Гость из Альтрурии, стр. 7

— Мне необычайно повезло, что мы встретились с вами здесь: ваш ум и наблюдательность чрезвычайно помогут мне при изучении жизни вашего общества. Мне кажется, что с вашей помощью я сумею проникнуть в самую суть американской жизни и постичь загадку американского юмора, ни разу не покинув веранды вашей гостеприимной гостиницы, — сказал мой гость.

Я отнюдь не бил в этом уверен, но пропустить мимо ушей похвалу вашим умственным способностям не так-то легко, и я ответил, что буду рад оказать ему посильное содействие.

Он поблагодарил меня и сказал:

— Тогда скажите мне для начала — правильно ли я понял, что все эти господа находятся здесь но причине крайнего переутомления?

— Совершенно верно. Вы представить себе не можете, как много работают у нас коммерсанты и представители интеллектуальных профессий. Наверное, ничего подобного нигде в мире не наблюдается. Но, как я уже говорил, мы начинаем понимать, что не стоит жечь жизнь с двух концов, а то ее надолго не хватит. Поэтому каждое лето один конец мы ненадолго тушим. И все же путь нашего процветания усыпан человеческими жертвами, развалинами умственными и физическими, в полном смысле этого слова. Наши дома для умалишенных переполнены людьми, которые не выдержали напряжения, а европейские страны так и кишат американцами, страдающими черной меланхолией.

Этот чудовищный факт вселял в меня известную гордость: мы, американцы, бесспорно гордимся тем, что работаем больше, чем следует. Бог его знает почему?

Альтрурец пробормотал:

— Но это же просто ужасно? Кошмар какой-то!

Но мне показалось, что он особенно не слушал, как я разливался, живописуя модное у нас пренебрежение законами бытия и неизбежными последствиями этого.

— Приятно узнать, — продолжал он, — что коммерсанты и представители интеллигентных профессий в Америке осознали наконец все безрассудство и пагубность непосильного труда. А с прочими переутомленными тружениками мне тоже удастся здесь встретиться?

— Какими еще переутомленными тружениками? — спросил я в свою очередь, поскольку считал, что перечислил их всех довольно подробно.

— Да хотя бы, — сказал альтрурец, — с вашими механиками и чернорабочими, сталеварами и стеклодувами, шахтерами и фермерами, с вашими печатниками и фрезеровщиками, железнодорожниками и рабочими с каменоломен? Или они предпочитают отдыхать на собственных курортах?

Трудно было поверить, что подобный вопрос мог быть задан альтрурцем по наивности. У меня и прежде зарождалось сомнение — уж не подшучивает ли он надо мной. Сейчас оно возникло с новой силой и больше уже не отпускало. Первой моей мыслью было, что он просто насмехается, что слова его — смесь дешевого сарказма и ханжества, обнаружив которую в обличительных речах фабричных агитаторов мы только снисходительно улыбаемся. На миг я даже вообразил было, что стал жертвой профсоюзного деятеля, проводившего свой летний отпуск в разъездах по стране под видом путешественника из Альтрурии и втирающегося в общество людей, которое, узнай они, кто он, и разговаривать с ним не стали бы. В следующий момент, однако, я понял, что это невозможно. Не мог же я предположить, что друг, давший ему рекомендательное письмо, был способен принять участие в столь низкопробной шутке. Кроме того, я не мог представить себе, почему именно меня мог избрать представитель профессионального союза мишенью своих бестактных выпадов. Как бы то ни было, в данный момент мне ничего не оставалось, кроме как отнестись к его вопросу так, будто он задан от чистого сердца человеком, желающим что-то узнать от меня. Вопрос был нелеп, но из приличия приходилось делать вид, что я вовсе так не думаю. Долг требовал, чтобы я ответил на него со всей серьезностью, и потому я решил уклониться от прямого ответа.

