Вне закона, стр. 67

— Зачем вам понадобилось проверять у меня документы?

— Мы оказываем эксклюзивные услуги, мистер Орлеан, — выговорила она без проблеска человеческого чувства на лице. — И хотим точно знать, с кем приходится иметь дело.

— А-а… — протянул я. — Так это из-за моего наряда или из-за расовой принадлежности?

— Низшие расы, мистер Орлеан, имеются всех цветов кожи. И никто из них повторно сюда не заглянет.

От ее уверенности у меня по спине холодок прошел. Скрывая неловкость, я улыбнулся.

— Так чем же, — спросила она, — можно посодействовать вашему отцу?

Я что-то ей наплел… Соврать для меня труда не составляет. Тетя Альберта как-то сказала мне, что вранье — фамильная черта мужчин в нашем роду по отцовской линии. Как раз поэтому все они и вышли в стряпчие, как называла она адвокатов. «Стряпчий он потому и стряпчий, что ему любую небылицу состряпать раз плюнуть, — говаривала тетушка. — Есть в этом и хорошая сторона, и дурная. Тебе надо хорошего держаться, горе ты мое луковое, чем бы ты ни занимался».

Сорок пять минут я потратил на рассматривание фотографий и чертежей контор по всей округе Мэдисон-авеню. Стоимость аренды ни одной не опускалась ниже трехсот пятидесяти тысяч в год, а комиссионные мисс Локс составляли сумму, равную годовой арендной плате. Уж не жениться ли, подумал я, на агенте по недвижимости, пока бумажной работой буду заниматься?

Мисс Локс на меня не давила. Показывала мне помещение за помещением, время от времени задавала стратегические вопросы.

— Какого рода юридическую практику будет вести ваш отец? — спросила она, улучив момент. — То есть я имею в виду, нужна ли ему большая приемная?

— Была бы нужна, — ответил я, — я бы с вами не беседовал. Всякий юрист с приемной всего в двух шагах от «неотложки».

То был единственный раз, когда я увидел, как она улыбается.

— Есть ли у вашего отца лицензия практиковать в Нью-Йорке? — спросила она, улучив другой момент.

— Вам это следовало знать, — сказал я.

— Как вас понимать?

— Я сообщил вашему помощнику имя моего отца, и он пробыл в вашем кабинете минут пять, если не больше. На вашем месте я бы поинтересовался в Интернете, кто такой Дж. П. Орлеан. И там я увидел бы, что лицензии вести дела в этом штате у него нет. Однако, смею вас уверить, у него много клиентов, которые вкладывают деньги и делают бизнес в вашем городе. Юрист — это прежде всего мозг, а лицензию легко взять напрокат.

Последняя фраза принадлежала моему отцу. Он пускал ее в ход всякий раз в разговорах с клиентами из других штатов, которые не понимали сути игры.

Подозрительность мисс Локс сильно меня озадачивала. Я всего-навсего разглядывал картинки коммерческих помещений. Не было ничего секретного, что я мог бы похитить.

Пока я предавался размышлениям, молодой азиат Брайан принес мне чашечку черного кофе и конфетку в кокосовой крошке. А когда мой визит завершился, проводил меня до входной двери и попрощался, обратившись ко мне по имени. Я сказал ему, как прежде сообщил Валери Локс, что свяжусь с агентством через несколько дней, после того как переговорю с отцом.

Уходя, я заметил, что Валери Локс стоит в дверях своего кабинета и смотрит мне вслед. На ее фарфоровом личике застыло выражение, похожее на озабоченность.

Следующая остановка — стройплощадка на Двадцать третьей улице. Кеннет Корнелл, на которого я пришел посмотреть, работал здесь начальником средней руки. Строители копали глубокую яму, готовясь усадить в нее корни очередного небоскреба. Три больших крана переносили землю и камни с самого низа до ожидающих наверху грузовиков. Кругом все лязгало, визжало и тарахтело. Мужчины и малочисленные женщины орали. Эхом отдавались удары ручных и автоматических молотов, бьющих по многострадальной земле Нью-Йорка в попытке в очередной раз заставить ее подчиниться архитектурным мечтаниям.

Я прошел на площадку, объяснил, что у меня за дело, был снабжен каской и препровожден к человеку, с которым, как я уверял, мы договорились о встрече.

