Том 7. Приключения Таси, стр. 9

Неожиданный шорох в углу заставил вздрогнуть девочку.

И в ту же минуту две ярко горящие точки привлекли ее внимание.

Точки приближались, блестя в темноте, как два маленьких фонарика, и направляясь прямо к Тасе. Какое-то странное фырканье послышалось в том же углу. Потом светящиеся точки приблизились окончательно, и что-то мягко и бесшумно прыгнуло на колени Таси.

— Ах! — и девочка в ужасе закрыла глаза.

Ах! — вторил Тасе чей-то голос со стороны окошечка.

Послышалось чирканье спичек. Окно осветилось.

Тася, замирая от страха, открыла глаза и… громко расхохоталась. Напугавшие ее светящиеся точки оказались глазами замечательно красивой рыжей кошечки. Кошка была преласковая. Она терлась о колени Таси и заглядывала ей в лицо, умилено виляя своим желто-бурым хвостиком.

А в окошко, теперь освещенное ярким огнем свечи, смотрела белокурая девочка с большими добрыми глазами и двумя туго заплетенными косичками по плечам.

Появление ее так удивило Тасю, что она мигом забыла и про рыжую кошку, и про недавние страхи.

— Как ты сюда попала? — с удивлением спрашивала она белокурую незнакомку.

— Очень просто. Я встала на сундук, где хранятся платья m-lle Орлик, потом на стул и дотянулась до окошка. Мне стало жаль тебя, я и пришла навестить тебя и успокоить. Ты, должно быть, боишься темноты.

— Кто ты? — снова спросила Тася, которой сразу понравилось открытое, симпатичное личико девочки.

— Я — Дуся.

— Кто?

— Дуся, Евдокия. Девочки меня так прозвали. Они любят меня.

— Твои девочки злючки. Я их терпеть не могу, твоих девочек! — отвечала Тася.

— Нет, девочки добрые, — убежденно говорила Дуся. — Ты, верно, злая сама, если считаешь злыми других. Увидишь, какие они добрые. Ярышка извиняется перед тобой, что отнимала у тебя шляпу, и просит передать тебе, чтобы ты не беспокоилась, что сделала ей больно.

— Я и не беспокоюсь…

— Вот ты какая! — белокурая девочка разглядывала Тасю, потом, словно спохватившись, сказала: — Красавица прислала тебе пирожное.

— Кто прислал?

— Маргарита. Самая красивая и самая большая из всех девочек. Вот она и прислала тебе сладенького. Только я откусила кусочек: хотела узнать, из чего оно сделано. Ты не сердишься?

— Нет. Ты славная! Ты не знаешь, скоро выпустят меня отсюда?

— Нет, не скоро. Ты, верно, проведешь ночь в карцере. У нас всегда запирают на ночь девочек, которые не умеют быть добрыми. Меня ни разу не запирали, а Ярышку много раз. Она самая большая шалунья из всего пансиона.

— Но я боюсь оставаться в карцере на ночь! — закричала Тася.

— Почему ты так кричишь? Разве я глухая? — удивилась Дуся. — Ты кричи нашей кухарке: она плохо слышит, ей надуло в уши после бани. А мне не надуло, и я хорошо слышу, — спокойно пояснила Дуся и, помолчав немного, добавила: — Так ты боишься? Орлик говорит, что боятся только люди с нечистою совестью. А знаешь, — предложила она, — я приду к тебе ночевать, хочешь?

— Да ведь тебе достанется.

— Нет. Меня очень любят и Василий Андреевич, и Анна Андреевна. Меня никогда не бранят. Верно, оттого, что я сиротка.

— Ты сиротка? — удивилась Тася.

— Да. Я тебе все расскажу, когда мы уляжемся. Только надо выпустить Милку. А то она будет мяукать и разбудит весь дом.

Свечка исчезла в окошке, и на минуту в каморке водворилась прежняя темнота. Вскоре, однако, за дверью щелкнула задвижка, и в каморке, озаренная мерцающим светом свечи, появилась белокурая головка Дуси. Она оказалась худеньким созданием с прозрачно-болезненным личиком и не детски серьезными глазами, которые смотрели открыто и прямо, так, что, глядя в эти глаза, самый отъявленный лгунишка не посмел бы солгать.

