Плач волчицы, стр. 90

— Я так виновата, сестра, — прошептала она, и слезы потекли по ее щекам. — Я так виновата. Пожалуйста, вернись домой, чтобы я могла сказать тебе об этом.

Ей ответил только крик ночного филина из леса за рекой. Потом наступила тишина. Полная тишина. У нее затекла шея, и она села попрямее, пытаясь всмотреться и вслушаться в ночь, сдерживая дыхание и надеясь все-таки услышать ночные звуки, а не бешеное пульсирование сердца. Она соображала, что, уставившись в черноту калитки, она сможет глазами почувствовать приход сестры. Но она не видела ничего, кроме железных столбов. Она думала о своей сестре, о ее душевной неустроенности, о переполняющих ее боли и гневе, приведших почти к сумасшествию.

— Саванна?

Раздалось стрекотание сверчков, а из заболоченной поймы реки им ответили лягушки.

Ощущение какой-то опасности, как червь, медленно поползло по коже.

Не сводя глаз с калитки, она запустила руку в сумочку и вытащила револьвер.

— Если ты хочешь пристрелить меня, то повернись сюда.

Лорел испустила пронзительный вопль и, резко повернувшись назад, в трех шагах от себя увидела Джека. Ее сердце бешено заколотилось.

— Каким образом ты появился здесь?

— Парадная дверь открыта, — пожав плечами, сказал Джек. — Тебе следовало бы быть более внимательной, сладкая, В эти дни вокруг бродит великое множество лунатиков.

— Конечно, — сказала Лорел, не обращая внимания на его издевательский тон. — Мне что-то почудилось с той стороны калитки.

Джек нахмурился и пошел посмотреть. Вернувшись, он покачал головой.

— Ничего. Как ты думаешь, что это могло быть? Кто-то в кустах?

— Что ты делаешь здесь?

Джек засунул руки в карманы джинсов и медленно прошелся туда и обратно вдоль края галереи. Целый вечер он ходил вдоль реки, стараясь уйти как можно дальше от Похоронного дома Прежана.. Он не мог вынести даже мысли о поминовении перед погребением, но тем не менее все его мысли были заняты именно этим — ему чудился гроб, резкий запах, издаваемый цветами, монотонность молитвы.

— Я не знаю, — прошептал он, поворачиваясь лицом к Лорел.

Это была ложь. Он слишком хорошо это знал. — Он очень нуждался в Лорел, хотел обнять ее обеими руками, потому что она была живая, она была настоящая и он любил ее. Боже, как глупо, как жестоко было полюбить кого-то настолько прекрасного. Он даже не мог сказать ей это, так как знал, что это не может продолжаться. Никто не может оставаться прекрасным после его прикосновения.

— Я видел твою машину, — сказал он, его голос стал хриплым и натянутым. — Увидел свет…

Его широкие плечи поднялись и опустились. Он повернулся, чтобы уйти, но ее маленькая рука оказалась на его локте, привязав его к месту крепче, чем брошенный якорь. Он опустил голову и взглянул в ее ангельское личико. Воздух полностью наполнил его легкие. Она оставила свои очки на столе в холле, поэтому Джек увидел в ее голубых глазах ту же душевную потребность, которая терзала его.

— Это неважно, — сказала она мягко.

И совсем не имело значения, что они так часто сражались друг с другом, что у них не было никакой надежды на будущее. Она чувствовала себя такой одинокой, и ей было страшно. Она впилась взглядом в Джека. Это не было лицо того доброго, спокойного любовника, которого она много раз рисовала в своем воображении. Перед ней стоял человек, который стремился уколоть ее побольнее, но она любила именно его, и именно он был необходим ей. Казалось, что она была готова пожертвовать своей жизнью ради этой любви.

— Скажи, что ты останешься, — прошептала она. — Только эту ночь.

Ему следовало бы отказаться, уйти. Ему следовало бы не приходить к ней, но он никогда не отличался расчетливостью и разумностью в поступках. А еще он не мог посмотреть ей прямо в глаза и просто сказать: «Нет».

— Тебе бы не следовало просить меня, — пробормотал он.

— Джек, не говори мне, какой ты плохой. Покажи мне, каким хорошим ты можешь быть.

