Байки на бис, стр. 31
Не знаю уж, какой силой воли я заставил шар опускаться на замеченный мною пятачок. Успел крикнуть мальчику:
– Распнись!
Мальчонка оказался сообразительным. Он ухватился за веревочные петли и прижался к стенке. Слава Богу, мы опустились благополучно.
Подъехали местные жители на велосипедах, на мотоциклах. Стали гасить купол, чтобы он не уволок нас по земле. А тут подъехала и команда настоящих воздухоплавателей. Шар свернули и сказали, чтобы завтра я явился с ящиком шампанского.
Я явился. Меня сфотографировали на фоне корзины и выдали роскошный диплом, в котором на английском языке было написано, что мне присваивается звание «Брат ветра», за то что я в течение двадцати минут самостоятельно вел шар и благополучно посадил его.
Человек-розыгрыш
Мои воспоминания о спорте много потеряют, если я не расскажу о своем друге Петюнчике. Он занимался наукой, но я знал, что он бывший спортсмен. И почему-то все его звали Петюнчиком.
Это был удивительный человек, который ни минуты не мог прожить нормальной спокойной жизнью. Он постоянно играл и кого-то разыгрывал. Без этого он просто не мог. Вдруг останавливался на улице, смотрел вверх и замирал.
– Вон, вон, вон… – начинал он бормотать. – Боже! Боже, это же надо!..
Вокруг него собиралась толпа, все смотрели вверх и вправду что-то начинали там видеть. А Петюнчик отходил в сторону и наблюдал за всем этим как случайный прохожий.
Этот странный человек никому не давал покоя – ни на улице, ни в трамвае, ни в автобусе. Задавал какие-то дурацкие вопросы, кого-то узнавал.
– Боже мой, сколько лет, сколько зим! Сколько же мы не виделись?
Человек, к которому он привязался, мучительно пытается вспомнить, где он мог видеть этого типа. Но Петюнчик ему сам напоминает:
– Ну как же! Помнишь, мы с тобой на Белорусском фронте…
Все смотрят на них и ничего не понимают: они и по возрасту-то ни на каком фронте не могли быть. А Петюнчик с такими подробностями вспоминает их окопную жизнь, что тот и в самом деле начинает верить про Белорусский фронт и что он воевал. И тут люди начинают смотреть на них с уважением: как же, друзья-однополчане встретились после стольких-то лет! А те уже и обнимаются, и целуются, и все прочее. Вот такой вот Петюнчик.
Как-то звонит:
– Лев, в Лужниках сегодня легкоатлетические соревнования дружественных армий. Нужно обязательно пойти. Будет очень интересно.
И мы пошли. Заняли на трибуне места и тут объявляют, что в забеге будет участвовать чемпион мира Владимир Куц. И Петюнчик спрашивает громко, чтобы все слышали:
– Лев, Куцый – это какой?
Я говорю:
– Не Куцый, а Куц. Вон на третьей дорожке стоит.
– Послушай, как же он может бежать? – удивляется Петюнчик, опять же громко, чтоб все слышали. – Он какой-то кривоногий. Да разве он бегун?
Все вокруг похихикали. И тут выстрел стартового пистолета, а Петюнчик продолжает комментировать:
– Смотри, ведь он уже задыхается. Какой же это чемпион мира? Да он уже и бежать не может – все время спотыкается и спотыкается!
Зрители начинают роптать:
– Успокойтесь, ради Бога! Если ничего не понимаете в легкой атлетике, нечего было приходить на стадион. Что вы лезете с вашими идиотскими комментариями? Сидите и молчите!
А Петюнчик не унимается и продолжает:
– Да нет, вы посмотрите: у него и форма какая-то не такая, и трусы, по-моему, только вчера сшили. Нет, нет, не годится! Вот смотрите, смотрите – задыхается! Совсем отстает, отстает!..
Тут уж вся трибуна начинает раздражаться, а он все комментирует, комментирует и уже слов не находит, как бы еще унизить этого самого «Куцего»: и какой он кривоногий, никуда не годящийся, и фамилия у него подходящая – Куцый.
Чувствую, публика начинает нас ненавидеть. А бегуны проходят еще несколько кругов, и вот Куц отрывается ото всех.
– Ага, отрывается! – кричит Петюня. – Он еще метров сорок пробежит и умрет! Ага, вот смотри – уже все: спотыкается, спотыкается!..