Меня провели к жестяной будке на середине земляного склона. Находившийся в будке человек орал что-то сквозь лишенное рамы окно рабочим, взирающим на него снизу вверх. Я понимал: орет он для того, чтобы перекрыть голосом строительный шум, — но все равно не мог отделаться от ощущения, будто человек пребывает в ярости. А будучи маломерком, я всегда пасовал перед напором злости.

Как мне показалось, Корнелл высок, но несколько долговяз для строительства. Серые глаза Корнелла словно не знали покоя, поскольку они, похоже, слишком глубоко проникали в суть моих намерений.

— Ну?

— Мистер Корнелл?

— Ну?

— Я Орлин. — Я произнес свою фамилию на манер Беззаконца.

— Это должно мне о чем-то говорить?

— Я на прошлой неделе заходил к вам в контору… про работу спрашивал.

Серые глаза напряглись: ощущение такое, будто они мне все легкие сдавили.

— Ты кто такой? — спросил он меня из-под ног и сжал кулаки, подтверждая мое прозрение. — Катись отсюда ко всем чертям.

Не скажу, что я бегом пустился из ямы, но, соревнуйся я в спортивной ходьбе, явно был бы не среди последних.

6

Лана Дрексел, манекенщица, значилась в моем списке последней. Как раз на нее-то я больше всего и хотел посмотреть. Но в тот день не получилось.

Предпоследним шел Генри Лансман. Тут все было просто — он работал парикмахером в «Греншо», оживленном местечке Гринич-Виллиджа. В «Греншо» почти всегда была очередь. Парикмахерская существовала еще со старых времен, в ней обслуживались традиционные тридцать с гаком клиентов. Классические прически делались за двенадцать минут, так что заведение могло себе позволить, так сказать, подкорнать конкуренцию.

В салоне, как я узнал от приятелей, стояли девять кресел, которые не пустовали. Однако поскольку был вторник, а время два тридцать пополудни, очереди на приступках парикмахерской ожидали всего десять — двенадцать человек. Чтобы попасть внутрь заведения, надо было одолеть половину лестничного марша. Как оно выглядело изнутри, сказать не могу, поскольку так туда и не добрался.

— Эй! — воскликнул кто-то голосом, в котором звучало предчувствие страха. — Эй, господин хороший…

— Прощения просим, — произнес мужчина в красной пуховой куртке, прежде чем оттереть меня плечом в сторону, и довольно сильно: я бы точно с приступков полетел, если бы не уперся в тучного джентльмена, не давшего мне упасть.

— Эй, ты! Какого дьявола! — рыкнул толстяк, к которому я привалился. Одет он был в синюю форму.

Я захотел взглянуть на того, кто меня толкнул. Мельком увидел верх его затылка, коротко остриженного и наполовину седого. Мужчина сутулился, куртка скрывала его телосложение, но, впрочем, следовало извиниться перед толстяком.

— Извините… — начал я, и тут раздались крики.

— Эй, вы! Господин хороший! Эй, у этого малого, кажись, с сердцем плохо!

Толстяк, успевший крепко схватить меня за плечо, отвлекся на истошный вопль, чего мне хватило, чтобы броситься поближе к вопящему молодому человеку. Увы, не могу сказать, что прыткость я проявил, беспокоясь за чью-то жизнь: на самом деле просто хотел удрать из-под удара.

Орущий был белым, высоким и хорошо сложенным. Под распахнутой черной кожаной курткой виднелась угольного цвета вязаная рубаха с распахнутым воротом, из-под которого проглядывала обвивающая шею толстая золотая цепочка. Глаза у него были как у перепуганного ребенка. Страх его вполне убеждал меня смыться куда подальше, покуда увиденная малым опасность не перешла на других. Я бы убежал, если бы у ног моих не оказался умирающий человек.

Я опустился на одно колено, чтобы получше разглядеть жертву сердечного приступа. В уголке его рта выступила пена. Губы потемнели, ужас в широко раскрытых глазах уступал место смерти. На умирающем была нейлоновая рубашка с короткими рукавами, что казалось странным — как-никак конец октября на дворе, и прехолодный. Серые брюки задрались. Человек был почти лысым.