С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001), стр. 57
Лола приносит нам пиво. Я хочу попросить ее поставить Иньяки Акунсе — замечательный фон для разговоров с друзьями, — но потом решаю, что Антонио не до музыки. И я приступаю ко второй кружке, иногда сочувственно кивая. Моему другу нужен не собеседник, а слушатель. Вот я и слушаю, а он продолжает: друг, в этой стране, такой европейской и сил нет какой продвинутой, даже у королевских деток у всех по шестнадцать дипломов. И всем так нравится кататься на горных лыжах, ездить верхом и плавать на шикарных яхтах. Можно подумать, нам с женой не нравится! (Антонио женат на одной смуглянке и влюблен в свою подругу без памяти.) Только у нас есть вредная привычка есть каждый день и платить за квартиру. Так-то вот. Наверное, нужно устраивать мирные демонстрации, когда есть повод, искать легальные пути и все такое. Да ведь это бесполезно. Только пикни, и останешься на улице, без гроша. Что ты скажешь?.. Я ничего не отвечаю, только прошу у Лолы еще пива. Напоследок Антонио говорит: «Иногда, как услышишь, что Испания процветает, так и хочется сделаться партизаном и уйти в горы».
Вот что сказал мне Антонио за пивом в баре у Лолы.
БУДЕТЕ КАК БОГИ
Итак, первый месяц новой эпохи на исходе. Картина совершенно безрадостна. Конечно, следует дать тысячелетию испытательный срок, подождать лет сто или триста. И вообще: кто я такой, чтобы судить о подобных вещах? И все же, приняв тошнотворное количество новогодних поздравлений, я вглядываюсь в лица людей на улице, смотрю на себя в зеркало и понимаю, что у человечества не осталось никаких поводов для оптимизма. И не надо рассказывать о том, что в новом веке научно-технический прогресс наконец позволит нам обратиться к исправлению нравов. Ни черта мы к нему не обратимся.
Сегодня я повстречал полицейского. Это был обыкновенный простоватый паренек, прямолинейный, как все настоящие полицейские, готовый броситься на мою защиту или отмолотить меня дубинкой, смотря по обстоятельствам. В зависимости от того, кто платит ему жалование. Странные мысли вызвала у меня эта встреча. А может, и не такие уж странные. Я подумал, что в XX веке люди воплотили в жизнь почти все свои мечты. Демократию признали лучшей из несовершенных форм правления, женщины получили гражданские права, торжествовал научно-технический прогресс, культура стала общедоступной. Для нас — точнее, для вас. Я только наблюдал. Удалось нанести поражение четырем злейшим врагам свободы: фашизму, сталинскому лагерному коммунизму, и глобальной реакции, вдохновляемой Папой. Впрочем, в Испании его посланники до сих пор повсюду суют свой нос, пользуясь поддержкой на самом высоком уровне. В этом случае говорить о победе над злом можно лишь с большим допущением.
Четвертого врага — низость человеческой натуры — еще никому не удавалось сокрушить до конца. От надежд и утопий XX века не осталось следа. Причиной новой революции может стать отчаяние. Это будет революция безработных, революция нищих и обездоленных. Мир голодных и рабов давно заслужил право взяться за мачете. А когда их гнев обернется сметающей все на своем пути интифадой, они не ограничатся расправой с полицейскими. Мы полагали, что прогресс откроет нам новые дороги, а теперь знаем, что развитие науки и свободный доступ к культуре ничего не гарантируют. Наука и культура тоже страдают от варварства, сосуществуют с ним, а иногда и углубляют его. В Освенциме были свои ученые, а в Кремле — меломаны. В мире, который легко может разрушить сам себя, человек так и не усвоил самых страшных уроков своего существования. Наш девиз по-прежнему: «Все и сразу!». И я не знаю, что будет с моими правнуками.
