Кругосветное плаванье "Джипси Мот", стр. 16

28 сентября, на 32-й день после старта, я был в 1940 милях от пересечения гринвичского меридиана с 40-й параллелью, а “Катти Сарк” на тот же день своего плавания была в 1900 милях от этой точки. Следовательно, ее выигрыш составлял всего 40 миль. Значительно похолодало, и даже в каюте приходилось надевать шерстяную рубашку и брюки. Чувствовалось дыхание Антарктику!

Сравнения с результатом “Катти Сарк”, сделанные накануне, меня подбодрили, но день 29 сентября начался плохо. Обнаружилось, что залит левый кормовой рундук. Я решил, что грота-гик, перекатываясь при переходе паруса, дергал нирал и, таким образом, расшатал рым-болт, отчего палуба и потекла. Какая досада! Ведь рундук переполнен книгами, которые превратились в кашу. В порядке предосторожности снова откачал трюмную воду. Пришлось сделать 35 качков, чтобы осушить льялы. Хорошо, если это вода из носового гальюна, которая не сошла в корму, когда я ее вчера отливал.

Поработав помпой, заметил, что мне приходится все время поддергивать штаны. Измерил талию, и оказалось, что объем уменьшился до 30,75 дюйма. Прямо как у девушки! Разумеется, я ничуть не удивился тому, что похудел, но хотелось добиться улучшения аппетита. Кое-что я ел с удовольствием, но бывали дни, когда приходилось насильно заставлять себя принимать пищу. Угостился джином, что было оплошностью: по моим приметам, за джином неизменно следует шквал и тяжелые работы на палубе.

Этот стаканчик подкрепил мое суеверие. Разразился шторм от юг-юго-востока и принес страшную зыбь. Шторм налетел на меня оттуда, куда я должен был идти, и, следовательно, обрек на бездействие. Попробовал забраться в койку, но меня выгнала оттуда сильная боль в правой ноге. Опасаясь новых неприятностей, которые так и сыпались на меня, если я пил на борту джин (или шампанское), решил для разнообразия переключиться на горячий “бренди с…” Не могу припомнить, что Джоррокс имел в виду под этим многозначительным “с”, кажется “с сахаром и лимоном”. Во всяком случае, мой напиток получился отличным и очень меня подбодрил. Шторм несколько стих, но океан еще бурлил, и яхта с трудом продвигалась вперед, неся зарифленный бизань и штормовой кливер. Бренди так меня взвинтил, что захотелось поработать на палубе, и я смазал две лебедки, которые плохо действовали прошлой ночью. Затем натянул еще один трос на автопилот. Все это было крайне необходимо, так как и лебедка и автопилот вызвали ночью адский переполох. Вот что случилось. Я спокойно спустился в каюту, не думая, что яхта рыскнет на ветер, и собрался соснуть, но меня разбудило хлопанье парусов: “Джипси мот” самостоятельно сделала поворот оверштаг. В темноте стук и хлопанье могли нагнать панику даже на слона. Обмотал спасательный линь вокруг груди, но не успел одеться и вылетел на палубу босиком, в одной пижаме. Передние паруса вновь перекинуло, и я решил воспользоваться этим положением, чтобы оставить яхту на левом галсе. Но тут вначале отказали лебедки, а вслед за ними забарахлило автоматическое рулевое устройство. Кормовое весло прижало к борту и заклинило. Несмотря на титанические усилия, мне никак не удавалось поставить весло прямо. Пришлось поиграть румпельтросами, и только тогда судно пошло, а я смог опять повозиться с автопилотом. Дело это оказалось сложным. Автоматическое устройство соединено с румпелем, а нагрузка на последний очень велика. Трудно добиться надежного управления им при помощи румпельных тяг автопилота. Все эти мучительные усилия приходилось делать при свете электрических фонариков. Более мощным фонарем я пользовался при регулировке автопилота, а обыкновенным — при прочих палубных работах. Пока я возился, пустая бутыль (предназначавшаяся для керосина), сохшая на баке кокпита, вдруг свалилась прямо на большой палец ноги (ноготь потом почернел). Это досадное происшествие пошло мне на пользу. После него придавать сколько-нибудь серьезное значений всему происходившему казалось абсурдом.

Стоило ли удивляться тому, что я теряю в весе!

