С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001), стр. 30

ПОСЛУШАЙ, ПРИЯТЕЛЬ

Послушай, приятель, твоя сестра говорит, что ты со всем отбился от рук и с каждым днем заходишь все дальше. Ты уже перепробовал все, что только можно. Выпивка и таблетки, таблетки и выпивка, и две пачки сигарет в день — чересчур для твоих девятнадцати лет. Ты бросил свою девушку, или, скорее, она тебя бросила, потому что больше не могла это выносить. Ты возвращаешься бог знает во сколько и носишься по улицам, забив на светофоры. Ты постоянно орешь на своего отца и вообще плевать хотел на всех. Ты витаешь в облаках и ни за что не желаешь возвращаться к этой дерьмовой жизни. Можно подумать, что впереди у тебя целая вечность.

Твоя сестра надеется, что я смогу на тебя повлиять: ведь ты читаешь мои заметки по воскресеньям, и мое мнение тебе не безразлично. Едва ли тебе в действительности интересно мое мнение, но твоя сестра, для домашних — Бэмби, верит в меня. Она умоляет меня совершить чудо, будто я пресвятая дева лурдская. А я понятия не имею, что тебе сказать. Со счастливыми финалами я не в ладах, а фею последний раз встречал в Сараеве. Ее изнасиловали, а потом засунули волшебную палочку ей между ног. Надеюсь, ты меня понял.

И все же я должен поговорить с тобой. Иначе меня загрызет совесть. Я делаю это не для тебя — тебя я совсем не знаю, — а для Бэмби. Если я обману ее, она перестанет читать мои книги и мечтать о встрече с отцом Куартом или Лукасом Корсо. А потому сядь и выслушай меня. Я сказал, что совсем тебя не знаю, но это не так. Чтобы узнать тебя, достаточно знать страну, в которой ты живешь, телепередачи, которые ты смотришь, скотов, которые планируют за тебя твою жизнь, и политиков, за которых голосуют твои папа с мамой. Узнать тебя не трудно, если представить себе фирму, в которой ты вкалывал все лето, и работу, которая пьет соки из твоей бывшей невесты, и тоску, которая гложет твоих друзей. Я и сам это вижу, поверь мне. Жизнь сплошное дерьмо, и слово «будущее» ни черта не значит. Как видишь, на самом деле я хорошо тебя знаю.

Впрочем, я должен сказать тебе еще кое-что. Мир достался тебе таким, какой он есть. Было бы здорово, если бы на твою долю остались революции, которые можно совершить, мечты, которые можно воплотить, идеи, которые стоит защищать на баррикадах. Но ты знаешь — точнее, чувствуешь, — что все революции уже свершились, а их плодами воспользовались те же, что и всегда. В этом фильме побеждают плохие парни, а хорошие остаются на улице под дождем. Я говорю так, дружище, потому что видел это своими глазами в разных частях света. Я видел это далеко от дома и теперь вижу здесь. Отвага и дружба отошли в прошлое вместе с газовыми фонарями.

Но кое-что все же осталось, поверь моему слову. Когда уходят в прошлое отряды героев, приходит черед героев-одиночек. Когда умирают Боги и Герои с большой буквы, наступает время повседневного героизма. Представь себе пешку, которая осталась в одиночестве на шахматной доске. Оглядываясь по сторонам, она видит, что король повержен, королева оказалась предательницей, а конь и ладья делают деньги. Но пешка все еще здесь, на своей крохотной клетке — в крепости, которую нужно защищать, в единственном пристанище, где можно укрыться от царящего снаружи холода. А значит — нужно продолжать борьбу. Здесь я буду драться до конца. И здесь я умру. Оружие каждый выбирает сам. Верные друзья, любимая женщина, заветная мечта или цель, может быть — книга. Оглянись, и ты увидишь такую же пешку. Она измучена и одинока, но старается держаться прямо и, возможно, читает книгу. Это придаст тебе сил. Сколько захватывающих приключений, великих судеб, удивительных видений начиналось с такой малости, как первая страница книги.

Я знаю, чего стоят мои советы, дружище. Выхода нет, нам остается принимать все как есть. Но это не так уж и мало. Понимать, что мы рождаемся, живем и умираем в абсурдном мире, и принимать удары судьбы с гордо поднятой головой, бороться до конца, ища поддержки у других одиноких пешек, которые, подобно тебе, ведут сражение на своих заброшенных клетках. Однажды ты поймешь, что все не так уж печально. Люди бродят по земле потерянные уже много тысяч лет, и всякий раз повторяется одна и та же история. Различаются только наши жизни и наши смерти.

