Под парусом в Антарктиду, стр. 39

Три часа ходов, и справа по борту появляются одноэтажные дома порта Уильямса. Чуда не произошло, они вызывают «Уранию-2» и обязывают зайти. Заходим в узкую бухту, где стоят у деревянного пирса четыре яхты. Вокруг мели, подсаживаемся на одну из них, но не снимаемся, и я ничего не предпринимаю, хочу, чтобы чилийцы потрудились поставить нас на место, тем более если решили повоевать с парусной яхтой. Вскоре они приплывают целой командой на большой надувной шлюпке, все в форме, с пистолетами, но в итоге начинают трудные маневры по швартовке «Урании-2», которая никак не идет в узость. Темнота застает полицейских за трудной работой, но наконец яхта согласилась уместиться в узкой бухте. Взяв документы, идем в префектуру. На стене большая карта Антарктиды, где жирной прерывистой линией обозначен сектор собственности Чили. Ни много ни мало, но это почти весь Антарктический полуостров, где задолго до появления Чилийской станции существовала уже наша станция «Беллинсгаузен». Дежурный офицер повторяет выученную наизусть фразу, что для того, чтобы нам выйти из порта, они должны получить разрешение из Вальпараисо, своей центральной префектуры, находящегося, по крайней мере, в двух тысячах миль к северу от порта Уильямса. Хочется сказать им: «Расслабьтесь, ребята, на свете так много действительно приятных занятий, таких как наше путешествие, или ваши оса-до, матэ, футбол, наконец!» Ох и молодцы поляки с «Фредерика Шопена»! Мы тут же забиваем заявку на посещение мыса Горн, которую они отправляют по факсу в тот же Вальпараисо. И уходим на «Уранию-2». На яхте я сделал замечание команде по поводу рассыпанной на пол вермишели и, видимо, дольше, чем нужно, объяснял, что на яхте должна быть идеальная чистота. И тут всегда тихий, и обходительный Аркадий взорвался. Он кидал в меня ужасно обидные и несправедливые, на мой взгляд, фразы, что я изверг, что я ничего не понимаю в порядке, что у нас все нормально, но я канючу. Я, ошарашенный, оставался сидеть на ступеньках кают-компании, продолжая молча выслушивать крики Аркадия. Остальные молчали. Интуиция подсказывала, что в данный момент ничего страшного вовсе не происходит, хотя я, естественно, не привык к тому, чтобы кто-то на меня так орал. Но совершенно не хотелось «давать Аркадию достойный отпор» и тем более доказывать, что я хороший. Я чувствовал, что это усталость Аркадия. А устал он больше других. Он первый раз попал в такую переделку. Все остальные, кто больше, кто меньше, бывали уже в экстремальных ситуациях. А тут экстрим был по всем статьям: море, погода, сроки, страх перед стихией, безденежье, жрать нечего, а самое главное, что убивало, — это нереализованные до сих пор надежды на фото, что для Аркадия было самой большой бедой. А тут еще кэп пристал с лапшой, думал бы лучше, где деньги взять! Это был крик души Аркадия, и кое в чем я чувствовал свою вину.

К вечеру следующего дня нам пришло разрешение покинуть гостеприимную страну Чили. Мы заплатили пятьдесят долларов, и офицер выписал нам разрешение на посещение острова Горн. В этом был явный беспредел чилийцев, и сразу же вспомнились те счастливые времена, когда мы вместе, еще не с СЭРом, но с Дрейком, ходили этими пустынными водами, считая их своими.

Глава 9. Огненная земля, пролив Дрейка, Антарктида

Утром выходим из порта Уильям-са. Тихо. Ветра нет, идем под мотором. Огибаем большой остров Наварино и спускаемся на юг между ним и островом Пиктон. До Горна не более пятидесяти миль. Погода спокойная, видим остров Леннокс, после которого должна открыться группа островов Эрмите, включающих в себя остров Горн. Не стоило нам преждевременно радоваться по поводу еще не свершившегося и планировать, что мы будем делать на острове… В общем, нам не суждено было высадиться на этот остров, потому что вдруг, без всякой подготовки, откуда-то, как нам показалось, сверху, ударил шквал — в Дрейк пришел очередной циклон. В считанные минуты море из синего стало белым от пены, через которую из глубины прорывались на поверхность могучие пласты зеленой воды. Примерно в этом же месте два года назад, оставив пацанов внизу, боцманы мачт резали на верхних реях шкоты, спасая «Крузенштерн».

