Гуарани, стр. 32

Чувства эти составляли всю ее жизнь. Она была счастлива ими, ей всего хватало, и она ничего больше не хотела. Когда она целовала руку отца и матери, когда брат или Изабелл ласкали ее, когда она улыбалась кавальейро или отдавала распоряжения своему рабу, жизнь казалась ей сплошным праздником.

Поэтому она испугалась, увидев, что рвется одна из золотых нитей, из которых были сотканы ее беззаботные, полные радости дни; ей было страшно подумать, что два спокойных и ровных чувства, которые до этого мирно уживались в ее сердце, должны вступить в борьбу.

Что же, пусть исчезнет одно из очарований ее жизни, одна из ее любимых грез, один из цветов, которые расцвели в душе, — она не допустит, чтобы из-за нее кто-то страдал, тем более ее сестра Изабелл, которая по временам казалась такой печальной.

Зато оставались другие привязанности, и Сесилия думала, что их достаточно для того, чтобы быть счастливой.

Рассуждать так могла лишь свободная натура, лишь чистая душа, похожая на только что набухший бутон, который не успел еще распуститься от прикосновения солнечного луча.

Все эти мысли проносились в сознании Сесилии, когда она задумчиво глядела в глубину рва, куда упал предмет, из-за которого в жизни ее так много всего переменилось.

«Если бы только я могла отыскать эту вещь, — сказала она себе, — я бы показала Изабелл, как люблю ее, как хочу ей счастья».

Увидав, что сеньора его, задумавшись, глядит в глубокий овраг, Пери догадался о том, что творится у нее в сердце; он не мог только понять, откуда Сесилия узнала, что подарок Алваро упал туда, но понимал, что девушка этим огорчена.

А раз так, то он должен сделать все, чтобы улыбка снова заиграла на ее лице. К тому же он ведь обещал Алваро «все уладить».

Он подошел к обрыву.

Расщелины камней по краям пропасти заросли густою завесою мха и ползучих растений. Сверху они казались ковром, над которым порхали яркие бабочки; но под ним чернел сырой и холодный погреб, куда не проникал ни единый луч света.

Со дна этого огромного погреба время от времени доносилось шипение змей, жалобный писк какой-нибудь птички, которую их магнетический взгляд обрек на гибель, или шум гальки, осыпавшейся по каменистому склону.

Как только солнце достигало зенита, в траве среди лиловых цветов загорались зеленые глаза змеи, обвивавшей дерево, пестрела ее красная с черным чешуя.

Пери не думал об обитателях рва и о том, как они примут его, когда он спустится вниз, — его беспокоило другое: он боялся, что там, на дне, будет очень темно и он не найдет упавшего туда предмета.

Он срезал ветку дерева, которое за его свойства поселенцы называли «деревом-свечой» 54, высек огонь и стал спускаться, держа над головой зажженный факел. Только теперь поглощенная своими мыслями Сесилия увидела, как прямо напротив ее окна индеец сходит вниз по крутому склону.

Девушка испугалась. Она сразу же вспомнила о том, что произошло поутру. И вот теперь она теряла еще одного дорогого ей человека.

Две нити, перерезанные одновременно, две привязанности, утраченные одна за другой. Это было слишком. По щекам ее скатились две слезинки, словно исторгнутые тайными струнами сердца, которые только что перестали звучать.

— Пери!

Индеец поднял глаза.

— Ты плачешь, сеньора! — сказал он, задрожав.

Девушка улыбнулась, но в улыбке этой сквозила грусть, от которой сердце индейца разрывалось.

— Не плачь, сеньора, — сказал он, и в голосе его была мольба. — Пери достанет тебе то, что ты хочешь.

— Что я хочу?

— Да. Пери знает.

Девушка покачала головой.

— Оно там. — И Пери указал на ров.

— Кто тебе сказал? — удивленно спросила Сесилия.

— Глаза Пери.

— Ты видел?

— Да.

Индеец спускался все ниже.

— Что ты делаешь? — в испуге вскрикнула девушка.

— Ищу то, что твое.

— Мое… — с грустью прошептала она.

— Он подарил тебе.

— Кто он?

— Алваро.

Девушка покраснела. Однако страх пересилил смущение; она поглядела вниз — и увидала змею, извивавшуюся среди листвы, услыхала неясные и зловещие шорохи, доносившиеся с самого дна.

