Том 19. Белые пелеринки, стр. 16

Самое простое было бы для него заглянуть под стол и извлечь оттуда виновных, но, увы! — по причине своей толщины Афанасий Ананьевич совсем не мог низко наклоняться.

Однако это беспомощное состояние учителя не могло продолжаться долго. И вот, краснея, географ вспыльчиво произнес, ударив изо всех сил кулаком по столу:

— Что же это за безобразие, девицы! Кто находится под столом? Извольте сейчас же вылезти оттуда! Что за шалости! Стыдитесь! Барышни! Стыд и срам! — И так как в злополучном углу не ощущалось уже никакого шевеления, окончательно взбешенный, вскочил со своего места и, затопав ногами, закричал еще гневнее на весь класс:

— Сейчас же выходите! Кто там есть, сию же минуту выходите! Или я иду к начальнице… Иду же сию минуту.

Он умолк на минуту и выдержал паузу. И опять ни малейшего шевеления в темном углу.

Молчание. Афанасий Ананьевич соскочил с кафедры, произнес многозначительное: "Хорошо же!", — и вылетел за дверь при гробовом молчании класса.

— Ну, будет теперь потеха! Выпустил все пары и покатился! Сейчас придет «сама» и задаст нам звону! Ах, Южаночка! Южаночка! И зачем только ты не умеешь владеть собою! — тоскливо шептала Гаврик.

— Вылезайте, душки, скорее, сию же минуту вылезайте! — послышался голос Верховской.

— Вылезайте и сейчас же закатывайтесь в бельевую. Признайтесь мадам Павловой во всем, она добрая и даст вам, во что переодеться, да скорее, а то сейчас «сама» явится и пойдет такая сумятица, что небу жарко станет. Только не бойтесь ничего, мы не выдадим вас!

Все это Даня проговорила, едва переводя дыхание, взволнованная как никогда.

— Вылезай же, Инна, скорее! — зазвучал рядом с нею трепетный голосок Гаврик, и обе они очутились посреди класса.

— В бельевую! В бельевую скорее! А то Милька сейчас накроет! Она уж от «самой» возвращается теперь! И «сама», и Паровоз, и весь синедрион сию минуту перед нами предстанут. Не медлите же, а мы не выдадим вас! — звенели трепетные голоса "седьмушек".

— Айда в бельевую! — выкрикнула Гаврик, и, схватившись за руки, обе девочки вылетели из класса и стрелой помчались по коридору.

Глава 7

— Слава Богу! Вовремя успели! И Гаврик, и Южаночка стали неузнаваемы, вернувшись в класс. Мадам Павлова, начальница бельевого отделения N-ского института, была добрейшим в мире существом и любила воспитанниц, особенно маленьких. Всем, чем могла только, что было в ее силах, эта добрая женщина баловала их.

И часто-часто приходилось великодушной старушке кривить душою перед начальством с целью «покрыть» и выручить из беды ту или другую провинившуюся девочку. Нечего и говорить, что сейчас, по первой же просьбе, Добрыничка, как прозвал весь институт кастеляншу, словно по щучьему веленью преобразила обеих девочек. Переодевание заняло не более десяти минут, после чего, забавно путаясь в длинных, но уже сухих платьях, и в чистеньких передниках, Гаврик и Палтова чинным шагом входили в класс.

Это было как раз вовремя. Очень скоро на пороге появились сама княгиня Розова и госпожа Бранд с недельным субботним рапортом под мышкой. За ними шел, тяжело пыхтевший на всю комнату, Паровоз.

Княгиня, лишь только вошла в класс, как тотчас же опустилась в "свое собственное" кресло, находившееся обычно в углу у столика классной, а теперь выдвинутое вперед на середину класса чьей-то предупредительной рукой.

— Хороши! Очень хороши, нечего сказать, радуете свою начальницу, — едва ответив на почтительное приветствие девочек, грозно сдвигая брови, проговорила она. — Залезать под кафедру, да еще за уроком, заставлять всеми уважаемого почтенного преподавателя нарушать занятие и идти жаловаться ко мне, — это непростительный поступок, требующий самого строгого наказания. Пусть виновная сознается в ее возмутительной шалости и понесет назначенную кару. А вы, прочие, останетесь завтра без приема за то, что допустили такую недостойную проделку в своем классе!

