Вне закона, стр. 132

Тайя кивнула, затянулась сигаретой и вновь обратилась к фильму. А там артист-комик кубарем летел с дивана. У зрительницы на лице никакой улыбки. Тайя никогда и ничему не улыбалась.

3

Во вторник дождь лил целый день. И только к половине седьмого облака над Манхэттеном расступились, давая напоследок полюбоваться промоинами голубизны, а на отвесных геометрических стенах застекленных небоскребов заиграли бронза и медь скоротечного заката. Четыре квартала от студийных классов до станции подземки на Четырнадцатой улице Эйхо прошла без зонтика. В руках она несла папку с рисунками, на плече большую сумку и лэптоп — на занятия в студию она отправилась прямо из своего кабинета в «Джильбардс».

На платформе толпились люди, воздух под землей был тяжелым и зловонным. Предыдущий поезд явно ушел давно. По трансляции передавались какие-то неразборчивые то ли объяснения, то ли объявления. Кто-то в героическом раже пиликал на скрипке. Эйхо локтями прокладывала путь к самому началу платформы, где останавливался первый вагон, пытаясь выбрать место, где можно глотнуть немного воздуха.

С полдюжины мальчишек, латиноамериканцев по виду, от нечего делать затеяли свалку, парочка других, постарше, пялились на них. На одного Эйхо сразу обратила внимание — сплошная беда ходячая. Весь в татуировках, в пирсинге. Надутый как индюк.

Дитя уличных джунглей, Эйхо хорошо владела умением заниматься своим делом, возводя вокруг себя стены, когда обстоятельства загоняли ее в компанию, от какой ничего доброго ждать не приходилось.

Зажав коленями громоздкую папку, она достала из сумки бутылку, наполовину наполненную водой. Тут ее сзади толкнула толстуха, нагруженная сумками, и Эйхо едва удержалась на ногах. Молния на папке разошлась, и из нее выскользнули несколько рисунков. Эйхо поморщилась, кивком ответила на грубые извинения толстухи и ринулась собирать этюды, пока их не затоптали.

Один из мальчишек-латиносов в прорезанных по моде джинсах и свитере с изображением очередных поп-кумиров подошел помочь. Он поднял набросок углем, уже наполовину пропитавшийся водой из лужицы. Происшествие привлекло внимание и остальных мальчишек.

Тот самый парень, что вызвал у нее опасения, выхватил рисунок из руки поклонника поп-звезд и принялся рассматривать его. Мужская обнаженная натура. Парень, ухмыляясь, принялся показывать картинку всем вокруг. Но сразу отпрянул назад, когда Эйхо протянула руку, молча требуя вернуть ей рисунок. Она слышала, как подходит экспресс.

Парень уставился на нее. Расписанная индейская рубаха на нем была расстегнута до пупа.

— Это кто такой? — спросил он. — Твой приятель?

— Послушай, дай мне раздышаться, а? Я целый день отпахала, сил никаких нет, и не хочу пропустить свой поезд.

Парень указал на рисунок и ухмыльнулся:

— Милка, я у кузнечика и то прибор побольше видел.

Ребята разом захохотали, потеснее встали вокруг, укрепляя парню тылы.

— Нет, — ответила Эйхо. — Мой приятель в полиции служит, могу устроить вам с ним встречу.

Полуугроза вызвала свист, фырканье и насмешки. Эйхо оглянулась на замедляющий ход поезд, потом снова посмотрела на парня, который склонился к ее эскизу. Воображал себя художественным критиком.

— Слушай, а у тебя здорово получается, ты знаешь об этом?

— Да.

— Захочешь мной заняться, могу устроить время. — Ухмыляясь, он обвел взглядом своих приятелей, один из которых бросил:

— Отпечатать тебя.

— Ага, мужик. Как раз это я и сказал. — Парень притворился смущенным. — Разве я не так сказал? — Взглянул на Эйхо и великодушно пожал плечами: — Ладно, сперва ты меня печатаешь, а потом можешь заняться мной.

Эйхо взорвалась:

— Слушай, ты, идиот задрипанный, сейчас же отдай рисунок, а не то будешь сидеть в дерьме по самое твое бычье колечко в носу.

Экспресс, поскрипывая тормозами, остановился. По внутреннему пути приближался пригородный поезд. Парень, кривляясь, изобразил, будто сражен угрозой. Будто задрожал от испуга. Руки у него затряслись, и рисунок порвался едва не пополам.

