Лягушка на стене, стр. 36

Настал день, когда Костя должен был вернуться на китобазу. Они подходили к гигантскому ржавому судну, окруженному китобойцами, буксировщиками, китами, над которыми празднично полоскались кумачовые флажки, ужасной вонью и тысячами галдящих чаек и глупышей.

«Стерегущий» подошел вплотную к «Командору», и Михайлов, подняв голову, обнаружил среди стоящих на палубе людей профессора, повариху и боцмана.

— Ну как, отдохнули? Посмотрели китов на воле? — закричал Думский. — А мы вам тут небольшой сюрприз подготовили. — И профессор почему-то указал на морское дно и, обернувшись к кому-то невидимому, стоящему сзади него, крикнул: — Поднимайте!

Заскрипели блоки на кране, и из глубины моря пополз трос. Вода забурлила, и из глубины пучины («Как Афродита из пены морской», — подумал Михайлов) появился колоссальный череп кита. Он торжественно поплыл над волнами, и струи влаги стекали с желтых костей.

— Каков красавец! — ликовал сверху жизнерадостный профессор. — Прекрасный экземпляр! Но уж больно вонял! — продолжал Думский. — И мы его погрузили, так сказать, в океан, чтобы его рыбки объели. А теперь после биообработки его и в Москву не стыдно везти в музей. А повезете этот уникальный экземпляр вы, голубчик! — крикнул он ошарашенному Михайлову.

Стрела крана повернулась, и череп, плавно покачиваясь на тросах, поплыл над водой, как жутковатая декорация к фильмам ужасов. Вдруг костяк оглушительно треснул, громоподобно щелкнули челюсти (Косте по забытой привычке стало плохо), тросы лопнули, и череп многоцентнерной тяжестью рухнул в море.

«Амок». Стефан Цвейг», — автоматически отметил про себя студент, испытывая неосознанную радость. А потерявший от горя дар речи Думский еще долго вглядывался в пузырящуюся водную бездну.

УЧЕТЫ

Существует много способов изучения птиц. Можно, укрывшись в шалаше или палатке, удобно устроиться на надувном матрасе и лежать там весь день, наблюдая в подзорную трубу за интимной жизнью коршунов или аистов. Можно, усевшись весной на морском берегу, смотреть на пролетающих уток или чаек. А можно просто бродить по лесам и лугам, высматривая, какие пичуги где живут. А есть способ считать галок и ворон (да и других птиц) на вполне научной основе. Это называется количественным учетом. Знать точное (или относительно точное) число птиц, живущих на той или иной территории, необходимо не только для того, чтобы удовлетворить праздное любопытство орнитологов. Численность птиц надо знать при охране или привлечении редких или полезных для человека видов, а также в случае необходимости уменьшения количества нежелательных пернатых (ворон в городе, скворцов на виноградниках, чаек на аэродромах).

Кажется, чего проще — сосчитать птиц. Но нет, эта работа требует особой квалификации и подготовки. Прежде всего необходимо безошибочно узнавать всех птиц (а их только в Москве обитает свыше 200 видов, а в России — около 700). И различать их надо не только по внешнему облику, а по голосам: песням, посвистам, позывам, крикам, а также по другим звукам (например, различать виды дятлов по их долбежке) — ведь в природе птицу чаще не видишь, а слышишь.

Затем надо проложить учетный маршрут (длина его должна быть около десяти километров), проходящий в типичной для этого района местности, и — самое неприятное для многих орнитологов — учет должен проводиться на рассвете, когда все птицы интенсивно поют и их легко обнаружить.

Если бы вы знали, как от такого «променажа» даже в подмосковном лесу устаешь к концу дня. Идти надо медленно, чтобы никого не пропустить, к тому же ни на минуту нельзя расслабиться. Вот кто-то промелькнул в зарослях — кто это, конек или овсянка? Вот пискнула синица: московка? гаичка? хохлатая? Застучал дятел, а какой? Белоспинный? Или, может быть, большой пестрый?

В лесах средней полосы России больше всего утомляет птица зяблик. Им просто переполнены все рощи и дубравы, ельники и сосняки. И бредешь по лесу, пытаясь за этой «шумовой завесой», за неустанно повторяющимися трелями сотен зябликов услышать и правильно определить песни других видов птиц. И вечером, после такого учета в подмосковном лесу, засыпаешь под четкие, дурацкие, ура-оптимистические фразы зябликов, беспрерывно, как на заезженной пластинке, звучащие у тебя в голове.

Конечно, на таких маршрутах встречаешь не только птиц. Ведь когда ищешь одно, почему-то попадается совсем другое.

О некоторых таких встречах, находках и приключениях, происшедших со мной и моими коллегами орнитологами на учетных маршрутах, я и хочу рассказать.

ПОДЪЕЗД

Наблюдать птиц на лугу, в лесу, на реке и даже на болоте — то есть в естественной обстановке — хоть и трудное, но все-таки удовольствие: природа есть природа. Однако иногда приходится заниматься этим и в других местах, в том числе и в городах. Маршруты здесь неинтересны, скучны и утомительны. Попробуйте несколько часов прошагать по улицам, где иногда и присесть-то на отдых не хочется: повсюду шум, машины и люди. И потом, какие птицы здесь: стрижи, голуби, вороны, галки да воробьи. А последних просто жуть сколько: кричат, чирикают на тротуарах, в скверах, на подоконниках и балконах. И всех надо посчитать, если «делаешь науку». Конечно, есть в городах синицы и мухоловки, скворцы и горихвостки, зяблики и зеленушки, но их очень мало, и птичье население здесь состоит в основном из пресловутых воробьев да сизарей. Тяжело и неинтересно проводить подсчеты в городе.

Однажды летом я брел где-то в районе Университетского проспекта, утомленный душной, прямо-таки булгаковской жарой и бесчисленными воробьиными криками, и совершенно не заметил, как сзади стремительно и бесшумно подкралась огромная черная туча. Небо в мгновение потемнело, и сверху обрушился настоящий тропический ливень. Вот только тут я оценил преимущества города. В лесу ищи елку повыше да погуще — авось она спасет. А здесь я просто юркнул в ближайший подъезд и сразу же оказался там, где сухо и светло. Стою смотрю, как на улице бурлит мутная вода, как по асфальту в эфемерных ручьях скачут капли и лопаются пузыри. Быстро пройдет летняя гроза, а воробьи подождут.

Не один я оказался в спасительном подъезде. Рядом со мной стояли две девушки: наверное, гроза их тоже заставила искать здесь укрытия. Очень симпатичные, стройные девушки: одна брюнетка, другая шатенка, в легких нарядных платьях. И что меня больше всего взволновало, так это их улыбки. Обе девушки были очень привлекательными, но каждая по-своему, а вот улыбки у них оказались похожими: у обоих с какой-то загадкой. Ну прямо две Моны Лизы. Стоят они рядом со мной, на проходящую грозу смотрят, и то одна, то другая на меня взглянет, и зажигается в их чудесных глазах легкий, таинственный, лукавый огонек. Хорошо!

Дождь заканчивался. Я вышел из подъезда и двинулся дальше — считать воробьев, ворон и прочих пернатых соседей горожан. Прошел с десяток метров, не выдержал и обернулся — не ушли ли мои красавицы? Нет, не ушли. Стоят и смотрят на меня с теми же загадочными улыбками Джоконды. В чистом светлом подъезде. А над его входом большая буква «Ж».