— Ну вот и я! — сказала девочка. — Вдвоем нам не будет страшно здесь в карцере. Только Милку выгоним. Уходи, Милка! — замахала она рукой на кошку.

Та с недовольным мяуканьем, выгибая полосатую спину, выскользнула из комнаты.

— Ну ложись же. Ты к стенке, а я с краю, чтобы успеть утром убежать на случай, если Сова или Сушка зайдут сюда.

— Кто? — переспросила Тася.

— Сова — это Настасья Аполлоновна, надзирательница. Сушка — сестра Орлика, Анна Андреевна. У нас у всех здесь прозвища. Только меня Дусей называют. Самая старшая, Маргарита Вронская — Красавица. Вторая, Степанида Иванова — графиня Стэлла ее прозвали. Она очень важничает перед всеми нами. Горбатенькая Вавилова — Карлуша. Ты видела несчастную девочку с горбом? Так вот, она Карлуша. Машенька Степанович — Гусыня. Она очень глупенькая. Немку Лизу Берг зовут Птичкой. Она все поет целый день. Фиму Ярош — Ярышкой. Потом идет Малютка — Нина Рузой. Потом двух близнецов, сестер Нагибиных, Анночку и Софочку, зовут Зайкой и Лиской, потому что одна такая беленькая, как зайчик, а у другой остренькое личико, как у лисички. Маруся Васильева — Коташка, или Котик, и, наконец, мы зовем черненькую Галю Каховскую — Пчелкой. Вот тебе и весь пансион. У нас славные девочки. Только графиня Стэлла чуточку заносчивая, Гусыня — глупенькая, Карлуша — злючка немножко да Ярышка — проказница невозможная, и хохлушка с Коташкой также, а, в общем, все очень хорошие.

— А Орлик и его сестра?

— Они очень строги, но справедливые. Сова, бывает, сердится. Только если с нею вежливы, то и она не сердится никогда.

— А ты давно в пансионе?

— Давно. Раньше всех. Меня привезли сюда совсем маленькой, я и не помню даже когда. Сюда ведь не только для ученья возят, но и для исправленья и воспитания сироток. Например, вот Гусыню сюда привезли от лени отучить. Ее из гимназии за лень выключили. Пансион Орлика отчасти и исправительное заведение.

— Я знаю! — сказала Тася.

— Ах, да, я тебе пирожное принесла. Красавицыно. Ешь.

Тася взяла пирожное и быстро съела его. Дуся удивленно посмотрела на нее.

— Что ты? — спросила Тася.

— Я думала, что ты со мною поделишься. Я всегда делюсь.

Тася промычала что-то и отвернулась к стене, почти не оставив места для своей соседки. Но Дуся нимало не смутилась. Она была очень покладистая девочка. Дуся потушила свечку и примостилась, свернувшись клубочком, в углу постели.

Через несколько минут обе девочки, и Дуся, и порядочно уставшая Тася, крепко уснули.

Глава третья

Глухой удар колокола в передней пансиона разбудил Тасю. Она проворно вскочила с постели, решительно не понимая, где находится. В каморке стало светлее. Свет из коридора делал крошечную комнату много уютнее, нежели ночью. Ночной гостьи не оказалось рядом, и Тасе подумалось даже, что она видела Дусю только во сне.

Щелкнула задвижка, и в каморку вошла Настасья Аполлоновна. Надзирательница молча смотрела на Тасю, Тася — на надзирательницу.

Потом Настасья Аполлоновна сказала:

— Когда старшие входят в комнату, младшие должны здороваться. Вы должны поздороваться, со мною, Стогунцева. Я — ваша классная дама.

— Здравствуйте, классная дама! — произнесла Тася, желая выказать послушание, чтобы получить прощение и возможно скорее выйти из карцера.

Но классная дама опять была недовольна. "За что же она сердится?" — подумала девочка.

Должно быть, лицо Таси было весьма смиренно в эту минуту, потому что Сова разом успокоилась и сказала:

— Надо говорите: здравствуйте, m-lle!

— Хорошо, — покорно отвечала Сове Тася, — я буду говорить так, как вы желаете, потому что мне хочется есть и очень надоело сидеть в этом противном карцере. Скажите, m-lle классная дама, где я могу найти что-нибудь поесть?