Вне закона, стр. 148

— Вали своей дорогой, приятель. Не откажи в любезности попросить Лурдес прийти сюда. Кажется, мне пора прибегнуть к медицине.

Дожидаясь в аэропорту Лас-Вегаса вылета на Хьюстон, который задерживался на полтора часа из-за шторма в Мексиканском заливе, Питер составил длинное электронное послание для Эйхо, которое заканчивалось так:

«Доказать я пока ничего не могу. Нужно повидаться хотя бы еще с двумя, так что направляюсь в Техас. Только хочу, чтобы ты уехала с острова — прямо сейчас. Никаких прощаний, забудь о вещах. Поезжай к моему дядюшке Чарли в Бруклин. Ист-Матер, дом 3074. Жди меня там, я приеду всего через пару дней».

К тому времени, когда он отправился на посадку в самолет на Хьюстон, ответа от Эйхо не пришло. На востоке было 6.36 вечера.

Джон Рэнсом еще работал у себя в мастерской на маяке, а Эйхо полоскалась в душе, когда в ее спальню без стука вошла женщина в черном и принялась за осмотр. Художественные альбомы, грудой сваленные на письменном столе. Блузка с юбкой и жемчуг, которые Эйхо отложила для неспешного ужина с Рэнсомом. Ее четки из серебра, ее Библия, ее лэптоп. На экране застыло сообщение от Розмэй, явно прочтенное только наполовину. Тайя открыла другое послание — от девушки, с которой, Тайя знала, Эйхо жила в одной комнате в студенческом общежитии. Пропустив и это, Тайя перешла к самому последнему сообщению в почте — от Питера О'Нилла.

Его Тайя прочла внимательно. Эйхо явно письма не видела, иначе не мурлыкала бы так довольно в душе под струйками воды. Голову моет.

Тайя стерла сообщение. Только, конечно, если Питер в ближайшее время не получит от Эйхо ответа, то отправит по электронной почте другое, еще более требовательное послание. Погода сейчас вполне приличная, связь устойчивая.

У нее, сообразила Тайя, в запасе по меньшей мере четыре-пять минут на то, чтобы вывести лэптоп из строя. Эйхо не догадается, что компьютер нарочно испорчен.

Однако Питер О'Нилл — это действительно проблема, как она и предчувствовала и о чем с самого начала предупреждала Джона Рэнсома, когда тот приглядывался к Эйхо как к следующей натурщице.

Каким бы толковым детективом он ни был, в Техасе ничего путного ему не узнать. В этом Тайя была уверена.

И у нее появилась здравая мысль о том, где Питер объявится в последующие сорок восемь часов.

10

— Лицо ей в конце концов восстановили, — сообщила Питеру тетя покойной Нэн Макларен, Элиза. — В Хьюстоне самые лучшие пластические хирурги. Во всем мире известны в общем-то.

Питер сидел с пожилой светской дамой, все еще сохранившей шарм, который придают тем, кому за семьдесят, диета и упражнения, в оранжерее огромного усадебного дома в Шервуд-Форесте. Дождевые капли медленно стекали с двух больших магнолий, перевитых гирляндами крохотных мигающих огоньков. Тетя Элиза выпила бокал бренди с содовой и, пожелав еще, подала сигнал юноше-негру, следившему в доме за баром. Питер отказался от добавки имбирного эля.

— Разумеется, Нэн никогда бы не выглядела так, как прежде. То, что было неповторимым в ее юной красоте, пропало навсегда. Нос у нее был весь разбит, кости лица не просто сломаны, а раздроблены. Подобная жестокость, такая убийственная для души, лишила ее оптимизма, невинной восторженности и радости жизни. Если вам знакомы портреты, написанные Джоном Рэнсомом, то представляете ту Нэн, о какой я сейчас толкую.

— Я их видел в Интернете.

— Жаль, что у нашей семьи нет ни одного. Как я понимаю, за последние годы все его работы ужасно выросли в цене. — Элиза вздохнула и погладила маленького песика на коленях. Взгляд ее был устремлен на убавленный огонь в газовом камине, устроенном в углу шестигранной оранжереи. — Кто бы подумал, что один-единственный неожиданный удар мужского кулака способен нанести столько вреда?

— В Нью-Йорке таких называют «ловчилами», — пояснил Питер. — Иногда они кирпичом действуют или носят медные кастеты. Заходят к выбранной жертве со спины, обычно в оживленных переулках, и трогают за плечо. А когда человек поворачивается, совершенно беззащитный, чтобы взглянуть, кто его зовет…

— Всегда на женщин нападают?

