Драконья справедливость, стр. 30

Сверху послышался голос Рафа, тот говорил что-то, извиняясь, жене, потом парфюмер скатился вниз по ступеням, сжимая в руках рыболовный сачок.

– Четыре месяца, – эхом отозвался Эласко, осознав наконец смысл этих слов. Лайам взял у Рафа сачок и, неуклюже перегнувшись через край водосборника, попытался подцепить книгу.

– Да уж, четыре, – Лайаму удалось поддеть сачком размокшую массу и оторвать ее ото дна. Поверхность взбудораженной жижи пошла пузырями. Ноздрей Лайама достиг новый выброс зловония, он охнул и отвернулся, но рук не разжал. – Четыре треклятых месяца!

С останков книги на пол стекали зеленовато-бурые капли, переплет ее покоробился, страницы слиплись и разделить их не представлялось возможным.

Среди бочек нашелся пустой ящик, находку со всей осторожностью положили в него. Раф, высунувшись из люка, убедился, что кухня пуста, и поторопил знаками непрошеных посетителей. Лицо его выразило огромное облегчение, когда те, пробежав по темному коридору, выскочили за дверь.

На улице Лайам вдруг осознал, насколько нелепо он выглядит – грязный ящик под мышкой, руки в дегте, камзол и сорочка в пятнах.

– Ну и видок, наверное, у меня, – проворчал он, перехватывая поудобнее свою ношу и безуспешно пытаясь отряхнуть платье.

– Думаете, тут ничего уже сделать нельзя? – воскликнул Эласко взволнованно.

– Ну, на худой конец, я могу и переодеться, – вяло пошутил Лайам, но юноша шутки не принял.

– Но книга, Лайам, книга? Неужто она совсем никуда не годна?

Лайам тяжко вздохнул и побрел к Водяным Вратам.

– Не знаю. На месте посмотрим. Может, попробуем ее как-нибудь высушить, но вряд ли что из этого выйдет. Придется сказать госпоже Саффиан, что дело я провалил.

Он еще раз вздохнул, но во время вздоха ему подумалось вовсе не о госпоже Саффиан. Ему подумалось о квесторе Проуне – о его жирной, самоуверенной, похожей на задницу морде!

10

Вдова Саффиан находилась в крепости. Вместе с эдилом Куспинианом и его старшим писцом она уточняла, как будет строиться заседание. Эласко и Лайам попросили ее спуститься во двор, где подсыхала на солнце их сомнительная находка. Госпожа председательница внимательно оглядела зеленовато-бурый комок, потом столь же внимательно посмотрела на Лайама, словно пытаясь определить, какой из объектов осмотра выглядит посимпатичней.

– И это все, что вы раздобыли? – спросила она. Лайам кивнул. Вдова склонила голову на плечо, словно в таком ракурсе осклизлое месиво могло ей о чем-то сказать. – Вы полагаете, это книга заклятий?

– Это действительно книга заклятий, – заверил ее Лайам. Он сам себя в том убедил, но для вящей уверенности счел нужным проконсультироваться у Фануила. Дракончик, на мгновение поменявшийся с хозяином зрением, подтвердил, что это «Демонология», только «очень уж безобразная».

Вдова Саффиан уверенности Лайама не разделяла.

– Это может быть книгой заклятий, квестор Ренфорд, а может ею и не быть. Как частное лицо я не стала бы сомневаться в ваших словах, но как глава ареопага я обязана в них усомниться. А то, что дает пищу сомнению, служить уликой не может. Вы ведь и сами это понимаете, а?

Лайам уныло кивнул. Прекрасно, конечно, что его догадка оказалась верна, но это соображение не могло подсластить пилюли. Как дознаватель он потерпел неудачу – и уже во второй раз.

«Сначала меня отставили от одного дела, затем я не справился и с другим. Успех просто невероятный».

Он сделал над собой усилие, пожал плечами и улыбнулся.

– Нам повезло, что мы ее вообще обнаружили. Если бы Раф не заделал сток, там бы совсем ничего не осталось.

– А мы не можем припереть их к стенке вот этим? – несмело спросил Эласко. – Они ведь прекрасно знают, что это такое. Увидят, занервничают и развяжут свои языки.

– Но суд не знает, что это такое, – бесстрастно сказала вдова Саффиан, а Лайам добавил:

– Эта штуковина их не заставит сознаться.

