Четвертый эшелон, стр. 32

— Немедленно разыщите… Да… Приказ комиссара Королева… Товарищ полковник, так же нельзя… Мы вашего Данилова давно ждем.

В неинтересном для него разговоре лейтенанта вдруг промелькнула его фамилия.

— Вы какого Данилова ищете? — спросил он, с неохотой отрываясь от журнала.

— Простите, товарищ полковник, но это наше дело, — важно ответил лейтенант.

Данилов хотел сказать ему пару слов. Уж больно не любил он вот таких лощеных нагловатых порученцев. Его дело, так пусть и ищет Данилова. Иван Александрович вновь открыл журнал и с удовольствием начал читать приключенческий рассказ Ник.Жданова «Старая лоция», но все же вполуха он слышал, как бился у телефона лейтенант, пытаясь его разыскать.

Постепенно приключения катера лейтенанта Лукашина настолько увлекли его, что Данилов забыл и о времени, и о порученце.

— Иван, — вернул его обратно в приемную голос Серебровского. — Сидит, читает, а мы с ног сбились, его разыскивая. Ты что здесь делаешь?

— Как видишь, читаю «Огонек» и жду приема, — невозмутимо ответил Данилов.

— Что такое? — Серебровский повернулся к лейтенанту. — Почему полковник Данилов сидит в приемной?

— Как Данилов? — лицо у порученца вытянулось. — Я…

— Ты давно здесь? — все больше распаляясь, рявкнул Серебровский.

— Часа полтора.

— Ну, Макаров, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, проговорил Серебровский, — с тобой мы разберемся позже. Пошли, — махнул он рукой Данилову.

Королев встал из-за стола и пошел им навстречу. Виктор Кузьмич только еще больше похудел, и оспины на лице стали заметнее.

— Нашелся. А мы его ищем, поминаем тихим, незлым словом, — он крепко пожал руку Данилову, заглянул в глаза. — Давно, давно не видел тебя. Поседел, похудел.

— Да и ты, Виктор Кузьмич, не раздался на наших-то харчах. Или теперь на «вы», товарищ комиссар третьего ранга?

— Нет, Иван Александрович, для тебя все, как прежде. — Королев обнял его за плечи, повел к столу. — Садись. Кури.

Данилов удобно устроился в кресле, взял папиросу из пачки, лежащей на столе.

— Рад, очень рад, — продолжал Королев, — что опять пришлось работать вместе. Это моя идея была подключить тебя к белорусским делам. И подсказал мне ее Алтунин.

— То есть как?

— А очень просто. Беседовал я с ним, с доверием относится к тебе бывший капитан. Вот поэтому мы и решили поручить тебе одно очень важное дело. Я предварительно говорил с ним. Вроде бы мужик осознал многое и искренне раскаивается. Больше того, я думаю, он нам здорово сможет помочь. Но я пока ни о чем конкретном не намекал ему. Думаю, что ты сам побеседуешь с ним.

Королев постучал мундштуком папиросы по столу и вопросительно посмотрел на Данилова.

— Ты имеешь в виду явку в Барановичах?

— Гений, светлая голова, — вмешался в разговор Серебровский, — мы хотели бы внедрить Алтунина в банду.

— Не боитесь? — Иван Александрович посмотрел поочередно на своих собеседников. Они молчали, но в глазах каждого он прочитал, что да, конечно, боятся, но иного выхода нет.

— У меня есть парень, надо его внедрить вместе с ним, — твердо сказал Данилов.

— Кто? — Королев взял ручку.

— Лейтенант Никитин.

— Почему именно он?

— Смелый парень, фиксы золотые. Он вполне сойдет за уголовника, ну а потом дело знает.

— Вот это главное, — обрадовался Королев. — Он семейный?

— Пока нет.

— Прекрасно.

— Что именно? — удивился Данилов.

— Одинокого легче на такое дело посылать, — пояснил ему Серебровский, — если что, терзаться меньше будешь.

— Это не ответ. Какая разница, если мы посылаем человека на смерть. Значит, вина ложится прежде всего на нас, — сказал Данилов грустно. И подумал о тяжелом бремени власти. О тяжести потерь и ответственности, которая ложится прежде всего на плечи командиров.

— Ну так как, Иван Александрович? — спросил его Королев. — Как тебе наш план?

