Лягушка на стене, стр. 43

БАРХАТНЫЙ СЕЗОН

Я уже трудился целый час, но рваная рана на толстой, как бублик, стальной дужке замка не увеличивалась. По правде говоря, инструмент для взлома был неподходящим. Мне попался стертый, тронутый коричневым бархатом ржавчины трехгранный напильник. Сюда бы ножовку по металлу — и всех дел на пять минут. А напильник не столько резал железо, сколько превращал его в опилки, переходя в это состояние и сам. Я пилил, отвлекая себя от монотонной работы воспоминанием о литературных героях, которые обрели свободу с помощью этого всеоткрывающего ключа. Наконец дужка лопнула, и мы вошли внутрь.

Наш начальник Анатолий Иванович предполагал заняться на этом кордоне заповедника изучением редких приморских насекомых, я — кольцеванием птиц, третий участник нашей небольшой экспедиции — лаборантка Ирина — должна была помогать нам.

Внутри мы обнаружили спальню, гостиную, кухню и веранду. Везде, где нужно, было постельное белье, занавески и скатерти. Были даже телевизор и холодильник, однако электричество отсутствовало. Директор заповедника, отправляя нас сюда, на кордон, в небольшой одинокий белый домик, расположенный у подножия сопки на берегу Японского моря, объяснил, что ключ от замка находится под тазиком в бане, стоящей поблизости. Мы перебрали там все шайки, ведра, посмотрели также под вениками, мочалками и прочими помывочными атрибутами, но ключа не нашли.

Близился вечер, надо было готовить ужин, устраиваться на ночлег, и мы решились на взлом. Но, приобретя таким несколько романтическим способом жилище, мы потеряли замок. А ведь нам надо было уходить на целый день на полевые работы, и оставлять дом открытым не хотелось. Поэтому на следующее утро меня командировали за новым замком в тот же поселок, откуда мы приехали вчера. Попутки здесь ходили нечасто, и я пошел по дороге, периодически присаживаясь отдохнуть у обочины и прислушиваясь, не догоняет ли меня машина. Но посторонних звуков не доносилось. Невысокие дубовые леса на сопках ласково шелестели листвой под теплым сентябрьским ветерком. Не слышно было летнего заливистого птичьего пения, лишь изредка попискивали овсянки и синицы. Лес казался пустым.

Я шел уже часа три. Шансы совершить полную пешую тридцатикилометровую прогулку все увеличивались, а перерывы на отдых на обочине все удлинялись. Эти паузы я решил использовать не только для бездумного любования живописной приморской осенью, но и для развития своих ораторских способностей. Дело в том, что сразу после этой поездки я должен был защищать диссертацию. Работа была давно напечатана, таблицы нарисованы, разослан автореферат. Чтобы время в экспедиции не проходило даром, я взял с собой текст доклада, который, как известно, играет немаловажную роль в процедуре защиты. Текст должен быть не только грамотно и лаконично написан, но и хорошо прочитан, желательно громким, четким командирским голосом, которого у меня не было.

А дальневосточная безлюдная тайга, раскинувшаяся на многие сотни километров, — прекрасное место для ораторских тренировок. И вот я, как Демосфен, удалившийся от людского общества, достал помятые листочки, набрал в легкие побольше воздуха и почти прокричал, четко выговаривая каждое слово:

— Уважаемый председатель Ученого совета, уважаемые члены Ученого совета, товарищи!

И именно в этот миг из-за поворота появился человек. Он, казалось, столь же опешил от начала моей речи, патетически зазвучавшей среди безмолвной тайги, как и я от неожиданного появления слушателя. Я первым преодолел смущение и попытался убедить незнакомца в своей безобидности, объяснив ему, зачем я здесь, в лесу, тренируюсь в витийстве.

