрес Гомес. — Кто недоволен, пусть жалуется сеньору дону Антонио де Марису.

И эскудейро с невозмутимым спокойствием прошел сквозь толпу и стал расхаживать по площадке, поглядывая на недоумевающих солдат и исподтишка посмеиваясь над их разочарованием.

Недовольны были почти все. Не говоря уже о заговорщиках, у которых был составлен точный план действий и которые рано утром рассчитывали выйти из дома, все прочие, привыкшие охотиться и свободно ходить но лесу, встретили этот приказ тоже без всякого удовольствия; только несколько человек, из числа более простодушных и веселых, отнеслись к нему совершенно спокойно и лишь подшучивали над огорчением своих товарищей.

Едва только Алваро подошел к ним, все взоры устремились на него; авентурейро надеялись, что он им разъяснит, что же случилось.

— Сеньор кавальейро, — сказал ему Айрес Гомес, — я объявил приказ не отлучаться из дома.

— Хорошо, — ответил Алваро и, обратившись к собравшимся авентурейро, продолжал: — Это совершенно необходимо, друзья мои. На нас собираются напасть индейцы. Надо принять все меры предосторожности. Защищать нам придется не только собственную жизнь — для каждого из нас она по так-то уж много значит, — но жизнь человека, который верит в нашу доблесть и преданность, а также покой благородного семейства, которое все мы глубоко чтим.

Внушительные слова кавальейро и его обходительность, несколько смягчившая твердый тон, каким эти слова были произнесены, совершенно всех успокоили; даже самые недовольные и те, казалось, умиротворились.

Один только Лоредано негодовал: ему приходилось отложить осуществление своего плана. Предпринимать что-либо в стенах дома было делом рискованным — малейшее неосторожное движение могло его выдать.

Алваро обменялся несколькими словами с Айресом Гомесом и снова повернулся к толпе.

— Дону Антонио де Марису нужны четыре человека, чтобы сопровождать его сына, дона Диего, в город Сан-Себастьян. Скажу прямо, по этим диким местам путешествовать вчетвером очень опасно. Кто из вас вызовется его сопровождать?

Два десятка человек вышли вперед; кавальейро выбрал из них троих.

— Вы будете четвертым, Лоредано.

Итальянца, который прятался за спинами товарищей, слова эти поразили как громом — уехать при таких обстоятельствах значило бы навсегда проститься со своей заветной надеждой: во время его отсутствия все тайное могло стать явным.

— Мне очень жаль, но я вынужден отказаться от обязанности, которую вы на меня возлагаете. Я нездоров, у меня нет сил для этой поездки.

Кавальейро улыбнулся.

— Никакая болезнь не может помешать человеку исполнить свой долг. В особенности когда этот человек мужествен и предан, как вы, Лоредано.

Потом, понизив голос так, чтобы другие не могли его услышать, он продолжал:

— Если вы не поедете, вас сейчас же пристрелят. Вы забыли, что жизнь ваша в моих руках? Я вам еще оказываю милость тем, что отсылаю вас прочь из этого дома.

Итальянец понял, что ему остается только ехать; ведь стоило кавальейро сказать одно слово, сказать, что Лоредано в него стрелял, чтобы и сам дон Антонио де Марис, и все товарищи его осудили бесповоротно.

— Поторапливайтесь, — сказал Алваро четверым авентурейро, которых он отобрал, — через полчаса вы поедете.

Он ушел.

Первые минуты Лоредано был подавлен этим роковым для него сплетением обстоятельств. Однако через некоторое время к нему вернулось его обычное спокойствие, и он оживился. Больше того, на лице его заиграла улыбка. А уж если этот человек улыбался, значит, новый адский замысел родился в преисподней, чтобы вселиться в эту преступную душу.

Он сделал знак Руи Соэйро, и оба пошли на край площадки в каморку, которую занимал итальянец. Там они недолго и очень тихо о чем-то говорили.

Разговор их был прерван приходом Айреса Гомеса, который стал шпагой стучать к ним в дверь.

— Эй, Лоредано. Скорее на коня! Счастливого вам пути.

Итальянец открыл дверь и вышел. На пороге он обернулся и шепнул Руи Соэйро:

— Займитесь часовыми. Это самое главное.

— Будьте спокойны.

Спустя несколько минут дон Диего с болью в сердце и со слезами на глазах нежно обнимал мать, любимицу свою Сесилию и Изабелл, которая теперь тоже стала для него сестрой.

Потом, совладав со своими чувствами, он быстро сбежал по лестнице вниз. Там, получив отцовское благословение и обняв Алваро, он вскочил на коня, которого ему подвел Айрес Гомес.

Четверо всадников пустились в путь и вскоре исчезли за поворотом дороги.

II. ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Пока дон Антонио де Марис разговаривал с сыном у себя в кабинете, Пери проверял свое оружие. Затем он зарядил пистолеты, подаренные ему накануне Сесилией, и вышел из хижины.