— План-то хорош. Но основные детали нужно доработать на месте, в Барановичах, а с Алтуниным я поговорю. Он где сидит?

— В «Таганке». В отдельной камере. Вызвать его? — оживился Серебровский.

— Не надо, я с ним прямо там поговорю.

Данилов и Алтунин

Таганскую тюрьму со всех сторон окружали высокие дома, и Данилов подумал, что это не дело. Из окон виден прогулочный двор, совсем неподходящий пейзаж для тех, кто живет в этих домах. Но ничего, скоро наверняка эти тюрьмы разрушат. Незачем в черте города иметь такие страшилища.

Дежурный по КПП внимательно сверил его документы с бланком пропуска и нажал кнопку. Металлическая решетчатая дверь отъехала в сторону, пропуская его, и немедленно захлопнулась. У окошка дежурного он сдал оружие и получил ключ от следственной камеры.

Идя по темному коридору с потеками сырости на стене, Данилов поражался специфическому тюремному запаху: им были пропитаны стены, двери, пол, окна. Он был неистребим и едок. Данилов не любил бывать в тюрьмах. Каждое посещение их вызывало в нем ничем не оправданную, правда, брезгливую жалость к людям, сидящим в душных камерах. Вчера он посылал в тюрьму Белова, чтобы он навел справки об Алтунине. В его карточке было записано: чистоплотен, вежлив, много читает. Данилов распорядился просмотреть его библиотечный формуляр. Куприн, Лесков, лирика Симонова. Кроме того, в карточку было занесено нарушение режима. По вине надзирателя Алтунин попал в баню с двумя урками, те немедленно захотели его раздеть, и их еле откачали в санчасти. В общем, он оставался верен себе, проводя единую линию поведения.

Алтунин вошел в следственную камеру и улыбнулся:

— Иван Александрович! А я уж и не думал встретиться.

— Гора с горой…

— Да, воистину неисповедимы пути господни, но все они ведут в тюрьму…

— Ну зачем же так мрачно, — Данилов расстегнул планшет, достал бумаги, — мне кажется, что сегодня я смогу вас обрадовать.

— Чем же? — Алтунин печально посмотрел на него.

— Вот какое дело, Вадим Гаврилович, в своих показаниях вы пишете, что убили лейтенанта Мирошникова Вячеслава Михайловича. Так его звали?

— То, что Слава, помню, а отчество забыл.

— Далее вы показываете, что застрелили его в районе Стрийского парка. Так?

— Так.

— Ошибаетесь.

— Я был пьян и писал со слов «дружков», — с горечью ответил Алтунин.

— Вот копия сводки Львовского НКВД за 1-2 июня 1941 года. В эти два дня не было зафиксировано ни одного убийства. А теперь прочитайте показания подполковника Мирошникова. Прошу.

Алтунин взял бумаги и начал медленно, словно по складам, читать. Потом поднял на Данилова остановившиеся, полные тоски глаза.

— Значит?..

— Именно. Скрыпнику, кстати, его настоящая фамилия Крук, необходим был пилот, который помог бы ему бежать за границу…

— Значит, Зося…

— Да, все так. Они сначала споили вас, а потом, подавив волю, запугав долгами, сделали из вас, Вадим Гаврилович, преступника. Мы сняли с вашей совести самое тяжкое обвинение — убийство товарища. Но остались еще ограбление магазина, дезертирство, соучастие в грязных спекуляциях Судинского, незаконное ношение орденов и оружия.

— Я готов, — спокойно ответил Алтунин и твердо посмотрел в глаза Данилову, — я не знаю, как благодарить вас. Убийство Мирошникова камнем лежало на моей совести…

— Нет, Алтунин, вас мучает другое, — перебил его Данилов, — вы слишком поздно поняли, куда завел вас ваш эгоизм и себялюбие. Вы жили по принципу: лучше пять минут быть трусом, чем всю жизнь покойником. Это мучило вас. Потому что в основе своей вы человек храбрый и честный. Ослабив волю, вы поплыли по течению бездумно, как коряга, сброшенная трактором в реку, не задумываясь, куда прибьет вас вода.

— Зачем вы мне это говорите? — Алтунин взял папиросу, жадно затянулся. — Неужели так приятно топтать лежачего?

— Топтать? Нет. Я хочу, чтобы вы на время абстрагировались от прошлого. Представили себя вновь капитаном Алтуниным, а не зеком из камеры 287.