Отличительной чертой нашей эпохи можно считать рост амбиций. Стремление человека получить больше, чем он объективно может достичь. Чудовищная беспечность, которая делает любой научный или культурный эксперимент смертельно опасным. У нечистого на руку винодела, портящего дорогое вино скверным виноградом, или фермера, который кормит скот вредными отходами, чтобы сэкономить на фураже, не так уж мало общего с ученым, который пытается клонировать человека и разыгрывает безумного доктора, оправдываясь стремлением победить болезни, горести и саму смерть. Мотивы всегда одни и те же. Коровье бешенство, разрушение озонового слоя, кислотный дождь, разрешение клонировать человека принято объяснять борьбой с раком, болезнью Альцгеймера или гонореей. Мы выпускаем подозрительные трансгенные продукты, которые должны накормить голодных, а сами тем временем сжигаем урожаи, чтобы сохранить высокие цены. Всему виной наши амбиции: мы хотим легких денег и в придачу — жить вечно. Мы настолько самодовольны, настолько беспечны, что готовы нарушать законы природы ради достижения наших целей. Из гордыни и дурацкого каприза прожить подольше любой ценой мы один за другим открываем зловещие ящики Пандоры, оправдываясь этической или научной целесообразностью. По мне, так пусть доктор Франкенштейн отправляется клонировать собственную матушку. Мне дорога неизвестная дата моего ухода. Я не хотел стать их подопытным кроликом.
ШОКОЛАД И ВЗЯТКА
Я люблю Мехико. Мне нравятся его улицы, еда, текила и люди. Здесь парень с пышными усами направляет тебе между глаз «кольт» сорок пятого калибра и говорит очень ласково: «Приятель, дайте-ка мне ваши часы и кредитки, а не то прямо сейчас кто-то умрет». Не «я тебя убью» или «вышибу из тебя мозги», нет. Именно так: «Кто-то умрет». То есть виноват в своей смерти будешь исключительно ты сам, без малейшего участия с его стороны. Или взять этих мрачных полицейских с высоко поднятыми воротниками, чтобы ты не смог разглядеть номеров на их бляхах. Они имеют обыкновение останавливать тебя на темной улице: «Ни слова, если не хотите прибавить себе проблем». Если хочешь уйти подобру-поздорову, придется заплатить штраф, который тебе никто не выписывал. Сеальтиель Алатристе время от времени предоставляет мне шофера, чтобы я мог передвигаться по всему федеральному округу, не прибегая к услугам таксиста. Как-то ночью, высадив меня на углу у бара Пакиты, Антонио попросил у меня «двадцать песо, патрон, для полиции». Нарушать городские устои я не решился. Когда спустя пять рюмок текилы, напевая «Божественных женщин», я вышел из бара в сопровождении двух мрачных типов, которые устремились за мной со вполне понятными намерениями, оказалось, что Антонио имел в виду не городскую полицию в целом, а вполне конкретную ее представительницу необъятных размеров с огромным пистолетом за поясом. Она подарила мне улыбку и остановила уличное движение, чтобы наша машина могла выехать, а на две мои тени бросила свирепый взгляд, будто говоря им: этот испанец был весьма щедр, так что у него все права.
Если вы отважны в разумных пределах и к тому же удачливы, в Мехико вас ждут незабываемые приключения. Как любит говорить мой друг, писатель и журналист Хавьер Веласко, любитель ночной жизни и закоренелый бродяга, «в сравнении с этим Кафка — просто провинциальный костумбрист». Спросите у фотографа из «Реформы», на которого напал грабитель, а узнав, что его жертва снимает для газеты, подумал и попросил: «Тогда сними меня». И фотограф запечатлел его прямо посреди людной улицы, в горделивой позе, с «магнумом» сорок четвертого калибра и улыбкой от уха до уха. «Если мое фото не напечатают, я сделаю из тебя решето», — пообещал бандит перед тем как уйти. Разумеется, фото опубликовали. Я сам видел. На первой полосе. С тех пор парень с сорок четвертым стал звездой своего квартала.
У Мехико есть и другие стороны. Это уникальное сочетание жестокости, бедности и гордости, зачастую в одном и том же человеке. Мне нравится смотреть, как в глазах официанта вспыхивает ярость, когда глупый гринго, хотя далеко не все глупые туристы — гринго, принимает его учтивость за подобострастие. Или как меняется атмосфера в трущобах, когда под воздействием пульки люди моментально впадают в бешенство и хватаются за ножи. Миг — и они уже готовы располосовать твою шкуру: «Неважно, что вы сказали. Важно, что вы меня оскорбили». Спасти тебя может лишь бутылка текилы и вовремя сказанные слова: «Сеньоры, я иностранец и плохо знаю здешние обычаи, но позвольте угостить вас». Тогда появляется шанс выйти оттуда живым, унося с собой бочонок местной выпивки и полдюжины новых имен, включая прозвища, в записной книжке.