След Рыси, стр. 21
Сестры вновь зарыдали в объятиях друг друга.
Соне хотелось кричать.
Проклятый мир. Душа ее была располосована и кровоточила. Голоса звучали в ушах — Таргая, Роханы, старой ведьмы, Лонны… каждый обвинял другого, доказывал свою невиновность, в чем-то клялся, о чем-то умолял…
Замолчите! Заткнитесь все! — хотелось ей крикнуть. Она не могла больше внимать им.
Они сводили ее с ума…
Теперь Соня поняла, что делал с людьми Талисман Гедрен. Ее мозг был расколот, точно спелый плод. На языке плескался яд. Глаза застилало черное марево.
Она сходила с ума.
Вихрь вновь подхватывал ее. И она принялась яростно сопротивляться, зная, что не вынесет еще одной сцены, которая вновь перевернет все вверх ногами, вывернет наизнанку, сделает черное белым, разобьет мир на куски… Она не могла больше этого терпеть!
Но и противиться было немыслимо.
Сила, завладевшая ее разумом, казалась неодолимой.
Соня рвалась изо всех сил — но чувствовала, что это лишь приближает ее к развязке.
Должно быть, следующая остановка станет для нее последней…
Но как она может не выбирать? Она видит этих людей! Она слышит их! Они так… реальны, так убедительны! Она верит им — и волей или неволей становится на чью-то сторону. Разве человек может иначе?
Человек — нет.
Словно мягкая лапа вдруг толкнула ее изнутри, а затем выпустила когти и ударила сильнее… так, чтобы причинить боль. И от этой боли Соня пришла в себя.
Пришла в себя Рысь.
Рыси было неведомо сочувствие. Сострадание. Раздумья и колебания.
Ей ведомо было лишь одно. Желание выжить.
…И когда черный вихрь отпустил ее и она оказалась на деревенской площади, у колодца, где яростно спорили о чем-то бледная, поникшего вида женщина и черноволосый мальчик лет семи в синей накидке и расшитой бисером алой курточке, — Рысь не потратила ни мгновения, наблюдая за ними.
Оскалившись, она выхватила Малый Коготь из-за пояса. И, ведомая лишь звериным чутьем — острым и безошибочным, — принялась рвать на части незримые стены темницы, прокладывая дорогу к свободе…
Глава восьмая
Вот и все, братец! — Торжество колдуньи было беспредельным. — Ты опять просчитался. — Она повернулась к выходу из зала. — Прощай! Уверена, мне повезет куда больше, чем тебе. Я даже знаю, какое оружие принесу из Нижнего Мира в следующий раз!
Калидор остался невозмутим. Теперь он мало походил на того наемника, что впервые встретился Соне в ущелье Кривой Пасти. Лицо его, обветренное и загорелое, здесь казалось бескровно-бледным и отливало синевой. Волосы струились по плечам переливающимися потоками, словно живые. Глаза — некогда карие — светились насыщенным желтым пламенем… впрочем, еще мгновение назад они были голубыми.
— Не торопись! — Его сестра остановилась, но даже не подумала оглянуться, всем своим видом выражая презрение. Калидор покосился на объятую пламенем фигуру Сони… ему показалось, будто свечение подернулось сизоватой дымкой. Он чуть заметно усмехнулся, делая шаг в сторону, так, чтобы, даже если Гедрен обернется к нему, девушка оставалась бы вне пределов видимости для ведьмы. — Тебе не кажется, ты слишком торопишься торжествовать победу?
Сухой и колкий, точно ледяное крошево, смех был ему ответом.
— Ты еще на что-то надеешься, глупец? Чем эта твоя девчонка лучше остальных? Талисман сведет ее с ума, как и всех прочих! — Злобно скалясь, она повернулась к Калидору: — Пожалуй, милый брат, я все же сделаю тебе подарок и не стану убивать твою крошку. Надо же тебе развлечься, пока я ищу твою смерть. Ведь осталось недолго. Радуйся жизни, пока можешь! Ведь ты именно этого хотел, когда так стремился в Нижний Мир!
— Да! — В голосе Калидора звучала неприкрытая ярость. — И ты тоже! Только радость мы понимали каждый по-своему! И поэтому очутились… здесь.
Гримаса бешенства исказила лицо колдуньи.
— Ты еще смеешь попрекать меня?! Всему виной твое упрямство!..
