Тревожный август, стр. 35

— Вы узнали его?

— Потом да, когда встретил. Это был Бронислав Музыка, бывший начальник полиции.

— Что вы сделали?

— А что мне оставалось? Если бы меня увидели рядом с Ерохиным, то и убийство приписали бы мне, как врагу. Я решил убить Музыку, полез в карман и вспомнил, что забыл пистолет на пасеке.

— Где?

— Я скрывался на пасеке, здесь недалеко, у своего двоюродного брата-инвалида. А Музыку я все равно встретил. На опушке. Он увидел меня и засмеялся: не успел, мол, сказать, бургомистр? А я успел, рассчитался за тебя. Так всегда, дескать, пока вы, фраера, дергаетесь, деловые в цвет попадают.

— Вы точно передали разговор?

— С жаргоном этим? Точно! Потом он меня к ним звал. Говорил, мол, один пропадешь, а с нами и погуляешь и поживешь широко. Когда я отказался, он мне сказал: «Надумаешь, приходи на кирпичный завод к Мишке, сторожу, я его предупрежу, он тебя ко мне на дрезине доставит». Я испугался его откровенности, он зверь, вы же слышали о нем… Тогда я ему обещал, что приду точно, только, мол, возьму ценности. Он засмеялся и сказал, чтобы я не опаздывал, а если попадусь, то чтобы лучше стрелялся сразу, не ждал, пока коммунисты к стенке поставят.

— Что означают его слова «на дрезине»?

— От кирпичного завода идет узкоколейка" четыре километра, прямо к торфоразработкам, они находятся на территории соседнего района.

— Так… Пока все, я вам верю, но до прихода подтверждения вынужден задержать вас.

— Я понимаю.

Он закрыл окно и опустил штору. Сразу в комнате стало темно и тревожно. Ощущение это длилось всего несколько секунд, пока он не зажег лампу. Даже крохотный поначалу огонек заставил его зажмуриться, таким ярким показался он после темноты. Теперь можно было осмотреться. Первое, что он увидел, — пистолет ФН, пятнадцатизарядный, лежавший на столе. Иван Александрович взял его, вынул магазин, передернул затвор, патронник был пуст. Полтора десятка тупоголовых, крупных как орехи пуль лежало в обойме. Теперь он окончательно верил Кравцову. Враги всегда досылают патрон в ствол, потому что им нужно стрелять, и желательно первыми. Данилов сунул пистолет в сумку и только тогда как следует поглядел на Кравцова, до этого он следил за ним боковым зрением, на всякий случай, по привычке. За столом сидел человек с острым лицом, чуть прищуренными от света лампы глазами. Он был худощав, скуласт, седые, слегка вьющиеся волосы падали на лоб. Иван Александрович сразу заметил, что инженер давно не был в парикмахерской, стригли его ножницами дома и делали это неумело.

— Пойдемте, — сказал Данилов. Кравцов встал, и только теперь Иван Александрович понял, до чего тот худ.

— Вы плохо ели это время?

— Нет, продукты были, просто нервы, я почти не спал и не мог есть.

Да, этот человек мало походил на преступников, которых обычно не терзают угрызения совести, они хорошо спят, да и аппетит у них отменный. Это вполне естественно, потому что их жизненное кредо состоит главным образом из трех компонентов: деньги, женщины, выпивка. Данилов вспомнил, как в тридцатом году налетчик Колов, по кличке Мишка Рябой, сказал ему доверительно: «Я, гражданин начальник, ем только в тюрьме, на воле я закусываю», Данилов пропустил Кравцова вперед, нажал на кнопку карманного фонаря, на секунду осветив крутые ступеньки крыльца. Начал накрапывать дождь, пока еще совсем редкий, но капли были крупными и падали тяжело, звонко. Гроза приближалась к городу, и сполохи ее вырывали из мрака дома, деревья, заборы. Они быстро шли по дощатому тротуару, проваливавшемуся под ногами.

— Если бы не война, — вдруг сказал Кравцов, — я бы к следующему году все улицы заасфальтировал.

