Робинзоны студеного острова, стр. 5
Борьку Меньшикова никакая качка не брала: он ел за троих, был весел, подвижен и посмеивался надо мной.
— Эй вы, инвалидная команда! Поднимайтесь наверх, — тормошил он страдающих морской болезнью, — полюбуйтесь на Баренцево море.
Мы с Толей поднялись на палубу. И хотя судно прошло Белое и теперь шло Баренцевым морем, никаких особых изменений мы не заметили. Все так же поднимались и опускались громады валов, только морская вода немного посветлела, приобрела нежно-зеленоватый оттенок, а сверкание гребней волн было очень ярким. Ближе к горизонту водная стихия представлялась ровной, спокойной, казалось, стоит дойти дотуда — и прекратится изнуряющая качка. Но судно проходило милю за милей, а море оставалось все таким же.
На мостике стояли капитан Замятин, начальник экспедиции и несколько человек из команды. С напряженными, сосредоточенными лицами они глядели на море и небо. Все понимали, что суда проходят теперь особенно опасный участок Баренцева моря: в любую минуту может вынырнуть из глубины перископ подводной лодки, а в небе появиться фашистский самолет. Собранность моряков передалась ребятам: все стали сдержаннее, серьезнее. Десятки глаз следили за поверхностью беспокойного моря, за серыми, быстро бегущими облаками.
Конечно, появись здесь немецкая подводная лодка, что могла бы сделать наша «Зубатка» со своим единственным пулеметом? Но все считали, что вовремя обнаружить перископ — очень важно: можно хоть отвернуть от торпеды.
Этот день, с качкой, с напряженным всматриванием в море и небо, казалось, был нескончаем.
А на следующее утро мы были разбужены сильнейшим ударом в правый борт, от которого судно ощутимо накренилось, что-то громко проскрежетало вдоль борта. Первая мысль была: торпеда! Все, окаменев, ждали, когда последует взрыв. Кто-то, не выдержав, бросился к трапу, еще мгновение, и за ним бы кинулись другие, но в это время в люке трюма показалось улыбающееся лицо Толи Гулышева, раздался его спокойный, даже веселый голос:
— Тихо, детки, не поднимайте пену! Все спокойно, мы во льдах!
Ребята облегченно вздохнули, заговорили, подшучивая друг над другом.
— Эй, салаги, все наверх! — звонко выкрикнул Боря Меньшиков и полез по трапу. И сразу же у трапа началась давка.
Мы выскочили наверх и ахнули от удивления. Со всех сторон судно было окружено плавучими льдами. Оно шло теперь самым малым ходом, осторожно лавируя между льдинами, выискивая разводья. От льдин по-зимнему тянуло холодом.
Капитан Замятин, опытный мореход (он еще семилетним мальчишкой выходил с отцом в море), решил не обходить льды, кромка которых уходила далеко на северо-запад: там чаще всего появлялись фашистские подводные лодки и, самолеты. Начальник экспедиции, капитан Грозников, был согласен с ним.
Льдины все чаще и чаще ударялись в борт парохода и с невыносимым скрежетом уходили назад. Корпус судна гудел от ударов.
Передали приказ: «Иметь под руками спасательные пояса!»
Тревожно сжимались наши сердца от предчувствия близкой опасности.
Тяжелей всего доставалось «Азимуту». Бывший парусник, превращенный в баржу, не имел своего хода — шел на буксире. От ударов в старый деревянный корпус он скоро получил пролом в носовой части правого борта.
Как только на «Зубатку» поступил сигнал, что «Азимут» имеет большую течь, капитан Замятин приказал прекратить движение. К «Азимуту» отошла шлюпка для осмотра повреждения. Скоро оттуда передали, что надо направить ребят откачивать поступающую воду.
— Желающие — в шлюпку! — объявил в рупор капитан Замятин. — Каменев будет за старшего. — И почти сразу же забеспокоился, закричал: — Хватит, хватит! Достаточно!
В шлюпку село столько ребят, что она едва не черпала бортами воду. Хорошо, что море между льдинами было спокойно, как озеро. Я притулился на средней банке, сжатый со всех сторон боками и спинами ребят.
Подошли к «Азимуту» и сразу же заметили, что его корпус заметно осел в воде. По спущенному штормтрапу мы не очень-то ловко вскарабкались на палубу старого парусника.
Старшим у нас был Саша Каменев, сын начальника управления Архангельского тралового флота, живой, веселый шестнадцатилетний паренек.
Саша быстро распределил ребят по ручным помпам и сам первый взялся за рукоятку.
И пошла работа!
