Робинзоны студеного острова, стр. 6
Мы хохотали, представляя коротышку Арсю, отбивающегося от собак.
— Ну и врать! — краснел от возмущения Арся. — А кто перед собаками подхалимничал? «Тю-тю-тю! Собачки, собачки, хорошие собачки». А эти собачки с медведя ростом.
Через четыре часа после приезда объявили аврал: надо было перегрузить с «Зубатки» на «Авангард» снаряжение экспедиции. Старый тральщик должен был вернуться в Архангельск.
Мы в пути истомились от вынужденного безделья и поэтому почти бегом переносили с судна на судно продукты, палатки, спецодежду, малокалиберные винтовки и другое снаряжение.
После перегрузки нас выстроили в две шеренги вдоль борта «Зубатки». Начальник экспедиции встал перед строем и спросил:
— Больные имеются? Прошу выйти из строя.
Никто не шагнул вперед.
— Предупреждаю, ребята, — строго сказал Грозников, — это последняя возможность вернуться в Архангельск. Потом уже будет поздно.
После этого Алексей Андреевич со списком в руках стал вызывать ребят из строя. Названные делали шаг вперед, Грозников внимательно, изучающе всматривался в каждого и кивком головы разрешал перейти, на «Авангард».
Погода к этому времени установилась тихая, море покрывал густой, низкий туман.
Капитан Замятин решил, что это самая благоприятная погода для отхода.
Оказалось, что он не ошибся.
Уже в Архангельске мы узнали, что судно прошло в полутора-двух километрах от фашистской подводной лодки и осталось незамеченным. Роковая встреча не состоялась.
Но встречи с фашистским стервятником избежать не удалось.
Три захода над судном сделал вражеский самолет, и был встречен огнем пулемета, из которого стрелял штурман Антуфьев.
Фашист убрался восвояси.
Впоследствии капитан Замятин удивлялся: как это «Зубатка» выдержала бешеные обороты машины и резкие развороты?
И все же выдержала!
С уходом «Зубатки» последняя связь с родным городом оборвалась. Мы остались, чтобы жить и работать в суровом, неласково встретившем нас Заполярье.
Погода между тем ухудшалась. Подул порывистый ветер и нанес темных дождевых туч. Заходили волны, заскрежетала в клюзе якорная цепь.
Вторую и нашу, третью, бригады перевели на «Азимут». «Авангард» пошел высаживать на место промысла первую и четвертую бригады.
На «Азимуте» было только два маленьких кубрика. Посредине каждого проходило основание мачты, а по бокам располагались двухъярусные деревянные койки, всего человек на шесть.
Саня Потапов, Петя Окулов и несколько их друзей первыми ринулись в кубрики, заняли места на койках и закрылись изнутри. Всем остальным пришлось устраиваться на ночь на своих матрацах прямо на палубе, укрывшись от дождя большим брезентом.
Как тоскливо было лежать под брезентом и прислушиваться к сердитому, надоедливому ропоту дождя, а еще тягостнее — слышать надрывный плач ветра в вантах старого парусника. Плач то затихал, напоминая обиженный скулеж побитой собачонки, то превращался в дикий, исступленный вой. Холодно становилось на душе. И каким милым, желанным представлялся родной дом в Архангельске. Но до дома было так далеко.
«Хорошо Потапову да Булке в кубрике. Как буржуи расположились». «Пользуются моментом. Знают, что Петрович и Яша на «Авангарде» уехали», «Там еще человек десять могли бы поместиться», — недовольно ворчали ребята.
— А чего мы на них смотрим? — возмутился Толя Гулышев, вылезая из-под брезента и решительно поднимая воротник пальто. — Пошли, ребята, «буржуев» уплотнять.
Он решительно забарабанил в дверь кубрика.
— Так тебе они и открыли, — засомневался кто-то.
— Ничего, заставим! — с угрозой в голосе возразил Толя.
К нему подошли еще несколько человек. Дверь заходила ходуном под дружными ударами рук и ног.
Но вот она открылась, Саня Потапов стоял, загораживая вход.
— Куда прете, — сердито кричал он, — у нас все забито.
Толя довольно бесцеремонно оттолкнул его в сторону и полез вниз, за ним загрохотали другие.
Да, действительно тесноват был старый матросский кубрик. Все койки в нем были заняты, но на полу могли разместиться еще человек десять, не меньше.
