С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001), стр. 17

В общем, я вынужден согласиться с мнением Комитета разгневанных читательниц. Больше нет женщин, ради которых можно пойти на край света, но нет и настоящих мужчин. Наша дистиллированная, обезжиренная жизнь не может породить других кумиров. А возможно, все дело в иллюзии близости к «звездам», которую создают телевидение и журналы. Быть может, мужчины в каждом жесте и манере закуривать сигарету, и женщины, один взгляд которых заставляет трепетать, утратили бы свою тайну и силу, знай мы о них столько же, сколько о нынешних кумирах. Мы сами создаем себе идолов, лепим из собственной глупости и всеядности. Оказывается, глупость — одна из примет демократии. Великие мифы подобны богам и мечтам. К ним нельзя прикасаться руками.

ДАМЫ И ГОСПОДА

Я все думаю о настоящих мужчинах — мужчинах с головы до ног, как говорила моя бабушка. Напоминаю, что неделю назад я получил ноту Комитета рассерженных читательниц, с которой был вынужден полностью согласиться. В ней говорилось, что, кроме Харрисона Форда, в Голливуде не осталось настоящих мужчин. Реальность в этом отношении ничем не отличается от кино.

Я знаю одну сеньору, очаровательную блондинку. Она ходит на высоченных каблуках и умеет носить джинсы, как не умеет ни одна из телегероинь, что проводят полжизни за столиком кафе. По ее словам, чашка кофе и сигарета — одни из немногих сто?ящих вещей в нашей паршивой жизни. Эта дама, настоящая интеллектуалка, пятиминутная беседа с которой заставляет мужчин сознавать полное свое ничтожество, обожает обшарпанные бары с цинковыми стойками. В таких местах на стенах висят фотографии футбольных команд и календари с красотками. Рабочие заходят туда в обеденный перерыв съесть миску лапши с фасолью. Каждый вечер моя знакомая выходит из переплетной мастерской в старом Мадриде, в которой день напролет реставрирует обложки «Поэтик» Аристотеля и «Жизней» Бенвенуто Челлини, и, старательно обходя стороной расположенные в округе элегантные бары, отправляется на поиски забегаловки для уличного сброда. А потом молча курит в компании чернокожего торговца рухлядью, пьянчужки из дома напротив и маляров из ближайшей мастерской, чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете.

Как-то мы заглянули в бар на бензоколонке в промышленной зоне. По телевизору шел футбол, между столиков ходил официант с татуировкой на запястье, рабочие и водители грузовиков попивали коньяк. «Вот место, которое должно тебе понравиться», — заметил я. Ее ответ мог стать эпиграфом к моей статье: «Только здесь еще можно встретить нормальных мужчин». Сказав это, она отхлебнула кофе и закурила очередную сигарету. Оказалось, она уже не один год проводит время в таких барах — барах для пролетариев, как она их называет, среди потных работяг с чернотой под ногтями, запивающих анисовку коньяком, табачного дыма и разговоров о футболе, в атмосфере органичной мужественности. «В таких местах я в безопасности, — рассказывала моя собеседница. — Никакого дискомфорта. В них меня ни разу не оскорбляли ни жестом, ни словом. Наоборот, в присутствии дамы такие парни изо всех сил демонстрируют хорошие манеры. Получается довольно неловко, но так трогательно».

Для сравнения моя подруга рассказала о посещении совсем других мест — дорогих и престижных баров, завсегдатаи которых, сплошь менеджеры и модные дизайнеры, все как один при галстуках и мобильных телефонах, сидевшие с таким видом, будто прямо в тот момент принимают судьбоносные для всего мира решения, начинали пялиться на нее, стоило ей появиться в дверях. Одна улыбка такого покорителя сердец казалась более оскорбительной, чем рискованный комплимент водителя грузовика. В дорогих барах всегда приходилось быть начеку: их посетители были избалованы, жестоки и трусливы. Каждый мнил себя Томом Крузом или Киану Ривзом. Какой-нибудь идиот непременно начинал лезть с разговорами: «Детка, где я мог тебя видеть?», или норовил угостить выпивкой, хотя никто и не думал просить его об этом. Тогда моя знакомая медленно поднималась и с уверенным, ледяным презрением, на которое способны только женщины, говорила вслух или одним взглядом: «Отвали, придурок!»