ТАНГО

Я привык ложиться рано, но сегодня вернусь в мой буэнос-айресский отель глубокой ночью. Мы допоздна просидели в ресторане с моим аргентинским издателем Фернандо Эстевесом. Я повстречал его много лет назад в Монтевидео, на том самом месте, где затонул «Граф Шпее». Жаренное на вертеле мясо и красное вино слегка ударили мне в голову. Поэтому, расставшись с Фернандо, я решил прогуляться по городу, который для меня открыли сначала Бласко Ибаньес, а потом Борхес и Бьой Касарес. Впервые я попал сюда двадцать два года назад, когда впервые прошел мимо Огненной Земли, обогнул мыс Горн, увидел голубых китов и достиг Антарктиды, а потом провел несколько жарких месяцев на охваченных войной Мальвинских островах. Меланхоличный пианист Эмилио Аттили больше не играет в баре «Шератон», и «Бухту Счастливого Случая», я слышал, затопили в канале Сан-Карлос. К счастью, по улицам больше не скользят зловещие «форды» с погашенными фарами, источающие запах Школы военных инженеров и страха. Но самые лучшие бары по-прежнему открыты, улица Коррьентес так и называется, пиццерия «Палермо» и букинистическая лавка Виктора Айзенмана остались на своих местах.

В вестибюле отеля слышны звуки танго. В баре пианист играет «Ее глаза закрылись», и пара танцоров кружится на сцене с виртуозной четкостью, достичь которой в танго под силу только аргентинцам. Он молодой, строен, смугл, одет, как истинный портеньо [13]: узкий пиджак, белоснежный шейный платок, шляпа, лихо сдвинутая на затылок. Танцор все время улыбается, то ли приветливо, то ли хищно, обнажая ровные, белые зубы. Она, хрупкая, скорее интересная, чем красивая, скользит по паркету, ведомая этой улыбкой, в легком платье с разрезом до самого бедра.

Я сажусь за столик и прошу принести джин с тоником. Рядом двое туристов-янки, по виду — из Арканзаса. Оба в восторге от того, что им довелось обнаружить подлинный аргентинский колорит. Здесь же постояльцы отеля и несколько пожилых пар, судя по всему — аргентинцев. Одна из таких пар расположилась рядом со мной. Он лет семидесяти, в элегантном костюме и при галстуке. Она в простом черном платье, очень стройная для своих пятидесяти с лишним. Мелодия затихает, и тут же начинается другая, «Цена головы». Танцор выпускает руку своей партнерши. Они с двух сторон подходят к моим соседям и приглашают их на сцену. Мужчина, изящный и строгий, бережно ведет танцовщицу. Видно, что в свое время он пережил немало любовных приключений. Но я не могу отвести взгляд от его спутницы. Танцор сбросил шляпу с непокрытой головой, все так же улыбаясь, ведет ее в танцы. Их движения на удивления слаженны. Эта пара танцует вместе впервые в жизни, но женщине в черном таинственным образом удается следовать за музыкой и партнером. Она кружится в объятиях танцора, склоняется из стороны в сторону с неизменным достоинством и грацией. Партнер ведет ее учтиво и осторожно. Когда-то эта дама была настоящей красавицей, она и сейчас необыкновенно хороша собой. Ее привлекательность кроется в манере двигаться, выразительной и женственной, в каждом плавном, уверенном, волнующем движении. Ее танец — вызов без тени вульгарности, красота, которой не нужно кричать, чтобы заявить о себе. Я настоящая сеньора, говорит она в каждом движении. И настоящая женщина.

Едва смолкает музыка, раздаются аплодисменты. Мужчина вежливо благодарит партнершу и достает сигарету. Черноволосый танцор с дерзкой улыбкой отводит даму за столик и, склонившись, целует ее руку. Сеньора молча улыбается, не глядя ни на кого из нас. А мы не силах отвести от нее взгляд. Любой из нас продал бы душу за то, чтобы в свои пятьдесят с лишним танцевать танго с таким мастерством и достоинством. Храня древнее и мудрое молчание, тайну вечной женственности. Тайну, которую мужчины никогда не смогут разгадать.