Попутчик оказался лесником заповедника, возвращавшимся с обхода своего участка в поселок. Постепенно он смирился с мыслью, что ему придется добираться домой в компании со странствующим проповедником. По дороге он рассказал о себе:

— Работа нравится, и платят неплохо, и сам себе хозяин. Только вот тигры совсем замучили. Пугают. То столкнешься с ним нос к носу, то идет он, проклятый, по твоему следу. Что? Нет, Бог миловал, не нападал. Ни на меня, ни на моих товарищей. И самое главное, не знаешь, что у него на уме... Зверь есть зверь. И карабин никак не выдадут. Бюрократы! А как в тайге без карабина? Ведь кроме тигров в заповеднике водятся и медведи, и кабаны, и даже леопарды. И вообще, кого только не встретишь в этой глухомани, — сказал лесник, покосившись на меня, вероятно вспоминая мои недавние риторические упражнения.

Беседуя таким образом, останавливаясь и прислушиваясь, не догоняет ли нас попутка, ныряя в распадки и поднимаясь на сопки, мы к вечеру добрались до поселка. Я купил замок и отправился обратно. Сразу же за окраиной меня догнал «ЗИЛ», а через час я уже примеривал обнову к дому.

Мои товарищи время даром не теряли. Анатолий Иванович успел поймать редкую, неизвестную науке муху микроскопических размеров и, рассматривая трофей под бинокуляром, расправлял ей крылышки. Ирина приготовила прекрасный ужин. Украшением стола были собранные на мелководье морские гребешки — экзотическое и в то же время очень простое с точки зрения кулинарного искусства блюдо. Чтобы его приготовить (и съесть), надо было ножом раскрыть створки моллюска. Внутри находился кружок сладковатого на вкус и похожего на каучук мускула-замыкателя.

Мы поужинали и расселись на крыльце. Теплый безветренный вечер огромной тенью наползал из-за горизонта. Море бело-голубыми лапами лениво гладило серые песчаные пляжи. Корявые, как на японских гравюрах, сосны змеились по скалам ближайшего мыса. В устье речки плескалась рыба. Спокойное солнце скрылось за сопкой, а парус медленно плывущей яхты еще долго горел розово-желтым светом.

Я проснулся среди ночи. Гребешки не пошли впрок. Я спешно оделся и выскочил на улицу. От вечернего спокойствия не осталось и следа. Молнии прорезали темноту, и далекий гром тяжело рокотал за сопками. Порывистый ветер заплетал тросы струй прямо-таки тропического ливня. Ивы и березы сгибались до земли, а коренастые дубы напружинились и лишь слегка покачивались. Листья деревьев в свете молний казались белыми.

Удобство находилось метрах в двадцати от дома, но дождь был такой, что я, хотя и поспешал изо всех сил, все равно промок до нитки.

Сортир был сделан давно и добротно из таких толстых бревен и плах, что скорее напоминал блиндаж. Плотники выбирали для его постройки стволы неимоверной толщины и, казалось, рассчитывали на прямое попадание снаряда главного калибра линкора. Глядя на это строение, можно было с уверенностью сказать, что оно простоит гораздо дольше, чем Кижи.

Сортир, кроме колоссального запаса прочности, имел еще ряд особенностей, вероятно не запланированных архитекторами. Со временем сруб осел и наклонился. Теперь, для того чтобы проникнуть в него, надо было приподнять тяжелую крышку-дверь. Когда посетитель наконец попадал внутрь, у него возникала полная иллюзия, что он находится внутри огромного, косо поставленного сундука, разделенного перегородкой на две секции. При этом непосредственная цель визита располагалась в наклонной плоскости, и поэтому трудно было решить, находится она еще на полу или уже на стене. Такая двусмысленность создавала конкретные сложности.

С вечера мне определенно не везло. После ужина я ремонтировал свою одежду: штопал, ставил заплатки, пришивал пуговицы. На самом важном месте брезентовых полевых штанов пришлось пришивать пуговицы. Одной не хватило, и я пришил клевант [14] от палатки. Вот его-то сейчас и заклинило. Я метался внутри огромного двухместного сундука, орошаемый водой, текущей сквозь дырявую крышу, и вздрагивая от ударов крышки-двери, которая периодически поднималась ураганным ветром и с грохотом падала. Наконец я вспомнил о ноже, который был у меня в кармане, и, рискуя в темноте сделать себе харакири, освободился. В это время сверкнула близкая молния, рявкнул гром, ветер особенно свирепо рванул дверь, она глухо хлопнула и больше не двигалась.