Рискуя и любя, стр. 6

Такер вздохнул. Он знал, что должен сделать и какой ценой.

Он подхватил бутылку с водой и молча подошел к Ниеме, лег рядом с ней на одеяло и положил бутылку поблизости.

— Тише, тише, — пробормотал, почувствовав, как она напряглась. — Постарайся уснуть. — Он прижал ее к себе, согревая своим телом. Натянув второе одеяло, чтобы защитить Ниему и себя от холода, обнял ее за талию.

Такер физически ощущал, как ее тело излучает лихорадочный жар, который окутывает их обоих, как третье покрывало. Ниему слегка колотил озноб, и Такер крепче притиснул ее к себе. Она лежала на левом боку, чтобы не прижать правое раненое плечо.

— Организм борется с инфекцией, — негромко произнес Такер. — В аптечке есть аспирин, на случай если тебе будет совсем худо, а пока жар несильный, пусть он делает свое дело.

— Да. — Голос ее звучал тихо, устало.

Он погладил ее по волосам, а сам старался придумать, чем бы ее отвлечь. Может, если она хоть на время забудет о том, что произошло, то сразу уснет.

— Однажды мне довелось наблюдать солнечное затмение. Я был тогда в Южной Африке. — Он не стал сообщать ничего конкретного. — Стояла ужасная жара, так что воздух казался раскаленным. Холодный душ нисколько не помогал — стоило мне вытереться полотенцем, как я снова был мокрый от пота. Все старались сбросить с себя как можно больше одежды.

Такер не знал, слушает ли она его; ему было все равно. Он продолжал размеренно и монотонно рассказывать еле слышным шепотом. Если он надоест ей своими историями и она уснет от скуки, тем лучше.

— По радио передали, что ожидается солнечное затмение, но всех так измучила жара, что никто не обратил на это внимания. Дело было в маленькой деревушке, куда любители затмений обычно не добираются. Я и сам, признаться, о нем забыл. День стоял жаркий, солнце светило так ярко, что приходилось носить темные очки. Солнечное затмение застало меня врасплох. Сияющее солнце, голубое небо, как вдруг словно облако заслонило солнечный диск. Птицы разом умолкли, домашняя живность попряталась по углам.

Кто-то из деревенских жителей взглянул вверх и воскликнул: «Посмотрите-ка на небо!»— и я тут же вспомнил про затмение и посоветовал им не смотреть на солнце, чтобы не ослепнуть. Вообрази себе черное солнце — жуткая картина. Небо потемнело, стало заметно холоднее. Мрак сгущался, но небо по-прежнему было голубым. Наконец луна полностью закрыла солнце, и солнечная корона… захватывающее зрелище. На землю опустились зловещие сумерки, все стихло, и только ослепительный ореол вокруг черного диска сверкал в небе. Сумрачная тьма царила не дольше двух минут, и все это время ни одна живая душа не проронила ни звука. Мужчины, женщины, дети — все стояли не шевелясь, затаив дыхание. Постепенно свет возвращался на землю, запели птицы. Из сараев повылезали куры, залаяли собаки. Луна ушла, и вернулся солнечный зной, но больше уже никто не жаловался на жару. — Два дня спустя во всей деревне никого не осталось в живых, всех перерезали, правда, об этом Такер умолчал.

Он прислушался. Ее дыхание было частым, неглубоким, она еще не спала, но по крайней мере успокоилась и расслабилась. Значит, скоро усталость возьмет свое и ее сморит сон.

Потом он рассказал ей про собаку, которая была у него в детстве. Никакой такой собаки на самом деле не существовало, но Ниема об этом не знала. Такер придумал забавную псину с длинным гибким тельцем, как у таксы, и кудрявой шерсткой, как у пуделя.

— Беспородная дворняжка, — негромко усмехнулся он.

— А как его звали?

Такер не ожидал услышать ее голос — тихий, робкий. В груди его все сжалось от боли.

— Не его, а ее, — ответил он. — Я дал ей имя Фифи, поскольку считал, что оно подходит пуделям.

Такер стал рассказывать ей историю за историей, описывая проделки шаловливой Фифи. Собачонка была просто чудо. Она могла лазать по деревьям, сама открывала двери, а ее любимая еда (о Господи, как называются эти детские хлопья?) — «Фрут-лупс». Фифи спала рядом с кошкой, прятала тапки под кровать, а однажды умудрилась съесть его тетрадь с домашним заданием.

