Тайна горы Крутой, стр. 18

В полдень Павка шагал в первой шеренге четвертого отряда к холму, за город. Гордо возвышался на холме белый мраморный обелиск — памятник большевикам-подпольщикам.

Сели прямо на траву, поотрядно, большим, но тесным кругом. В центре — Павел Иванович. На нем просторный полотняный костюм. Серебряные виски оттеняют глубокие морщины на открытом смелом лице. Глаза у Павла Ивановича добрые, ласковые.

Никогда не забудет Павка рассказа Павла Ивановича о бесстрашной подпольщице Цветковой.

Задержали Веру белоказаки в Черном бору, недалеко от города. Ходила девушка к партизанам, чтобы сообщить им день и час выступления рабочих Малахита против колчаковцев. И вот на обратном пути, миновав самые опасные места, наткнулась она на кавалерийский патруль. Черноусый сотник остановил Веру, окинул ее подозрительным взглядом, заглянул в корзинку с грибами и грозно спросил:

— Что по лесу шляешься? К партизанам ходила?

Вера прикинулась глупой деревенской девчонкой и совсем было одурачила беляков, которые смеялись над ее испугом и нелепыми ответами.

Но у городской окраины повстречался казакам Мишка Жаднов, сын золотоскупщика. Увидел он Веру и оскалил щербатый рот:

— Допрыгалась, большевичка! Дружка-то повесили, и по тебе петля слезы льет!

Метнулась Вера к плетню. Черноусый сотник дал шпоры коню, догнал ее и ударил плашмя саблей по русой голове. Упала девушка. Высыпались из корзинки грибы, и выпали наганы, которые лежали на дне.

Скрутили белоказаки бесстрашную подпольщицу и бросили в подвал. Начались допросы и пытки, но она молчала. А подпольщикам сообщила запиской, что партизаны поддержат рабочих в нужный день и час.

— Вот здесь, где сейчас обелиск, — показал Павел Иванович, — зарубили белоказаки Веру Цветкову с товарищами. Изрубили в куски. Мы потом отомстили за них колчаковцам…

На поляне стояла тишина. Дружно гудели пчелы на розовых головках клевера. Стрекотали кузнечики, да в синеве перешептывались листья высоких тополей.

Светлоглазая Маринка отвернулась и как-то странно засопела носом. Саша тронул рукой узенькое загорелое плечо.

— Маринка, ты что?

— В глаза пыль набилась.

— Нет, Маринка, это не пыль. Сейчас и ветра-то нет. Это, Маринка, другое…

— Другое, — всхлипнула девочка. — Я бы, наверно, не выдержала.

— Выдержала бы, Маринка, обязательно! Когда трудно, ты всегда думай о бесстрашных революционерах!

Павел Иванович закончил рассказ. Саша встал, вытянул руки по швам и запел:

Замучен в тяжелой неволе,

Ты славною смертью почил…

Песня ширилась, росла. Привлеченные ею, подошли рабочие. Остановились у обелиска, сняли кепки и присоединили к общему хору сильные, суровые голоса.

Потом Слава читал стихи, а Павлик рассказывал о Григории Лапине. Павел Иванович, лично знавший многих командиров из полка «Стальной солдат революции», не помнил такого.

С грустью покидал Павлик лагерь. Медленно шагал он вместе со Славой к станции. Слава смотрел другу в глаза и молча вздыхал.

— И чего ты, Славка, вздыхаешь? И так тошно.

— Мне тоже, — сознался Слава.

— Не нашли Лапина мы, — уныло сказал Павка. — Если бы я узнал, где он, поехал бы, сразу! Хоть на край света…

— Павлик! — Слава схватил друга за рукав и заглянул ему в глаза. — Слушай, что я тебе скажу! И как я забыл об этом! Эх… Ведь у меня дедушка воевал с колчаковцами. Может быть, знаешь Коршунова Ивана Ефремовича? У него орден Красного Знамени есть! Чес-слово! А вдруг он Лапина помнит?

— Чего же ты молчал? Пошли! — решительно сказал Павлик. — Спросим у него…

— Какой быстрый, — засмеялся Слава. — Дедушка в Макарихе живет, отсюда километров десять!

— Все равно, Славка, мы должны туда сходить. Все равно… Понимаешь, какое дело?

— А лагерь?

— Попросись у Галины Сергеевны — она отпустит. Сколько дней надо?

— Одного хватит.