И уже вся трибуна:
– Да заткнись ты!!!
Я говорю:
– Сейчас нас будут бить.
– Ну пускай бьют! – кричит Петюня. – Если они ничего не понимают в легкой атлетике, чего они сюда приперлись? Ну вот, смотри, смотри!
Тут Куц рвет ленточку и объявляют новый мировой рекорд. А Петюня возмущается:
– Да это же все по блату! Это же все подстроено! Все бежали гораздо лучше, но специально стали отставать!
Я чувствую, что живыми мы отсюда не выйдем. А в это время Куц совершает круг почета, бежит мимо нашей трибуны и Петюнчик кричит:
– Володя! Володя!
Куц поворачивает голову.
– Петя!
Перепрыгивает через турникет и через всех зрителей лезет к нам. Трибуна замерла. Куц расцеловался с Петей, поздоровался со мной, сел рядом и спрашивает:
– Ну, как я бежал?
– Замечательно! И такой колоссальный отрыв! На такой дистанции!
А он:
– Да ну, Господи! Есть еще силы.
И тут вся трибуна начала от нас отползать, отползать…
– Петь, – спрашивает Куц, – а у тебя как дела?
– Да вот работаю.
– Не думаешь вернуться в спорт?
– Да какой там спорт. Годы не те.
– Ну, ладно. Пока. А то там тренер, наверное, уже психует: где я!
Они обнялись, расцеловались. Куц спустился на дорожку и побежал. И Петюнчик опять, чтобы все слышали:
– Ну что, все? С Вовкой повидались, поехали домой. Давай возьмем бутылочку и выпьем за его здоровье.
Сквозь гробовую тишину мы прошли с Петюнчиком всю трибуну и поехали домой.
За други своя
Есть у меня прекрасный друг Женя Баранов. Он тоже начинал играть в «Динамо». И играл отлично. Бил и с правой, и с левой неотразимым ударом. Он носил прическу на прямой пробор и всегда бриолинил волосы. И вот, когда он брал мяч на голову, после этого он с ноги срезался, потому что был набриолиненный.
Женя играл в сборной молодежной страны и должен был войти в основной состав. Но тут ему пришла в голову мысль заняться наукой.
Он закончил Московский авиационный институт и вот уже много лет занимается космическими делами. Лауреат Государственной премии, имеет множество правительственных наград. Человек удивительной доброты и необыкновенной верности. Мы до сих пор дорожим нашей дружбой.
Не забуду случай, который с нами случился однажды в автобусе. Был час пик, на остановке образовалась толпа, нас с Женей разъединили, и мы вошли с разных площадок. Еду, сжатый со всех сторон, и вижу, как один щипач, а попросту – карманник, лезет к даме в сумку. Я взял его за руку и говорю:
– Я думал, после войны уже перестали этим заниматься.
А он:
– В чем дело?! Что такое?! – Шум поднимает.
И тут ко мне притискиваются еще двое. И давят на меня:
– Ты что?! Ты кто?!
Известные воровские штучки. Вот они прут на меня, а женщина молчит, боится рот открыть. Женя услышал шум и кричит мне от передней двери:
– Лева, что там такое?
– Да вот карманники! – кричу. – Хотят со мной поговорить!
И с моим другом что-то случилось. Я это понял по его голосу, каким он вдруг закричал:
– Водитель, останови машину! Открой двери!
Тот останавливает автобус, Женька врывается в заднюю дверь, хватает одного, другого – а те здоровые парни – и кричит:
– Ты с кем разговариваешь?!
И со страшной силой вышвыривает их из салона. Третий не знает, куда деваться, и начинает дергаться.
– Тоже хочешь этого? – зловеще спрашивает его Женька.
– Нет! Нет! – верещит неудачливый щипач и каким-то чудом выпрыгивает из салона.
А я прекрасно знал: если бы с ним самим так разговаривали, он бы даже не повысил голос. Но тут была задета честь его друга, и он потерял самообладание.
Собственно, у меня такой же характер. Когда со мной кто-то разговаривает и начинает хамить, я могу и простить это хамство. Но когда кто-то хамит моему товарищу, меня начинает знобить, и я не сдерживаюсь. Здесь я действительно могу растерять все рули. Наверное, так и должно быть. Друг есть друг. Как говорили когда-то на Руси: положи за други своя живот свой.