— Пери, — вскрикнула она, бледнея, — не смей туда спускаться! Вернись.

— Нет. Пери вернется только тогда, когда сможет тебя утешить.

— Ты погибнешь!

— Не бойся.

— Пери, — сказала Сесилия строго, — твоя сеньора запрещает тебе спускаться!

Индеец, казалось, заколебался: приказания сеньоры были для него превыше всего, они исполнялись беспрекословно.

Он нерешительно поглядел на девушку, но в эту минуту Сесилия, увидев Алваро на краю площадки возле хижины индейца, покраснела и отошла от окна.

Индеец улыбнулся.

— Пери не слушает твоих приказаний, сеньора, он повинуется твоему сердцу.

С этими словами он скрылся в зарослях, которыми были покрыты скалы.

Сесилия закричала и высунулась из окна.

VIII. БРАСЛЕТ

Когда Сесилия заглянула в пропасть, глазам ее предстало нечто ужасное.

Там по обрыву скалы со всех сторон ползли вверх огромные змеи: они спешили укрыться в лесу; по паутине, свисавшей с веток деревьев, бежали ядовитые пауки.

Шипенье змей смешивалось со стрекотанием сверчков, и среди этого концерта слышен был монотонный и унылый крик ястреба-кауана 55, доносившийся откуда-то из глубины.

Индеец исчез; сверху виден был только свет его факела.

Сесилия, бледная и дрожавшая от страха, считала, что Пери погиб и, может быть, уже стал добычею этих тысячеликих чудовищ. Она оплакивала своего верного друга и бормотала слова молитвы, прося бога совершить чудо — спасти его.

Девушка то и дело закрывала глаза, чтобы не видеть этого страшного зрелища, и сейчас же снова открывала их: ей хотелось еще раз заглянуть в глубину пропасти, — может быть, она увидит индейца. И вдруг одно из крылатых насекомых, копошившихся среди потревоженной листвы, взлетело и уселось на плечо Сесилии. То была эсперанса 56, красивый зеленый жучок.

В минуты великого горя душа хватается за тончайшую нить надежды. Сесилия улыбнулась сквозь слезы, взяла жучка своими розовыми пальцами и приласкала его.

Надо было надеяться — и надежда вернулась; воспрянув духом, дрожащим слабым голосом Сесилия позвала:

— Пери!

И вдруг ее охватила щемящая тоска: если индеец ей не ответит, значит, он умер. Но тут она услыхала голос:

— Сейчас, сеньора.

Несмотря на всю радость, которую принесли ей эти слова, девушке показалось, что произнесшего их человека что-то мучит: голос звучал сдавленно и глухо.

— Тебе худо? — с тревогой спросила она.

Ответа не последовало. Из глубины ущелья донесся пронзительный крик, который эхо разнесло по склонам гор. Потом этот ястребиный крик раздался снова, и гремучая змея вместе со змеенышами выползла из рва.

У Сесилии потемнело в глазах; она вскрикнула и, потеряв сознание, упала на пол.

Когда через четверть часа она пришла в себя, перед ней стоял Пери. Улыбаясь, он протягивал ей вязаный шелковый мешочек, в котором была красная бархатная коробочка.

Сесилия даже не взглянула на возвращенную ей вещицу; только что пережитые ужасы все еще стояли у нее перед глазами; она взяла индейца за обе руки и в тревоге спросила его:

— Они не ужалили тебя, Пери? Тебе не больно? Скажи!

Индеец посмотрел на нее и, увидев на ее лице страх, изумился.

— Ты испугалась, сеньора?

— Ужасно! — воскликнула девушка.

Индеец улыбнулся.

— Пери — дикарь, сын лесов; он родился в горах среди змей. Они знают Пери и боятся его.

Индеец говорил правду; он действительно не совершил ничего необыкновенного. Такова была его повседневная жизнь в этих краях: опасности его не страшили.

Достаточно было зажечь факел и закричать по-ястребиному, что отлично ему удавалось, и он знал, что змеи не тронут его, ибо кауана они боятся. С помощью этих простых средств, которыми обычно пользуются все индейцы, когда им приходится идти ночью по лесу, Пери спустился на дно ущелья, где ему и посчастливилось увидеть зацепившийся за лиану шелковый мешочек — подарок Алваро.