— Решено! Пошли обратно в лагерь!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«ЭТИХ ДНЕЙ НЕ СМОЛКНЕТ СЛАВА»

Утро выдалось солнечное и на редкость тихое. В прозрачной синеве замерли, будто нарисованные, белые барашки облаков. Густой развесистый тополь, росший возле самого сарая, на чердаке которого спали Павлик со Славой, не стучал, как обычно, ветвями о замшелую крышу. Тихо-тихо. Белые дымы из печных труб поднимаются к небу ровными столбиками. Рабочий поселок просыпался. То здесь, то там хлопали калитки: люди спешили на работу.

Слава проснулся от ярких лучей солнца, бьющего сквозь щели в крыше. Откинув одеяло, он вскочил, поддернул черные трусики и потянулся до хруста в суставах. Стриженая голова Павки мирно покоилась на подушке. Павка безмятежно посапывал носом и шевелил пухлыми губами.

— Подъем! — крикнул Слава. — Павлик, вставай!

Павлику вчера пришлось изрядно поволноваться, упрашивая начальника лагеря и старшую пионервожатую отпустить Славу на денек в Макариху. Поэтому он спал как убитый.

— Павлик, вставай! — и для эффекта крикнул в самое ухо: — Горим!

Павлик открыл глаза, удивленно посмотрел на друга и спокойно спросил:

— Кто горит? Далеко?

Слава весело засмеялся.

— Тебя не испугаешь! Это я нарочно крикнул, что пожар. Вставай, нам идти пора.

Перебрасываясь шутками, ребята быстро убрали постель, оделись и по скрипучей лестнице спустились во двор, где их уже поджидал Илья — брат Славы — толстый гражданин шести лет. Мальчуган с самым серьезным видом протянул Павлику испачканную землей руку и сообщил:

— Покормил.

— Кого? — не понял Павлик.

— Голубя покормил.

— Молодец! Мы, Илья, уйдем скоро. Так ты смотри, не забудь воды голубю налить.

Друзья плотно позавтракали, захватили про запас хлеба с маслом и тронулись в путь.

От Малахита до Макарихи было недалеко: по шоссе километров десять всего, но Слава не любил пыльной дороги и повел товарища прямиком через лес. Шагая по узкой лесной тропинке, они останавливались иногда послушать неумолчное разноголосое щебетание птиц.

— Ох и люблю я путешествовать, — говорил Слава, размахивая суковатой палкой. — Так бы пешком весь свет обошел.

— А моря?

— Что моря! Их переезжать можно. Слышишь, как птицы поют? Хорошо поют, радостно. Послушаешь — и охота стихи писать. Ты, Павка, зря стихи не пишешь.

— Не умею, потому и не пишу.

— А ведь их писать просто. Только рифму другой раз долго ищешь. Вот какое стихотворение я про лес сочинил. Хочешь?

— Читай.

Слава на минуту задумался, вздохнул и начал:

Тропинка внезапно уткнулась в широкую и глубокую канаву, наполненную почти до краев мутной, глинистого цвета водой, поперек канавы лежали две жердочки. Слава, балансируя руками, легко преодолел неожиданное препятствие. Павка замешкался:

— Не бойся, — ободрял Слава, — быстрее только!

— Я не боюсь! — Павлик решительно подошел к переправе и двинулся вперед по гнущимся жердочкам. — Канава — пустяк, — говорил он, — ты знаешь, на какие горы мы взбирались? Подойдешь к подножию, глянешь на вершину — шапка с головы валится…

— Ну-у-у?

— Вот тебе и ну!

— Без веревок? — с любопытством спросил Слава.

— Не нуждаемся, — с гордостью ответил Павлик. — Тренировка! Тимка и Юлька — мои друзья — по скалам отвесным запросто лазят… Скалолазы!..

— А ты?

— Не отстаю, — уклонился от прямого ответа Павлик.

— Слушай, Павлик, ты любишь рыбу удить? — неожиданно спросил Слава. — Мы сейчас мимо тихого омута пойдем. Язи там — огро-о-омные. Порыбачим? За час на уху натаскаем!..

— Ври-и, — недоверчиво протянул Павка.

— Чес-слово!

— Где удочки достанем?.. И потом спешить надо.

— Удилища срезать — одна секунда! Лески у меня всегда при себе, — Слава вытащил из кармана картонку с лесками. — Омуток рядом. За тем вон лесочком. А дедушка все равно вечером придет с пасеки. Ждать придется.