Целых полчаса Такер выдумывал похождения мифической Фифи, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно, убаюкивающе, то и дело прислушиваясь к дыханию Ниемы. Оно становилось все медленнее, глубже, и наконец она заснула.

Тогда он тоже позволил себе немного вздремнуть. Он спал чутко, ожидая, когда вернется Хади, несколько раз просыпался и проверял, не спадает ли жар у Ниемы. Ее все еще лихорадило, но он успокоился: состояние не критическое, организм успешно борется с инфекцией. И все же он время от времени будил ее и давал ей пить. Как он и предполагал, стоило ей наконец уснуть, природа взяла свое, и, просыпаясь, чтобы попить, она тут же снова проваливалась в глубокий сон.

Время шло, а Хади все не возвращался. Такер не волновался. Перед рассветом самый крепкий сон, и Хади, вероятно, поджидает, пока все в деревушке уснут. Тем не менее, просыпаясь, он каждый раз смотрел на часы и прикидывал, сколько еще времени в их распоряжении. Чем дольше будет спать Ниема, тем лучше она отдохнет и тем быстрее сможет передвигаться на следующий день. С другой стороны, не стоит ждать слишком долго.

В пять утра он включил фонарик и выпил воды, затем осторожно разбудил Ниему. Она сделала несколько глотков воды, затем снова прильнула к нему и сонно зевнула.

— Пора вставать, — негромко промолвил Такер. Она зажмурилась.

— Еще рано. — Повернувшись к нему лицом, она обняла его рукой за шею и спрятала голову у него на груди.

Она думает, что он Даллас. Должно быть, она не очнулась от сна, а может, ей снился погибший муж. Она ведь привыкла просыпаться в его объятиях, даже если они и не занимались любовью, а так как женаты они были совсем немного, то Такер готов был поспорить, что Даллас не упускал ни одной ночи.

Надо растолкать ее, разбудить, накормить, осмотреть ее рану и подготовиться к дневному переходу независимо от того, вернется Хади или нет. Такер понимал, что должен сделать, но впервые в жизни изменил своему долгу. Он крепко сжал ее в объятиях, всего на одно мгновение, чтобы снова почувствовать, как она прильнула к нему в ответ.

Нет, не к нему. Она обнимает Далласа, своего мужа, которого видит сейчас во сне.

Ценой неимоверных усилий он со вздохом отстранился от нее.

— Ниема, проснись, — мягко промолвил он. — Это сон.

Сонные глаза медленно раскрылись, в свете фонарика они казались черными как ночь. В следующий миг в глубине этих глаз отразились удивление, шок, ужас. Она отпрянула от него, губы ее задрожали.

— Я… — начала было она, но не смогла больше вымолвить ни слова.

Рыдания подступили у нее к горлу. Она отвернулась от него и ничком упала на одеяло, все тело ее сотрясалось в конвульсиях. Из груди ее вырвались протяжный резкий стон и отчаянные рыдания. Ее самообладание прорвало, как плотину, и теперь она никак не могла успокоиться. Ниема безутешно рыдала, изливая свое горе в слезах. Она все еще всхлипывала, когда Такер в холодной предрассветной тьме вдруг услышал шум подъезжающего автомобиля и пошел встречать Хади.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 3

Атланта, Джорджия, 1999 год

Самолет компании «Дельта», рейс 183 Атланта — Лондон, был заполнен до отказа. Пассажиры первого класса уже расселись по местам и устроились поудобнее, просматривая периодику или попивая напитки.

Конгрессмен Дональд Брукс вместе со своей женой Элейн летели отдыхать — Дональд впервые за много лет взял отпуск, а Элейн уж и не надеялась, что он когда-нибудь освободится. Он работал ежедневно по восемнадцать часов в сутки, с тех пор как его избрали на этот пост пятнадцать лет назад. Однако даже столь долгое пребывание на правительственном посту не истребило в нем идеализм: он считал, что должен добросовестно отрабатывать деньги налогоплательщиков. Со временем она привыкла ложиться спать одна, но всегда просыпалась, когда он приходил, и они подолгу разговаривали. В первые годы его вступления в должность они еще не имели известности, и ей приходилось все вечера проводить дома с детьми.