Вне закона, стр. 128

Ее глаза наполнились слезами, точно так же как мои, когда Пола принесла мне «пенсионный фонд» Роланда Абельсона. Только эти слезы не сопровождались испугом, который, несомненно, читался на моем лице, когда я увидел перед собой Полу с торчащими во все стороны волосами. Джейнис сказала мне, что любая память о Брюсе ей в радость.

— Я не могу простить себе наше расставание в то утро. — Коробка уже перекочевала в ее руки. — Он всегда уходил очень рано, чтобы успеть к поезду. Поцеловал меня в щеку, а я открыла один глаз и попросила его привезти пинту разбавленных сливок. Брюс пообещал. Это были его последние обращенные ко мне слова. Когда он просил меня выйти за него замуж, я чувствовала себя Еленой Троянской. Глупо, но это чистая правда. И я очень жалею, что на прощание сказала ему: «Привези пинту разбавленных сливок», — а не что-то другое. Но мы поженились очень давно, а тот рабочий день не отличался от остальных, и… мы не могли этого знать, не так ли?

— Да.

— Не могли. Каждое прощание может оказаться последним, а мы этого не знали. Спасибо вам, мистер Стейли. За то, что приехали и привезли раковину. Вы очень добры. — Она чуть улыбнулась. — Помните, как он стоял на берегу без рубашки и дул в нее?

— Да.

Я смотрел на коробку в ее руках. Знал, что позже она сядет, достанет раковину, положит на колени и заплачет. И нисколько не сомневался в том, что по крайней мере раковина никогда в мою квартиру не вернется. Она добралась до дома.

Я вернулся на станцию, на электричке поехал в Нью-Йорк. Вагоны в это время дня, чуть позже полудня, практически пустовали. Я сидел у грязного окна, смотрел на реку и на силуэты небоскребов на фоне неба. В облачные и дождливые дни человек всегда рисует эти силуэты в своем воображении, собирая их по кусочкам.

Завтра я собирался поехать в Рауэй, захватив с собой кубик из прозрачной пластмассы с залитым в него центом. Возможно, ребенок возьмет кубик в ручку и начнет с интересом рассматривать. В любом случае кубик уйдет из моей жизни. Я подумал, что сложнее всего будет избавиться от Пердучей подушки Джимми Иглтона. Я же не мог сказать миссис Иглтон, что взял подушку домой на уик-энд, чтобы потренироваться, не так ли? Но необходимость — мать изобретательности, и я знал, что в конце концов сочиню какую-нибудь более-менее удобоваримую историю.

Мне приходила в голову мысль о том, что со временем в моей квартире могут появиться и другие вещи. И я вам солгу, если скажу, что нахожу такой поворот событий совсем уж неприятным. Когда дело доходит до возвращения вещей, которые людям казались потерянными навсегда, вещей, которые можно подержать в руках, тот, кто их возвращает, внакладе не остается. Даже если это маленькие вещи вроде шутовских очков или стального цента в кубике из прозрачной пластмассы… Да, надо признать, в этом есть свои плюсы.

Джон Фаррис

ЖЕНЩИНЫ РЭНСОМА

© Пер. с англ. В. Мисюченко

Джон Фаррис

Свой первый роман Джон Фаррис продал издательству летом 1955 года, сразу после окончания средней школы. К 1959 году, когда ему исполнилось двадцать три, его роман «Харрисон Хай» разошелся тиражом в миллион экземпляров; за ним последовал сиквел из пяти книг. Фаррис попробовал себя во многих жанрах: писал приключенческие произведения, романы ужасов, мистерии, — но ни один из них не в силах дать представление о подлинном диапазоне его беллетристики, от которого просто дух захватывает. И это не говоря еще и о сверхъестественных и мифических планах, которые дают пищу пытливому уму в большинстве его произведений.

Если попробовать свести творчество Фарриса к определенному жанру, невозможно представить в верном свете сложность персонажей, в которых автор буквально вдыхает жизнь, тщательно описывая каждую деталь, начиная с туфель и заканчивая прической, и его стремление создать в каждой новой книге совершенно иное бытие, совершенно иной мир.