ТРИ ТЫСЯЧИ ЛЕТ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАТ

Я не сразу отреагировал, ибо до сих пор не могу отправиться от шока. Протираю глаза, умываюсь ледяной водой — и никак не могу прийти в себя. Не знаю, помните ли вы, но две недели назад три тенора, известных своим истинным, откровенным и беспримесным национализмом, предложили упразднить министерство культуры, мотивировав это тем, что (цитирую дословно), «в Испании культуры нет». Они так и сказали, не дрогнув, глазом не моргнув. А потом сфотографировались.

Конечно, можно отмахнуться от этих слов, счесть их недобросовестной рекламой, попыткой прославиться, заставить всю страну обсуждать свою выходку: «Вы слышали? Ну что за молодцы!» Многие так и рассудили. Ведущие радиопрограмм и аналитики с телевидения, напротив, восприняли новость всерьез и долго мусолили ее в эфире. Они привыкли превращать любую ерунду в событие государственного масштаба. Самые импульсивные на чем свет стоит ругали идиотов, сеющих раздоры и мерзости. Каждый волен выражать собственное мнение.

Выскажу и я свое. Я сделал ошеломляющее, правда, немного запоздалое открытие относительно нашей страны (или нации, не знаю, как правильно). Оказывается, у этой страны или нации (надо послушать, как говорит премьер-министр), которая дала миру блистательную латинскую литературу после распада Римской империи, сумела сохранить в Севилье очаг искусства и просвещения в эпоху повсеместного варварства, познакомила Европу с восточной наукой, открыла Америку и породила десятки новых народов, никогда не было собственной культуры. Оказывается, пещеры Альтамиры, типография в Мехико, кафедральный собор Бургоса, «Погребение графа Оргаса», кастильская и каталанская речь в Византии, «Герника», Национальная библиотека, Школа переводчиков в Толедо, акведук в Сеговии, «Сдача Бреды», кордовские мозаики, Саламанкский университет, миссия в Калифорнии — все это лишь франкистская пропаганда. Получается, что андалусец Сенека, воспитатель римского императора, уроженец Нового Карфагена Исидор Севильский, который писал на латыни, и Аверроэс, и Гонсало де Берсео, и Авиценна, и Рамон Луллий, и Небриха, и еще четыре тысячи каталанцев, валенсийцев, наваррцев, астурийцев, эстремадурцев, книги которых Николас Антонио собирал тридцать три года, чтобы составить из них Национальную Библиотеку, — хлам, сборище бездарностей, flatus vocis [5] непонятно откуда взявшейся литературы. Дали, Валье-Инклан, Унамуно и Бароха были просто грязными продажными шовинистами. Примеры истинной культуры и высокого национального самосознания можно пересчитать по пальцам: «Каниго» и другие признанные шедевры каталанской литературы, Гауди, кельтские раскопки, Кастелао, фронтон Аноэты и сыгравший решающую роль в становлении западной мысли дон Сабрино Арана. Кто не согласен, пусть убирается восвояси.

К счастью, далеко не все из нас готовы оставить культуру в руках некомпетентных (если не сказать безграмотных) министров, готовых разбиться в лепешку и вылезти вон из кожи, только бы их не сочли фашистами. И все же одно дело — министры, а другое — трое бессовестных мошенников. Наши аферисты добиваются того, чтобы понятия культуры и нации признали реакционными и опасными для общества, а тех, кто их использует, немедленно ставили к стенке. Вообще-то, они запросто могут получить, что хотят. Над Сенекой и «Кодексом Семи Сторон» нависла опасность посерьезнее горе-нацистов или комиксов про Астерикса. Может случиться так, что о них вовсе позабудут. Испанцы вот-вот откажутся от собственной культуры, опорочат ее, похоронят и устроят на могиле пикник.