— Ой, милка, извини. Теперь небось тебе нужно другого голого мужика доставать. — И он порвал лист с эскизом до конца.

Эйхо, высвободив лямку, опустила футляр с лэптопом и с левой врезала парню в челюсть. Движения ее оказались быстрыми — удар пришелся точно в цель. Индеец, семеня ногами, отскочил, держа по половинке рисунка в каждой руке, и налетел на женщину, которая вышагивала по желтой линии местной платформы словно балерина. Луч прожектора подходившего сзади поезда сверкнул на узком лезвии ножа в ее правой руке.

Левой рукой она ухватила парня за выпирающий пах и рывком заставила встать на самые цыпочки, пока глаза их не оказались на одной линии.

Женщина в черном не отрываясь смотрела парню в глаза, а кончик лезвия ножа уперся в тело. У Эйхо мигом пересохло во рту. Сейчас эта ненормальная пырнет парня, если тот не будет паинькой. Рот у юнца широко раскрылся, но он мог кричать сколько угодно: грохот поезда, шедшего в двух шагах от них, заглушал любые вопли.

Женщина пристально взглянула на Эйхо, потом указала ей коротким кивком, мол, иди к экспрессу.

Малый в свитере с изображением поп-звезд подобрал лэптоп и протянул его Эйхо, словно испугался, что и у нее может оказаться нож. Двери пригородного раскрылись, из них выплеснулась толпа народу, повалившая через платформу к экспрессу. Эйхо отдалась толпе, понесшей ее к поезду, и, лишь входя в экспресс, оглянулась. Еще раз увидела женщину в черном, все еще державшую беспомощного индейца. Та взглянула на нее несколько раз, но с места не двинулась. У Эйхо пульс забился как в лихорадке. Женщина казалась ходячим суеверием, с нравом таким же мрачным и потаенным, как и паранойя.

«Кто она? — думала Эйхо, пока закрывались двери. — И почему то и дело появляется в моей жизни?»

Она ехала в переполненном вагоне до Восемьдесят шестой улицы, внешне само спокойствие, зато в душе словно подраненная птица, пытающаяся выпорхнуть через закрытое окно.

Питеру Эйхо рассказала про женщину в черном только в пятницу, когда они едва тащились в потоке машин по шоссе 495 на восток, направляясь к Маттитуку и предвкушая уютные выходные, которые намеревались провести в летнем домике дяди Фрэнка Ринджера.

— Ты не знаешь, кто она? — допытывался Питер. — Точно не пересекалась с ней где-нибудь?

— Слушай, она такая… один раз увидишь, ни за что не забудешь. Я прямо как про привидение говорю.

— Она вытащила нож на станции? Такой… лезвие само выскакивает?

— Наверное. Я в ножах плохо разбираюсь. Зато выражение глаз… вот это да! Тот парень, индеец, должно быть, в штаны наделал. — Эйхо улыбнулась и тут же стала серьезной. — Положим, раз, второй — ладно. Совпадение. Третий же раз на неделе… Я не верю. Она, должно быть, ходила за мной повсюду. — Эйхо опять содрогнулась, плечи напряглись. — Мне всю ночь не спалось, Пит.

— Если когда-нибудь увидишь ее снова, первым делом позвони мне.

— А может, стоит…

— Ни за что! Держись от нее подальше. Не пытайся заговорить с ней.

— Думаешь, она психованная?

— Это Нью-Йорк. Тут десяток людей пройдет мимо тебя по улице, так из десятка у одного-двух наверняка серьезные нелады с психикой.

— Здорово. Теперь мне страшно.

Питер приобнял ее:

— Доверься мне, я с этим сам разберусь.

— Мотор перегревается, — кивнула Эйхо на приборную панель.

— Ага. Черт побери эту субботу… и так аж до десяти часов. Уж лучше приткнуться где-нибудь да перекусить.

Летний домик в свете фар авто показался неказистым: такое впечатление, что дядя Фрэнка Ринджера строил его по выходным, используя материалы, набранные на стройплощадках и в местах, где сносили дома. Разнокалиберные окна, никакой обшивки, каменный дымоход с одной стороны, который явно ни с чем не соединялся… Словом, на вид строеньице препаршивое.