Среди его романов — «Фурия», «Когда позвонит Майкл», «Захватчики», «Суровый обычай», «Долгий свет зари», «Король Уиндом», «Дребезги», «Катакомбы», «Без приглашения». За последние десять лет многие из них были переизданы издательством «Тор букс». После выхода в свет романа «Жертва», когда произошло слияние «Тор» и «Фордж букс», Фаррис написал три отличных киносценария приключенческих фильмов: «Стрекоза», «Скоро ее не станет», «Солнечное затмение».

Недавно Фаррис вновь вернулся к теме «Фурии», создав три романа «Фурия и террор», «Фурия и власть» и «Фурия мстит», чем и завершил грандиозный творческий проект, растянувшийся более чем на двадцать лет.

1

Впервые Эйхо Халлоран ощутила присутствие женщины в черном во время посещения художественного музея Хайбридж в Кембридже, штат Массачусетс. В тот день Эйхо и ее босс встречались с главным хранителем музея Чарлзом Карвудом. Хайбридж переживал время, как говорят музейные работники, уступления некоторых полотен, по большей части произведений художников XX века, спрос на которые устоялся в переменчивом мире живописи. У Хайбриджа возникли трудности с ВНС, [55] и Карвуд выискивал, кому бы уступить коллекцию репрезентационалистов миллионов за тридцать.

Босс Эйхо, Стефан Конин, директор нью-йоркского аукционного центра «Джильбардс», цветом кожи походил на отварного лосося. Мужчина крупный, он старательно скрывал возраст, а развлекался тем, что на досуге разыгрывал из себя старую клячу. Костюмы от фирмы, не причисленной к клану грандов, он носил с достоинством члена королевской фамилии. Его репрезентационалисты не интересовали, и он предпочел, чтобы Эйхо, диплом которой в Нью-Йоркском университете был посвящен Бокильской школе, правила бал, пока к ним на седьмой этаж, в зал заседаний, благоговейно, одну за одной, доставляли картины на просмотр. В ясный, погожий день из отлично расположенных окон открывалась вся панорама южной части города, в том числе река Чарлза.

У Конина Эйхо работала чуть больше года. За это время отношения между ними стали едва ли не родственными, и они хорошо понимали друг друга. Эйхо деловито сверялась со своим лэптопом, когда речь шла о происхождении картин, в то время как Стефан потягивал шабли и оглядывал каждое полотно с одинаково кислым выражением лица, будто за обедом проглотил шар для боулинга. Мыслями он по большей части уносился далеко, к ипподрому в Бельмонте, к скачкам и ставкам «в тройном», однако чутко улавливал нюансы каждого обращенного на него взгляда Эйхо. Одним словом, они составляли команду.

Карвуд представлял:

— Еще у нас есть изысканный Дэвид Эррера из поместья Оппенгейма, возможно, выдающийся образец кисти Дэвида периода Крутого поворота.

Эйхо улыбалась, пока два служителя музея вкатывали громадное полотно. Сама она пила не шабли, а газировку.

Картина была в стиле Джорджии О'Киф времен Санта-Фе, где формировался талант художницы. Эйхо взглянула на экран лэптопа, нажала несколько клавиш и опять посмотрела на картину. Взгляд ее был долог и внимателен, словно она старалась проследить весь путь до земли Крутого поворота под названием Техас. Минуты через две Стефан вопросительно выгнул кустистую бровь. Карвуд беспокойно заерзал на канапе, не отрывая глаз от Эйхо. С той минуты как Эйхо представили ему, он тоже кое-что успел разглядеть.

Есть красота, от которой останавливается движение машин на улицах, а есть красота, которая чем дальше, тем больше завладевает сердцами людей, тонко чувствующих или просто влюбчивых. Эйхо Халлоран природа наделила как раз такой красотой. Грива роскошных темных волос, крупные округлые глаза… Они темнели отполированными каштанами, и в глубине их словно мерцало золото. Бойкая, будто сказочный джинн, она достойно утвердила в своем нраве доставшееся ей богатство хороших манер и самоуважения, а на мир взирала с таким ищущим применения доброжелательством, что вызывала ревнивое изумление у людей незнакомых.