Калидор искоса взглянул на Соню. Фигура девушки оставалась неподвижной — но окружавшее ее сияние металось, мерцало, угасало и вспыхивало, то наливаясь ярко-алым, то вдруг подергиваясь синевой, словно внутри его боролись какое-то незримые силы.
И вдруг свет застыл, сгустился, сделался стеклянистым, засверкал тысячами граней… Человек в сердце кристалла шевельнулся…
Почуяв неладное, Гедрен повернулась рывком — но было поздно.
Внутри Талисмана Соня вскинула руку, и зажатый в ней кинжал полыхнул ослепительно-синим пламенем. Широко распахнутые серые глаза смотрели в пустоту. Она наносила удар за ударом, словно сражаясь с незримым врагом.
На сверкающей поверхности зазмеилась тонкая трещина. Затем к ней добавилась еще одна. И еще. И наконец алый кристалл весь покрылся паутиной — и раскололся с тихим хрустальным звоном на бесчисленное множество осколков. Мелкие и колючие, точно крохотные иголочки, они осыпались на пол, черные плиты зашипели, и густой багровый дым облаком поднялся к потолку.
— Она разбила Талисман! — С истошным криком Гедрен протянула руки к Соне — не то желая остановить девушку, не то вызвать колдовское оружие для защиты.
С громким лязгом на теле ее сомкнулись черные доспехи, закрывшие колдунью с головы до ног. Глаза в прорези шлема с пышным белым плюмажем полыхнули огнем. В закованной в латную рукавицу правой руке возник огромный меч. Она медленно двинулась на девушку, занося для удара свое страшное оружие.
Соня, со своим кинжалом, без доспехов и даже без меча, казалась беззащитной на фоне этой грозной фигуры — но ее это, казалось, ничуть не пугало. Стиснув рукоять ножа, она бросилась на Гедрен. Меч опустился со свистом, готовый разрубить дерзкую воительницу от ключицы до пояса…
Но прошел сквозь нее, не причинив ни малейшего вреда.
Калидор не верил своим глазам.
И Гедрен, как видно, тоже.
В яростном недоумении взглянув на оружие, что подвело ее в решительный миг, она вновь нанесла удар — на сей раз острием, целя прямо в сердце. Но в тот самый миг, когда серебристое лезвие коснулось плоти, по нему прошла рябь, контуры клинка затуманились — и он растаял в руке колдуньи облачком тумана.
Соня как будто даже не заметила этого. Глаза ее по-прежнему были устремлены в никуда, губы стиснуты. Походка казалась по-кошачьи мягкой и уверенной. Так Рысь могла бы подкрадываться к беспомощной жертве, уверенная, что та уже никуда не денется от нее…
Удар!
Нож прошел сквозь доспехи Гедрен, разорвав их, точно старый пергамент. Как только что по колдовскому мечу, по ним пробежала волна неяркого свечения — а затем из разреза хлынула кровь.
— Нет! — захрипела Гедрен. Стальной шлем исчез, словно его и не было, — лишь белоснежный плюмаж на мгновение задержался в воздухе сам по себе. Ведьма упала на колени, умоляюще простирая руки к брату. — Калидор, нет… Пощади…
Но тот взирал на происходящее с торжествующей улыбкой, не сделав ни шагу навстречу сестре.
Соня вырвала кинжал из раны. Синяя кровь на глазах разъедала стальное лезвие, и обломки металла падали наземь вместе с каплями густой, дымящейся жидкости. Девушка отшвырнула бесполезное оружие.
Гедрен была перед ней, на коленях. Алмазная диадема в черных волосах сбилась набок. Лицо, и без того бледное как мел, покрылось мертвенной синевой. Взгляд засеребрившихся, точно ледком подернутых глаз, был пустым и безумным. Но ведьма была еще жива, несмотря даже на то, что кинжал воительницы пронзил ей сердце.
Схватив ее за волосы, Соня рывком откинула голову Гедрен назад…
И полоснула острыми ногтями по подставленному белоснежному горлу — как раз там, где синей жилкой суматошно бился пульс.
А затем с презрением оттолкнула от себя захлебывающееся кровью тело.
Гедрен забилась в агонии. Глаза вспыхнули болотной зеленью — затем налились алым — и почернели. Густая синяя кровь хлестала мощным потоком, мерцая и переливаясь, точно ртуть, так что Калидору пришлось отступить к самому возвышению в центре зала.