Глава пятая. ЖАЖДУ ВЕТРА И ДОЖДЯ!

Первого октября закончилась пятая неделя плавания. Наконец я вновь почувствовал голод и отлично позавтракал. Спал тоже хорошо и, проснувшись, убедился, что как следует отдохнул. Поднялся на палубу и заменил штормовой кливер рабочим. Это содействовало усилению аппетита. А тут еще судьба позаботилась обо мне, подкинув к завтраку летучую рыбку, которую я немедленно выпотрошил и приготовил. Меню этого завтрака врезалось в память. Один грейпфрут (примерно четвертую его часть пришлось выкинуть — начал портиться); две картофелины, зажаренные вместе с рыбкой; два куска поджаренного хлеба из непросеянной муки с маслом и мармеладом; полторы кружки кофе.

После того как я со всем этим справился, поднялся на палубу и прибавил парусов. Между 32-ми и 35-ми сутками плавания я утратил свои преимущества перед “Катти Сарк”. Она прошла потрясающе много за 33-ие, 34-е и 35-е сутки, и если на 32-е сутки я отставал от нее всего на 40 миль, то на 35-е оказался позади уже на целых 352 мили. Как тут не упасть духом, и действительно, порой меня охватывало гнетущее отчаяние. Казалось, что яхта безнадежно велика и управлять ею в трудных условиях совершенно невозможно. Пробужденный от безмятежного сна, сорванный со своей койки авралом, утомленный тяжелой штормовой работой на палубе, я был склонен видеть все в самом мрачном свете. Частенько подумывал о том, как хорошо было бы нести круглосуточную вахту при полной команде, готовой встретить любую свежую погоду. Такое настроение, впрочем, было недолгим, я всегда чувствовал себя лучше после того, как удавалось крепко поспать несколько часов подряд. Крепкий сон меня прямо преображал, и я весело брался за любую неотложную работу: поливал свой “огород”, засевал семенами каждый освободившийся клочок “земли”, с которого снимал урожай кресс-салата. Кроме того, у меня была еще музыка! Какой замечательной кажется жизнь, когда все идет гладко и звучит хорошая музыка! Я слушал концерт, который записал для меня на пленку Гилс, и понял, что принимал все слишком всерьез и волновался из-за вещей, которые, в сущности, не имеют значения.

Встречный юго-восточный пассат держался сверх отпущенного ему времени: по всем средним данным, его уже не менее трех дней назад должен был сменить норд-ост. Это позволило бы вырваться вперед и не болтаться в бесконечных штормах, бьющих прямо в зубы.

Вечером 1 октября я все еще не вышел из пояса юго-восточного пассата и сетовал в вахтенном журнале, что “путь на юг, видимо, заказан мне навсегда”. Стояла непроглядная ночь. Когда я поднялся на палубу, и небо и море показались мне одинаково черными, но постепенно глаза начали их различать. “Как же хорошо знали снасти матросы на клиперах, — записал я в журнале, — ведь тогда не полагалось никакого освещения там вверху, на марсах. Поражает также, как далеко видит вахтенный, когда немного пообвыкнет в кромешном мраке. И все же командам клиперов, как и мне, порой приходилось стремглав вылетать из коек и мчаться на палубу: „Свистать всех наверх!”” Наконец, через четыре часа я вырвался из пассата. Едва поверил глазам, когда увидел по компасу, что лежу на румбе зюйд-зюйд-ост. После пересечения экватора мне довелось идти по гринвичскому меридиану только на подходе к 40-й параллели. Тогда я находился в 300 милях к юго-востоку от острова Тринидад.

Ветер усилился до 24 узлов, и я, решив, что надо готовиться к шквалу с северо-востока, потравил все шкоты и взял два рифа на гроте Но все это было напрасным трудом: ветер упал до 18 узлов. Тем не менее “Джипси мот” шла отлично и замечательно держалась на курсе, так что я даже перестал волноваться. Очередной напастью в тот день была потеря самой большой и крайне необходимой отвертки: я уронил ее за борт, пытаясь поджать люмаровский механизм, который плохо стопорил грота-шкот.

Ночью 2 октября увидел Южный Крест, впервые после 1938 года, когда возвращался с Шейлой домой из Новой Зеландии. Какое дивное зрелище, хотя одна из четырех звезд несколько померкла, нарушив красоту созвездия.