— Пошлем сюда самых младших, — решительно заявил Толя.
— Да тут и так уж дышать нечем, — запротестовали с коек.
— Ничего. Никто не задохнется. Вы только дверь в кубрике оставьте открытой, — успокоил их Толя.
Ваня Чесноков, Гена Перфильев, Арся Баков и еще несколько ребят с радостью переселились в кубрик.
5
На другой день мы с нетерпением ждали прихода «Авангарда», но увидели, что к нам направляется большая деревянная дора. На палубу поднялись трое в фуфайках, высоких сапогах, оленьих шапках.
Мы окружили их, с любопытством глядя на местных жителей. Они тоже с интересом смотрели на нас.
— Здравствуйте, ребята! — поздоровались гости.
— Здравствуйте! — вразнобой ответили мы.
Один из промышленников, высокий дядя с широким простодушным лицом, выступил вперед и замялся, не зная, как начать разговор.
— Придется вам сообщить неприятное известие: кто-то побывал в гагачьем заповеднике, — он указал на небольшой пологий остров недалеко от нас, — убил несколько гаг, разорял гнезда. Если не знаете, то знайте, что гагу бить запрещено. Нельзя трогать и яйца ее. Гагачий пух ценится на вес золота. На первый раз предупреждаем вас, ребята, а то придется очень крепко поссориться. Мы с вами теперь близкие соседи, — заулыбался промышленник, — а соседям ссориться — последнее дело.
Промышленники пожелали нам удачи в работе, а мы были, сконфужены и расстроены. Кто ожидал, что таким будет первое знакомство с полярниками? Осрамились, опозорились в первый же день! Предупреждал же начальник экспедиции, что гага — не промысловая птица, что бить ее запрещается.
Но кто же побывал на острове? Ведь для этого надо было спустить и снова поднять на борт шлюпку.
Все шумели, галдели, возмущались.
Вдруг Арся Баков, всегда такой спокойный и невозмутимый, а теперь весь взъерошенный, злой, закричал, указывая на Саню Потапова и Петю Окулова:
— Это они ездили на остров! С ними еще трое… Я видел!.. Ночью спускали шлюпку…
— Тебе что, приснилось, детка? — зловеще придвинулся к нему Булка, но его тут же не очень вежливо оттер в сторону Сергей Колтовой.
— Полегче на повороте, Булочка!
— А ты чего суешься? — заершился Петька Окулов. — Может, ты сам и ездил, браконьерствовал?
Они стояли друг против друга. Петя Окулов, с воровато бегающими глазами, и Сергей Колтовой, высокий, весь напрягшийся, решительный.
— Брось отпираться, Булка, нечего на других сваливать. Я тоже видел, как вы спускали шлюпку: ты, Потапов, Ваня Кочин, Ярошенко и Амосов, — подтвердил слова Арси Тема Кривополенов.
— Да за такую клевету можно и по физиономии схлопотать, — стал проталкиваться к Теме Саня Потапов.
— Валяй, попробуй, — с готовностью подставил свое подвижное, озорное лицо Тема Кривополенов, — только потом сам не обижайся.
Шум на палубе парусника становился все сильней. Вот-вот готова была вспыхнуть драка.
Около Сергея Колтового и Темы Кривополенова оказались Геня Сабинин и Толя Гулышев. Постепенно за ними встали почти все ребята. Около Потапова и Булки осталось несколько дружков. Они, видимо, поняли, что силы слишком неравны, что почти все ребята против них.
— Тоже мне, комсомольцы! — хорохорился Булка, опасливо поглядывая в нашу сторону, но, не встретив ни в ком поддержки, быстро утих.
— Ты, парень, не задевай комсомол, — назидательно проговорил Геня Сабинин. — Тебе же лучше будет. И бросьте вы здесь с Саней Потаповым изводить свои порядки. А «отличитесь» в другой раз — будете иметь дело со всей бригадой. Не бойтесь — бить не будем, но уму-разуму научим. В этом уж будьте уверены.
В нашей бригаде было четверо комсомольцев старшеклассников: Геня Сабинин, Сергей Колтовой, Володя Попов и Толя Гулышев. Еще до отъезда из Архангельска начальник экспедиции вызывал их в кают-компанию и вел с ними долгую беседу.