Он поддал мокрую массу ногой, та тяжело хлюпнула. На раскисшей обложке остался след сапога.

«Нет, Хандуиты не таковы. Томиться четыре месяца в каземате, пичкать себя отравой до посинения, а потом при виде каких-то мокрых ошметков растеряться и выложить все? Нет, этим их не расколешь. Вот если бы книга была целой…»

Новая мысль пришла ему в голову столь внезапно, что он чуть было не высказал ее вслух, но вовремя спохватился и только спросил:

– Скажите, ведь признание в содеянном является доказательством виновности, так? В том случае, если нет никаких других доказательств?

Вдова с подозрением глянула на него, захваченная вопросом врасплох.

– Конечно. Признание – это лучшее из доказательств. Если бы все преступники не запирались, а признавались, судебные разбирательства стали бы вообще не нужны! И если эта парочка вздумает вдруг сознаться, я прикажу их просто повесить – и все. Чтобы они умерли без мучений, а уж все остальное проделают с их телами потом. – Затем, видя, как оживилось лицо собеседника, она сурово добавила: – Но, квестор Ренфорд, учтите признание должно быть добровольным. Мы не устраиваем допросов с пристрастием. Ни испанского сапога, ни дыбы, ни тому подобных вещей. Ареопаг в них не нуждается.

– Да я никого и не собирался пытать, – сказал озадаченно Лайам. – Просто мне показалась дельной идея коллеги Эласко. Хандуиты вполне могут дрогнуть, узнав, что мы обнаружили книгу. Им ведь не известно, что она уже ни о чем не может нам рассказать…

Вдова нахмурилась, обхватив себя руками за плечи.

– Это дурно попахивает, квестор. Мне не по вкусу признания, полученные нечестным путем. Кроме того, что будет, если обвиняемые раскроют обман? Они начнут отпираться, вопить, поливая суд грязью, – и у них будет на то полное право!

Лайам поморщился. Он не предполагал, что госпожа председательница копнет так глубоко. Еще немного, и она докопается до вещей, о каких он и сам предпочитал пока что не думать.

– Это не будет обманом, – быстро сказал он. – Я не стану им лгать, просто кое о чем умолчу. Пусть сами сделают вывод, пусть сами себя обманут. Ареопаг, как недавно вы мне говорили, не отвечает за то, что творится в чужих головах.

– Все равно это смахивает на хитрость, – сказала женщина, но в голосе ее слышалось колебание. – Позволить заключенному строить предположения – это одно, а подталкивать его к нужному выводу – совершенно другое. Дорожка скользкая, а речь ведь идет о репутации герцогского суда.

Лайам прижал руки к сердцу.

– Госпожа председательница, я клятвенно обещаю – репутация ареопага не пострадает.

– Как и ваша? – спросила она, приподняв бровь.

– Как и моя! Никакой лжи, одна лишь правда – только поданная определенным образом, вот и все. Они сами сунут голову в петлю, поверьте!

Его искренность, очевидно, произвела впечатление на вдову, поскольку та, после минутного раздумья, кивнула.

– Ну хорошо! Делайте то, что считаете нужным. Но только чтобы потом горожане не поливали мой суд грязью на каждом углу!

Лайам поклялся, что такого не будет, и двинулся было к выходу, но затем, резко обернувшись, спросил:

– Госпожа председательница, а как поступают с запрещенными книгами? С теми, что попадают в руки ареопага?

– Их сжигают, – сказала она. – А пепел пускают по ветру.

– Отличное правило! – кивнул Лайам и побежал к тоннельчику, выводящему за стены тюрьмы.

Колокола пробили девять, когда Лайам добежал до гостиницы. Он, не снижая темпа, тут же кинулся в свою комнату, не обращая внимания на изумленные взгляды служанок и слуг. Эласко трусил следом. «Время не ждет, время не ждет!» – стучало у Лайама в голове. Ему не терпелось вернуться в Водяные Врата и взять в оборот Хандуитов, но излишняя торопливость – плохой помощник в делах. На обвиняемых следовало произвести впечатление.

Он быстро скинул грязное платье и стал обмываться над тазиком возле камина. Эласко ахнул, увидев его покрытый шрамами торс, но ничего не спросил, а Лайаму некогда было давать пояснения. Мозг его сейчас занимался только одним – выработкой тактики поведения с Хандуитами.