Лицо княгини разгорелось еще больше. Ее глаза метали молнии, голос дрожал от гнева.

Толстый Зубров и негодующая Бранд стояли двумя стражами по обе стороны ее кресла.

— Ну-с, дети, я жду признания? И еще раз спрашиваю, кто из вас осмелился позволить себе недостойную проделку? — после минутной паузы зазвучал голос начальницы.

Полная тишина воцарилась в классе. Гневным взором княгиня обвела класс. Все лица точно окаменели, ноги словно приросли к полу. Брови начальницы нахмурились еще строже, голос прозвучал еще более гневно, когда она проговорила снова:

— Итак, я в последний раз спрашиваю вас: кто виноват?

— Все! — неожиданным хором вырвалось из четырех десятков детских губок. — Мы все одинаково виноваты, княгиня!

Лицо начальницы стало еще суровее. Еще строже свелись седоватые брови над разгневанными глазами.

— Все уместились в таком крошечном пространстве! Весь класс? — произнесла она, не то сердясь, не то недоумевая.

— Все! — снова прозвучало однозвучным хором.

— Какая дерзость — осмеливаться лгать мне прямо в глаза, — загремел ее негодующий строгий голос. — Я понимаю, вы не хотите выдавать провинившуюся подругу. Но в таком случае будет наказан за одну весь класс! Слушайте же последнее слово: или сама виновная назовет себя сейчас же, или вы все останетесь без отпуска на Рождество!

О, это было уже слишком! Лица девочек вытянулись и приняли такое выражение, как будто каждой из них поднесли сейчас по ложке самого горького лекарства. Это было едва ли не самое строгое наказание — оставаться на праздничные каникулы без отпуска домой. И немудрено, если сердечко каждой «седьмушки» болезненно забилось и защемило, и непрошеные слезы мгновенно навернулись на глаза. Но больнее, всех мучительнее отозвалось это решение на Инне.

"Из-за меня! Из-за меня и Гаврик произошло все это! — быстрым вихрем пронеслось в ее голове. — Надо непременно сейчас же выйти и признать себя виновной. Нельзя же позволять всему классу страдать из-за себя!", — решила она и, сгорая от ее неожиданного решения, всем своим существом рванулась вперед.

— Куда ты! Стой, безумная! Не смей идти против класса, — прошептал подле нее знакомый голос, и маленькая, но сильная рука Гаврик схватила Инну за конец ее белого передника.

— Класс решил, что виноваты все, значит, и вправду виноваты! — тем же страстным шепотом убеждала девочку Гаврик. — А ты-то чем хуже других? Мнимого голубя все спасали, передники и платья может замочить каждая и в пещеру вследствие этого залезть тоже. Следовательно, стой, молчи и помни: раз ты «выскочка» — мы больше не друзья! — еще страстнее и резче закончила она свою пылкую речь.

Поневоле Южаночке оставалось последовать благоразумному совету своей соседки. И она снова замерла на месте, принимаясь разглядывать строгое лицо княгини, еще недавно обворожившей ее своей добротой. Потянулись минуты, убийственно нудные, томительные минуты. И вот начальница встала со своего кресла произнесла ледяным тоном:

— Итак, виновная молчит, а класс предпочитает понести наказание, нежели выдать дерзкую шалунью. Вы думаете, должно быть, что я шучу и подобная выходка сойдет вам с рук! Нет, мои милые. Мое слово свято, и никто из седьмого класса, кроме тех, кто отсутствовал сейчас на уроке, не поедет на Рождество!

— Фальк не было на этом уроке, она у пастора! — подскочила к начальнице госпожа Бранд.

— Ну, значит, одна Фальк и поедет! А вы останетесь в институте, все до одной! Все до одной! — словно эхо еще раз произнес голос княгини, и разгневанная, негодующая она вышла из класса.

Прерванный урок возобновился снова; но нечего и говорить, что вызванные учителем для ответов девочки едва находили силы отвечать сегодня.