Сердце ангела, стр. 31

Я лавировал между выбоинами по Вест-Сайдской автостраде до самой Сто двадцать пятой улицы, а затем проехал по гарлемскому Риальто мимо гостиницы “Тереза” и Аполло-театра до Ленокс-авеню. Неоновая вывеска в витрине аптеки Праудфут не горела. Зеленый раздвижной щит за входной дверью был опущен до самого пола, а к стеклу скотчем прикреплена картонная табличка “СЕГОДНЯ ЗАКРЫТО”. Да, закрыто неплохо…

В следующем квартале, в закусочной, я нашел телефон и посмотрел в справочнике номер. Эпифани Праудфут в нем не числилась, только номер аптеки. Там никто не отвечал. Полистав справочник, я обнаружил номер Эдисона Суита и набрал первые четыре цифры, но тут мне в голову пришло, что неожиданное посещение будет иметь больший эффект. Через десять минут, я уже ставил машину на Сто пятьдесят второй улице, напротив его дома.

У входа молодая домохозяйка с тяжелой хозяйственной сумкой и двумя вопящими у ее ног малышами пыталась отыскать ключи. Я вызвался ей помочь и подержал сумку, пока она открывала дверь. Она жила на первом этаже и, слабо улыбаясь, поблагодарила меня, когда я вернул ей сумку с покупками. Малыши прижимались к ней, шмыгая сопливыми носами, и не сводили с меня широко раскрытых карих глаз.

Я поднялся по лестнице на третий этаж. На площадке никого не было; взглянув на замок Пупса, я вдруг понял, что дверь не заперта, и толкнул ее ногой, распахивая настежь. Ярко-красный мазок растекся по противоположной стене, как будто там развлекался абстракционист. Это, конечно, могло быть краской, но навряд ли.

Осторожно прикрыв дверь, я надавил на нее спиной, чтобы замок защелкнулся.

В комнате царил кавардак, мебель была в беспорядке раскидана на измятом ковре. Кто-то здорово постарался. Полка с цветочными горшками валялась в углу. Металлический карниз прогнулся, и шторы спустились, как чулки шлюхи после недельного запоя. Посреди этого развала стоял нетронутый телевизор. Он был включен, и на экране медсестра из “мыльной оперы” рассуждала о супружеской неверности. Ей внимал практикант.

Перешагивая через раскиданную мебель, я старался ни к чему не прикасаться. На кухне следов борьбы не было. Чашка холодного черного кофе стояла на столе. Все выглядело очень уютно, если бы не гостиная.

Позади бормочущего телевизора небольшой коридорчик вел к закрытой двери. Я вынул из “дипломата” пару резиновых перчаток, натянул их на руки и повернул ручку двери. Мне сразу захотелось глотнуть чего-нибудь покрепче.

Пупс Суит лежал на спине, на узкой постели, руки и нога были привязаны к столбикам кровати бельевой веревкой. Вряд ли у него мог быть более мертвый вид. Его брюхо покрывал скомканный, пропитанный кровью фланелевый халат. Простыни задубели от крови.

Лицо и тело Пупса были покрыты синяками. Белки выпученных глаз пожелтели, как старинные биллиардные шары из слоновой кости, а в разинутый рот было засунуто нечто, напоминающее здоровый кусок колбасы. Смерть от удушья, мне даже не нужно было ждать вскрытия.

Я пригляделся к тому, что торчало из его распухших губ, и понял, что одного глотка мне будет явно мало. Пупс задохнулся насмерть от собственных гениталий. На лестнице, тремя пролетами ниже, слышался счастливый детский смех.

Никакая сила на свете не заставила бы меня поднять тот скомканный халат. Даже не заглядывая под него, я знал, откуда появилось орудие убийства. Над постелью, на стене, кровью Пупса было сделано несколько рисунков, — как будто ребенок рисовал, — звезды, спирали, змеи… Три звезды были пятиконечными, перевернутыми вверх ногами. “Падучие звезды” становились традицией.

Я сказал себе, что пора уходить. Торчать здесь — дело явно неприбыльное. Но инстинкт ищейки заставил меня осмотреть комод и проверить шкаф. Осмотр комнаты занял минут десять, и я не нашел ничего, достойного внимания.

Бросив Эдисону Суиту последнее “прощай”, я закрыл дверь спальни, провожаемый невидящим взглядом его выпученных глаз. При мысли о том, что находилось у него во рту, мой язык потяжелел и пересох. Я хотел еще осмотреть гостиную, но там было слишком грязно, и я не рискнул оставлять там отпечатки своих ног. Моя визитка исчезла с телевизора. Ее не оказалось и среди прочих его вещей, а новый бумажный мешок на кухне означал, что мусор ухе успели вынести.

Прежде чем выйти, я, прищурившись, посмотрел сквозь замочную скважину. Я оставил дверь слегка приоткрытой, в точности как раньше, стащил с рук резиновые перчатки и сунул их в “дипломат”. Постоял еще немного, прислушиваясь к тишине внизу. На лестнице никого не было. Меня могла вспомнить домохозяйка с первого этажа, но с этим ничего не поделаешь.

Никем не замеченный, я спустился по лестнице и вышел из дома. Во дворе детишки играли в классики. Они даже не взглянули на меня, когда я проходил мимо.