Краем глаза наблюдая картины этого натиска, окатываемые прозрачными валами на баке, застегиваем массивные карабины штормового стакселя за стальную тетиву штага. В этой ситуации неуместно было сожалеть о том, что мы не высадимся на острове Горн. Можно было развернуться и лететь попутняком в Ушуаю. Или же искать якорные стоянки, которые отметил на наших картах Паскаль. Но мы были готовы к ужасам пролива, достаточно начитаны, наслышаны и приняли этот ветер относительно спокойно. Уваливаясь и постепенно освобождаясь от плена островов, которые проплывали один за другим у нас по бортам оставляя позади последние бухты с якорными стоянками, вылетаем на простор пролива Дрейка. «Урания-2» ложиться курсом на Антарктиду. Можно потерять многое. Нельзя терять главного.

Был полный бейдевинд правого галса, когда «Урания-2» под одним штормовым стакселем начала отсчитывать первые мили пролива. Вскоре волна стала захлестывать яхту вместе с рубкой. Через неплотно прикрытый главный люк влетело несколько ведер воды, которая вывела из строя аппаратуру у приготовившегося принимать погоду Иван Ивановича. Яхту било.

Полная луна освещала черные волны, медленно перекатывающиеся и валяющие яхту с борта на борт. И глядя на эту мощную динамику, подумалось, что ветер стихает. Утром величественная картина: Дрейк катит свои могучие валы зыби. Поднимаешься на один из них — и видишь вспаханный штормом океан. Стало понятным, что пролив Дрейка — это действительно особый район. Он не похож ни на один район, в котором ходили обе «Урании». В отличие от арктических морей северного полушария, здесь все было более непредсказуемо, и когда миллибары обещали отсутствие ветра, он вдруг приходил с такой яростной силой, к которой трудно было привыкнуть, и быстро разводил волну, которая уже через час кидала яхту, как щепку, и никто определенно не мог знать, откуда он мог навалиться в следующий момент. Нужно было постоянно быть «на стреме», потому что прибавилось работы по замене парусов на штормовые и наоборот, отчего в голове застрял страх, как бы кто-то не улетел за борт на этих операциях. Я, как «попка», постоянно твердил об осторожности, фразы были одни и те же и мне самому надоели — единственное, что я мог сделать в этой ситуации. «Урания-2» как утка ныряла в могучих волнах Дрейка, обдавая себя водой, и когда шипела волна, я, как по команде, пригибался к штурвалу, сжимал его сильнее, и волна обдавала меня. Такие «поливальные» волны я определял по звуку, они шипели и вопреки всему поднимались сбоку над яхтой и обрушивались на рубку. Эту почти вертикальную стену, вырастающую в один момент у борта яхты, можно было видеть краем глаза, потом на две секунды все погружалось во мрак, когда стихия встречалась с металлическими надстройками судна и на какой-то момент поглощала их. Это был короткий момент смерти, который всегда заканчивался всплытием, очень похожим на всплытие подводной лодки: выталкиваемая наверх страшным усилием, о котором говорил конструктор «Урании-2» Саша Стружилин, и сбрасывая с себя десятки тонн ледяной воды, яхта вылетала на поверхность и сходу, как ни в чем не бывало, очень легко взлетала на очередную гору.

Я не мог нарадоваться на команду — единственный минус, который имели мои мужики, это недостаточная яхтенная опытность. Зато в вопросах стойкости, отсутствии неприязни друг к другу, не говоря об открытой ненависти, даже по прошествии почти полугода совместного плавания, — это было прекрасное попадание.

Стул из кокпита убрали, потому что народ падал с него. Теперь приходилось рулить стоя, широко расставив ноги. Дождь сменился градом, и это было лучше, теплее. Подскисло буквально на час, и вот пошли новые шквалы. Чем-то, значит, Боцман провинился. Действительно, сегодня 7 февраля, у Сашки день рождения. 33 года. Рюмка водки, принесенная Боцманом с помидорчиком и куском лепешки, вынула меня из пессимистических дум. Первая рюмка опьянила, а вторая отрезвила. Я выпил и мне подумалось: пьяного мужика, стоящего на руле в проливе Дрейка, нужно пристегнуть, а на компасе помадой или фломастером прочертить линию, чтобы вел нормально яхту. Вышел именинник, одетый по-боевому, меняет меня, а сам доволен, что выпало ему родиться в Дрейке. И сразу же приходит волна и окатывает его с ног до головы. Боцман, вытирая лицо рукавицей, страшно этому рад. Он действительно на большом подъеме. Сегодня Иван организовал радиосвязь с Петрозаводском, и Саша очень корректно и по-военному четко поговорил со своей мамой — Риммой Борисовной. Мог бы для порядка слезу пустить. Совсем одичал.