От накатившего шквала чувств он закрыл глаза. Затем нагнулся и, найдя ее щеку губами, прильнул к ней. Это было больше того ответа, на который так надеялась Лорел. Взяв его за руку, она повела его вверх по ступенькам в свою залитую лунным светом комнату.

Очень тихо и терпеливо они сняли одежду и с головой ушли в свой чувственный мир, слушая собственную нежность и изо всех сил стараясь отогнать нависшие над ними мрачные тени.

Когда все было кончено и Лорел уснула в его объятиях, Джек, вглядываясь в темноту, страстно желал, чтобы все, что так болело, ушло из его сердца, а осталась Лорел.

Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Чад Герретт повернул свою кепку козырьком назад, и лучи восходящего солнца осветили его лицо. Небо над Атчафалайей, казалось, было раскалено докрасна, и мягкие цветовые пятна расцвечивали его в разных местах. Оранжевые и теплые, как спелый персик, глубокие и шелковистые, как темно-голубые бархатные пуговицы, самые последние звезды этой ночи.

Он кропотливо работал, над созданной в воображении картиной. У него был дар слова. Он представил, как перенесет на бумагу это описание. А миссис Кромвель снова устроит ему разнос за прогулянный урок английского, но растает, как кусочек масла, когда он сдаст ей свой рассказ о рассвете на болоте и о мире, который человек может найти на воде. Миссис Кромвель было уже пятьдесят восемь лет. Она любила надевать тугие пояса и платья из такого количества ткани, которого было бы достаточно, чтобы одеть семью из четырех человек.

Она была хорошей теткой, и Чад любил ее, как и других учителей. Он был хорошим учеником, что называется со светлой головой. Правда, он имел слабое представление о базах некоторых предметов. Слушая учителей и рискуя довести мать до инфаркта, он утверждал, что в его планы не входит продолжать обучение сразу после выпуска в июне. Заболоченный берег реки был именно тем местом, где он хотел находиться. Наблюдать за природой, воспринимать красоту и покой болота было для него самым большим удовольствием. Он предполагал, что через годик-другой он повзрослеет, пойдет в университет и будет учиться на естествоиспытателя или ученого в области окружающей среды. Но все, чего он хотел сейчас — это вдыхать запах болота и наслаждаться его живописными картинами.

Он был во многих отношениях сильно похож на своего отца, даже в большей степени, чем своей внешностью. Приятное лицо, ширококостный, с квадратной фигурой. Отец только улыбался, когда Чад возвращался с рыбалки, не принося никакого улова. И еще его отец любил повторять ему, что когда-то тоже был молодым и тоже не видел большой пользы от углубленного изучения математики.

Чад направил свою лодку вдоль затененной береговой насыпи, где кусочком желтой пластиковой резинки была помечена одна из его сетей. Улов был хорош. Если ему и дальше так повезет, то за сегодня он заработает пару сотен долларов. Но это уже относится к области экономики, которую ведет мистер Динкел, чей урок он пропустит в десять часов. Он засунул в садок речного рака, извлек из него куски водяной змеи и кинул их на берег. Какой-нибудь голодный бродяга приготовит ее себе на ужин. И еще Чад прикинул, что, если ему повезет, он может стать свидетелем регенерации в природе, и это будет приятно узнать мистеру Луку, преподавателю биологии. Чад не учел, что ему придется долго ждать. Внезапно он почувствовал распространявшееся с берега удивительно сладкое зловоние. Запах манил, как маяк. Это было необычно.

Он вытащил лодку на берег и привязал ее к молоденькому деревцу. И хотя он очень слабо представлял себе, как составляется баланс рабочей силы в стране или как вычислить квадратный корень из отрицательного числа, он хотел знать все подробности о жизни на болоте.

Сорняки были примяты и окрашены кровью. Это выглядело так, как будто по берегу что-то волочили. Может быть, аллигатор напал на оленя, пришедшего на водопой? Бедняге, видимо, удалось вырваться, чтобы на берегу умереть от перенесенного шока и потери крови. А может, это была американская рысь, поймавшая енота, нутрию или опоссума, съевшая внутренности жертвы и бросившая остальное. Он мог придумать множество версий случившегося.