— Насколько я знаю. На молодых и красивых, какой Нэн была.

— Ужасно.

— Как я понимаю, хьюстонской полиции так и не удалось отыскать злыдня.

— Злыдня? Да, помнится, так его и называли. Но все произошло молниеносно. Всего пара свидетелей была, а сам он исчез, пока Нэн кровью истекала на тротуаре. — Пожилая дама взялась за бокал с бренди, поданный ей негром-барменом. — При падении она проломила череп. Больше недели в сознание прийти не могла. — Элиза взглянула на Питера, а песик тем временем принялся лакать бренди из опущенного на колени бокала. — Вы, однако, так и не объяснили, почему нью-йоркская полиция заинтересовалась делом Нэн.

— В данный момент я этого открыть не могу. И еще один деликатный вопрос, вы уж извините… Когда Нэн подсела на героин?

— По-моему, между третьей и четвертой операциями. На самом деле она очень нуждалась в терапевтическом лечении, однако перестала посещать своего психиатра, когда связалась с этим довольно сомнительным молодым человеком. Он-то, я уверена, и был тем, кто… как это говорится? Посадил ее на наркотик.

— Кальвин Котрона. Несколько грабежей, мелочевка. Да, он был наркоманом.

Элиза убрала бокал бренди с содовой от белого песика с заросшей шерстью головой, который сердито и резко гавкнул на хозяйку.

— Больше ему нельзя, — пояснила дама Питеру. — Начинает буянить и мочиться на цветы. Совсем как мой третий муж, который тоже страдал недержанием. Успокойся, Ричели, или мамочка очень рассердится. — Она вновь пристально посмотрела на Питера. — Такое впечатление, что вам очень многое известно о трагедии с Нэн и о том, как она умерла. Что вы надеялись узнать от меня, следователь?

Питер потер глаза.

— Хотелось бы узнать, виделась ли Нэн или, может, как-то общалась с Джоном Рэнсомом после того, как закончила позировать ему.

— Насколько мне известно, нет. После того как Нэн вернулась в Хьюстон, она много месяцев грустила, ни с кем не общалась. Подозреваю, что в то время она с ума сходила по этому человеку. Только я никогда не спрашивала. Это важно? — Элиза подняла бокал, но пить не стала. У нее заметно дрожала рука. Лицо обрело недоуменное выражение. — Однако не хотите же вы сказать… не может быть, что вы полагаете…

— Миссис Макларен, за последние две недели я беседовал с двумя другими натурщицами Рэнсома. Обе обезображенные. Нож в одном случае, серная кислота в другом. Через день-другой, если повезет, буду говорить с еще одной из женщин Рэнсома, Валери Ангелас. И я Бога молю, чтобы с ее лицом ничего не случилось. Потому что в такие совпадения не верю. Я и без того уже до чертиков напуган.

Из своего номера в мотеле рядом с главным аэропортом Хьюстона, которому присвоили имя президента США, катавшегося как сыр в масле в то время, когда вся страна погрязла в коррупции, Питер позвонил дяде Чарли в Бруклин. С тех пор как он послал Эйхо электронное сообщение из Вегаса, прошло тридцать шесть часов, однако в Бруклине она не объявилась. Связался с Розмэй в Нью-Йорке — та тоже ничего об Эйхо не слышала. Питер отправил новое послание, но оно к адресату не пробилось. В отчаянии он попытался оставить сообщение на ее пейджере, но тот оказался отключен.

Расстроенный, Питер растянулся на постели, положив на глаза холодную влажную салфетку. Путешествия всегда отзывались болью в желудке и головной болью. Питер жевал таблетки и старался убедить себя, что всерьез беспокоиться не о чем. Другие женщины Рэнсома, о которых он узнал или с кем уже побеседовал, подверглись нападениям через несколько месяцев после того, как их работе и предположительно любовной связи с художником приходил конец.

У необузданных психопатов довольно стойкие признаки. Питер не мог себе представить горожанина мистера Рэнсома по совместительству охотником за женщинами и бандитом, что бы там полная луна ни вытворяла с психически неустойчивыми организмами. Однако есть и другая порода, не такая уж редкая, судя по примерам, о которых он узнал из прикладной психопатологии. Они, испорченные богатством, положением в обществе и запредельными извращениями, готовы щедро платить другим за удовлетворение их нездоровых тайных позывов.