Вверх-вниз, вверх-вниз кланялись ребята у помп. Вода, журча, выливалась за борт. Но осадка судна не уменьшилась и после нескольких часов работы. Время от времени из носового люка поднимались матросы, заделывающие пробоины, мокрые до пояса, иззябшие. А нам было жарко!
Саша Каменев, потный, раскрасневшийся, с блестевшими в азарте главами, подбадривал ребят, шутил, смеялся.
Но вот, наконец, уставшие матросы вышли из люка. Пробоина была заделана. Но нам еще долго пришлось кланяться у помп: через пробоину в корпусе парусник хватил изрядную порцию воды.
За работой мы даже не заметили, что на «Зубатке» была объявлена тревога. Наблюдатели увидели два фашистских самолета. Быстро был расчехлен пулемет, но, на счастье, погода в этот день стояла пасмурная, самолеты не обнаружили наши суда, неподвижно стоявшие среди льдов. Крупно повезло нам на этот раз!
Двое суток не сходили с мостика начальник экспедиции и капитан Замятин. В шубах, с биноклями в руках, они выискивали наиболее безопасный путь среди разводьев. Суда шли малым ходом.
Но вот разводья среди льдин стали, шире. Скоро суда шля уже по чистой воде.
4
На четвертый день плавания около полудня на горизонте появилась еле заметная голубоватая полоска. Вахтенный штурман объявил, что это и есть берег Новой Земли.
Прошел час, другой, а полоса оставалась все такой же малозаметной: дул сильный встречный ветер, и мы едва продвигались вперед. Иззябшие и разочарованные, к вечеру мы опять спустились в надоевший трюм.
Проснулся я от настойчивого голоса:
— Колька, вставай. Просыпайся же, тюлень ты этакий! — Боря Меньшиков бесцеремонно тянул меня за ногу с нар.
— Ты чего это, Борька, людям спать не даешь? — недовольно заворчал я.
— Приехали! — заорал он на весь трюм.
Ребята заподнимали головы.
И, действительно, что-то необычное ощущалось во всем: не было слышно шума моря, не чувствовалась работа машин, судно не качалось на волнах.
Скинув одеяло, я быстро выбрался на палубу.
Судно стояло в бухте, со всех сторон окруженной крутыми сумрачными скалами, почти отвесно обрывающимися к морю. Кое-где на скалах полосами белел еще не растаявший снег. Нигде не видно ни деревца, ни островка зелени — все пусто, голо, однообразно. По небу медленно плыли тяжелые темные облака, едва не задевая за вершину высокой сопки. Море из-за низко нависшего неба казалось темноватым. Волны бились о борт тральщика. Было сыровато, холодно. Неприветливой, угрюмой показалась мне Новая Земля.
У подножия сопки на небольшом участке ровной местности стояло несколько домиков и, высились мачты радиостанции.
— Где мы? — спросил я вахтенного матроса, покуривавшего у борта.
— В становище Малые Кармакулы, — ответил вахтенный.
— А где же оно, становище? — недоумевал я.
— Да вот же, прямо перед тобой, — усмехнулся матрос.
Я был разочарован. Заветные Кармакулы представлялись мне если не городом, то большим поселком, а тут и деревушкой-то нельзя назвать…
Матросы стали спускать шлюпку. В нее сели Грозников и несколько человек из команды. Мне очень хотелось попасть на берег, но в отходившую шлюпку как-то сумели пробраться только Саша Каменев и Арся Баков…
Когда шлюпка вернулась, мы накинулись на них с расспросами.
— Берег как берег. Люди как люди, — отмахивался от наседавших Арся. Зато Саша, польщенный общим вниманием, рассказывал обстоятельно.
— Живут здесь промышленники. Здорово они, видать, соскучились по людям! В каждый дом приглашают, сразу за стол сажают — ешь сколько влезет. И все расспрашивают, расспрашивают — обо всем хотят знать. Они охотятся за песцами, добывают морского зверя, собирают гагачий пух, ловят в речках красную рыбу — гольца… Есть в становище и метеорологическая станция и радиостанция. Каждый день передают на материк наблюдения… Лето здесь короткое — всего около двух месяцев, зато зима длинная, темная, с морозами до сорока градусов. Летом в это время солнце не заходит за горизонт, а зимой несколько месяцев не показывается вовсе… — Саша вдруг фыркнул, видимо, вспомнив что-то смешное: — Собак много на берегу. Большие, лохматые. С виду злые, как волки, а на самом деле добрые, ласковые. Одна бросилась к Арсе, лизнула его в нос, а он со страху бряк на землю и ногами дрыгает. «Собаченьки, — вопит, — миленькие, не троньте!»