Данилов молчал.

— Не верите? Мне уже деньги выделили, механизмы обещали подбросить.

— Верю даже в то, что именно вы все это сделаете сразу после войны.

— Эх, ваши бы слова да богу в уши…

Сильный дождь настиг их у самых дверей райотдела НКВД. По полутемному коридору они дошли до кабинета Орлова и, не обращая внимания на удивленного дежурного, толкнулись в дверь.

Орлов сидел за столом, положив голову на руки, видимо, дремал. Услышав скрип двери, он поднял голову, провел ладонью по лицу, словно снимая с него невидимую пелену, усталость нервного напряжения последних дней.

— Это ты, Данилов…— Потом он увидел Кравцова, прищурился, узнавая, включил рефлектор и направил свет на вошедшего: — Кравцов!

Орлов выскочил из-за стола, словно хотел дотронуться до него, ощутить реальность его плоти и успокоиться.

— Где взял? — повернулся он к Данилову.

— Сам пришел.

— С повинной?

— А ему, мне кажется, виниться не в чем.

— Ты это брось, Данилов! Слышишь! Брось! Ты кого под защиту берешь? А?

— Спокойно, Орлов. Здесь другое дело, совсем другое. Кстати, мне от Виктора Кузьмича ничего нет?

— Час назад пришло сообщение, работают с ним.

— Ну вот, давай подождем.

В дверь постучались. Вошел сержант и, покосившись на Данилова и Кравцова, положил на стол начальника папку.

— Свободен, — Орлов вынул из папки лист бумаги и начал читать его внимательно и долго, потом опустил его, постоял, словно обдумывая прочитанное, и вновь поднес к глазам. Затем с недоумением поглядел на Кравцова и протянул бумагу Ивану Александровичу.

— Читайте, — Данилов протянул сообщение Кравцову, — читайте и помните, что этот запрос на моем месте послал бы каждый. Я не отрицаю, разное было, но все равно людям надо верить, только тогда они, в свою очередь, поверят вам.

Но Кравцов не слушал его, он плакал.

— Тихонова ко мне, — приказал Орлов, открыв дверь.

Через несколько минут в кабинет вошел его заместитель.

— Вот что, Борис Петрович, немедленно распорядитесь прекратить розыски Кравцова.

— Бургомистра?

— Нет никакого бургомистра, ошибка это. Был наш товарищ, выполнявший задание.

— А основание?

— Сообщение из Москвы.

— Хорошо. Есть.

Когда Тихонов вышел, Орлов подошел к Кравцову, приподнял его со стула.

— Ну, брось, брось мокроту-то разводить, ведь не баба ты. Такое дело для людей сделал… Ну что с ним делать, Данилов, как ты думаешь?

— Товарищ Кравцов, успокойтесь, выпейте воды, напишите подробно все, о чем вы мне рассказали, особенно о кирпичном заводе.

— Я сделаю… А потом… потом я могу идти домой?

— Пока нет. Еще пару дней для всех вы бургомистр Кравцов. Да, кстати, возьмите ваше оружие, я думаю, оно вам пригодится и очень скоро.

— Я его провожу, — сказал Орлов. Он обнял инженера за плечи и повел к двери. — Сейчас напишешь, потом поешь, поспишь, — ласково, как ребенку, говорил он Кравцову.

Уже выйдя из кабинета, Кравцов обернулся:

— Спасибо вам, товарищи, спасибо. Я сегодня словно заново родился.

Орлов вернулся минут через десять, посмотрел на Данилова, развел руками.

— Ну, Александрыч, ты даешь. Как ты вышел-то на него?

— А чего проще. Я все показания о нем прочел. Смотрю, пособник, а крови на нем нет. Потом газетку достал со статьей Ерохина. Там его ругают сильно, а он в это время на финской мерз. Ну, а потом мне его жена многое рассказала.

— Да, дела… Слушай, что ты о заводе-то говорил?

— Неси карту, сейчас покажу.

Глава седьмая

Москва. 14 августа