— Видите ли, — сказал я, — здесь вы затрагиваете область жизни, которая мало соприкасается со сферой моей деятельности. Я ведь романист, и потому все свое время трачу на манипулирование судьбами добронравных старомодных героев и героинь и на старания довести их до обязательного счастливого брака, поэтому мне до сих пор просто не хватало времени приглядываться к жизни землепашцев и мастеровых, и, по правде говоря, я понятия не имею, как они распоряжаются своим свободным временем. Однако я почти уверен, что никого из них вы не встретите здесь, в гостинице: им на это просто денег не хватит, ну и, кроме того, мне кажется, что они чувствовали бы себя тут не в своей тарелке. Все мы, американцы, глубоко их уважаем и знаем, что благоденствие Америки полностью зависит от них; у нас даже существует теория, что в политическом отношении они — господствующий класс, но мы очень мало их видим и с ними не знаемся. Вообще, наша образованная публика так мало интересуется ими, что не испытывает потребности встречать их даже на страницах романов. Она предпочитает изысканных, элегантных дам и господ, чьи чувства хотя бы доступны их пониманию. Сам я своих героев тоже всегда заимствую в высшем обществе. Было бы неправильно предположить, однако, что мы безразличны к тому, как живется трудящимся классам. Изучением этого вопроса занимаются сейчас очень серьезно, и здесь находится несколько человек, которые, я думаю, смогут удовлетворить ваше любопытство по этому поводу. Я вас с ними познакомлю.

На этот раз альтрурец не пытался меня остановить. Он сказал, что будет очень рад познакомиться с моими друзьями, и я повел его к небольшой компании, устроившейся в противоположном углу веранды. Ко всем этим людям я по той или иной причине испытывал особую приязнь. Все они обладали недюжинным умом, широким кругозором и были американцами до мозга костей. Составляли компанию банкир и священник, адвокат и доктор, был среди них и профессор, преподающий в одном из наших колледжей политическую экономию, а также удалившийся от дел фабрикант — не помню чего именно, то ли хлопка, то ли стали или еще чего-то в том же роде. Все они вежливо поднялись, когда я подошел со своим гостем, и мне почудился в их взглядах повышенный интерес, вызванный, без сомнения, слухами о его странном поведении, которые, конечно же, успели разнестись по всей гостинице. Как бы то ни было, они сумели этот интерес скрыть, а когда на лицо альтрурца упал свет от нескольких лампионов, прикрепленных к ближайшему столбу, я заметил, что глаза их просияли вдруг приязнью, какую испытал и сам я, впервые встретившись с ним.

Я сказал:

— Господа, позвольте познакомить вас с моим другом мистером Гомосом, — а затем представил их одного за другим по имени. После того как все уселись, я пояснил: — Мистер Гомос приехал из Альтрурии, он у нас в стране впервые, и его очень интересуют наши порядки. Он уже допрашивал меня с пристрастием насчет некоторых этапов нашей цивилизации, и, признаюсь, я решил подкинуть его вам — чувствую, что одному мне с ним не справиться.

Все учтиво посмеялись моей шутке, и только профессор спросил с сарказмом, на мой взгляд, незаслуженным:

— Что же именно в нашем государственном устройстве могло показаться необъяснимым автору «Перчатки и латной рукавицы» и «Восхитительного жеманства»?

Все опять посмеялись, на этот раз, как мне показалось, не столь учтиво, и затем банкир спросил моего гостя:

— И давно вы покинули Альтрурию?

— У меня впечатление, что ужасно давно, а на деле всего несколько недель тому назад.

— Я полагаю, вы ехали через Англию?

— Да, у нас нет прямого сообщения с Америкой, — сказал альтрурец.

— Довольно-таки странно, — вмешался я, слегка оскорбленный в своих патриотических чувствах.

— У англичан прямое сообщение буквально со всем миром, — сообщил мне поучительным тоном банкир.

— Тарифы доконали наше кораблестроение, — заявил профессор. Никто не поддержал разговор на эту животрепещущую тему, и профессор осведомился: — У вас греческая фамилия, не так ли, мистер Гомос?

— Да, мы принадлежим к одному из древнейших родов Эллады, — сказал альтрурец.

— А вы не думаете, — спросил адвокат, который, подобно большинству юристов, любил романтическую литературу и был весьма начитан, особенно по части всяких сказаний и мифов, — что существуют основания отождествлять Альтрурию с легендарной Атлантидой?