Футбольная горячка, стр. 33
Снова пьянство
Следует разграничивать хулиганство на домашних матчах и то, что свойственно английским фанатам за рубежом. Большинство болельщиков, с которыми я общался, утверждали, что у нас в Англии спиртное не особенно влияет на насилие (случались акты вандализма даже во время утренних матчей, хотя их специально проводили так рано, чтобы люди не успели забежать в паб). Но плыть за границу на пароме с беспошлинным баром, потом ехать на поезде и коротать двенадцать часов в чужом городе – совсем другое дело. Были свидетельства массового пьянства ливерпульских болельщиков перед трагедией на «Эйзеле» (правда, йоркширская полиция позорно отрицала, что выпивка сыграла свою роль на «Хиллсборо»), и есть подозрение, что многие выходки англичан – в Берне, Люксембурге, Италии – подогревались (если не вызывались) алкоголем.
После «Эйзеля» мы запоздало, но мучительно подвергали себя самобичеванию; и всегда в центре внимания оказывалось спиртное, так что в начале нового сезона его продажу на английских стадионах запретили. Это разозлило определенную часть болельщиков, которые утверждали, что выпивка имеет слабое отношение к хулиганству, а смысл акции – уклониться от кардинальных действий. Все не так, жаловались люди: и отношения между болельщиками и клубами, и состояние спортивных арен, где отсутствовали элементарные удобства, и невозможность фанатам представлять свои интересы ни в одном ответственном органе, а теперь еще запрет на продажу алкогольных напитков, хотя все знают, что надраться куда реальнее в пабах, учитывая количество зрителей на стадионе и пропускную способность буфетов, – так что проку от этого запрета ровным счетом никакого.
Доводы, конечно, убедительные, но, с другой стороны, разве можно утверждать, что большое количество туалетов на стадионах и представительство болельщиков во всех советах директоров клубов предотвратило бы трагедию на «Эйзеле»? Истина в том, что запрет на продажу алкогольных напитков не принес (и не мог принести) никакого вреда, более того – предотвратил пару-тройку драк. И, как минимум, продемонстрировал наше раскаяние. Эта акция – пусть малая, но все же заметная дань тем, кто в Италии потерял своих близких, потому что какие-то зеленые недоумки слишком много залили за воротник.
А что произошло дальше? Клубы взвыли, поскольку это нарушало их отношения с самыми массовыми болельщиками, и в итоге начались послабления. Восьмого октября – через семнадцать недель после «Эйзеля» – я, Пит и еще двое наших приятелей, купив билеты на нижнюю западную трибуну кубкового матча Лиги, с удивлением обнаружили, что мы можем пропустить по стаканчику, чтобы не замерзнуть: правило стало читаться по-иному – из «Никакого спиртного» превратилось в «Никакого спиртного вблизи поля», словно именно сочетание дерна и алкоголя вызывало приступы агрессивности и превращало нас в маньяков. На этом закончилась наша епитимья. Остается задаться вопросом: что предпринимают клубы для доказательства того, что мы способны себя обуздать и, однажды встретившись с какой-нибудь европейской командой, не сотрем в порошок половину ее болельщиков? Полиция что-то делает; болельщики что-то делают (именно постэйзелевское настроение отчаяния породило фильм «Штрафной удар», клубные фанатские издания, Ассоциацию любителей футбола и грамотную, страстную, умную речь Рогана Тейлора, которую он произнес спустя четыре года, после трагедии «Хиллсборо»); а вот клубы – боюсь, что клубы ничего. Провели маловразумительную акцию с запретом продажи спиртного, а когда поняли, что лишились нескольких монет, вернули все на круги своя.
Затор
Январская 1986 года четвертьфинальная игра розыгрыша Кубка Футбольной лиги, которая проходила на стадионе «Астон Виллы», – лучшее из всего, что я запомнил: прекрасная арена, где я не был с самого детства, и достойный итог (1:1 – в первом тайме гол забил Чарли Николас, а во втором, при полном преимуществе, удачные моменты не реализовали Рикс и Куинн). И еще историческая деталь: морозный январский воздух (во всяком случае, морозный в той местности) был словно настоян на марихуане – такого я раньше на трибунах не замечал.
После Рождества стало наблюдаться нечто вроде мини-возрождения: когда дела пошли совсем неважно, мы в первую субботу обыграли «Ливерпуль» на своем поле, а в следующую «Манчестер Юнайтед» на поле противника (хотя до того продули «Эвертону» 1:6 и три субботы подряд не могли открыть счета: во вторую субботу у себя дома сыграли по нолям с «Бирмингемом» – командой, которая вылетела из премьер-лиги, и таким образом продемонстрировали самый плохой футбол за всю историю первого дивизиона). Мы расслабились и – невероятная глупость – позволили себе на что-то надеяться, но с февраля и до конца сезона все опять пошло наперекосяк.
Переигровка четвертьфинала розыгрыша Кубка Лиги с «Виллой» на своем поле – самый кошмарный день в моей жизни и очередной спад в отношениях с клубом. Дело не только в том, как мы проиграли (Дон Хоуи поставил Маринера в полузащиту, а Вудкока посадил на скамью запасных); не только в том, что в розыгрыше Кубка уже не осталось сильных противников и нам открывалась прямая дорога на «Уэмбли» (если бы мы обыграли «Виллу», то встретились бы в полуфинале с «Оксфордом»); не в том, что мы шестой год подряд ничего не завоевывали. Положение было гораздо хуже, хотя и все вышеперечисленное не радовало.
Моя нескончаемая депрессия рвалась наружу, а происходившее на «Хайбери» напоминало ночные кошмары. Но и это еще не все: я, как всегда, хотел, чтобы «Арсенал» мне показал, что плохое – не вечно, что есть возможность сломать стереотип и черная полоса близится к концу. А «Арсенал» словно бы задался целью демонстрировать совершенно обратное: мол, пропасть – это навсегда: такие люди и такие клубы неспособны найти выход из пространства, в которое сами себя заключили. В тот и в последующие дни мне не переставало казаться, что и я, и «Арсенал» совершили слишком много ошибок и так долго пускали все на самотек, что уже ничего не исправить; вернулось на этот раз еще более пугающее ощущение, что я навсегда привязан и к клубу, и к этой неполноценной жизни.
Меня ошарашило и измочалило поражение (1:2 – на последней минуте). На следующее утро моя девушка позвонила мне на работу и, уловив в моем голосе уныние, спросила:
– Что случилось?
– А ты разве не слышала? – жалобно отозвался я.
Она разволновалась, а когда узнала, в чем дело, на секунду успокоилась – всего лишь на секунду, ибо сразу же вспомнила, с кем имеет дело, а потому постаралась изобразить самое искреннее сочувствие. Я знал, что она не понимает моей боли, но не решился объяснить, что существует такой затор, такой тупик, из которого мне не выбраться, пока не выберется «Арсенал»… глупая, вздорная мысль (совершенно искажающая смысл перевода команды в низший дивизион); но хуже было другое – я искренне в это верил.
Расчистка затора
Я думаю, что не только результаты игр после памятной встречи с «Виллой» навели совет «Арсенала» на мысль, что пора действовать, хотя сами по себе эти результаты были плачевными (и особенно проигрыш кубковой встречи в Лутоне, который вошел в "Историю «Арсенала» за 1985-1986 годы, выпущенную на видеокассетах, и, как считается, стал причиной отставки Дона Хоуи, хотя всем известно, что это не так и Хоуи ушел после победы 3:0 над «Ковентри», потому что узнал, что председатель Питер Хилл-Вуд вел за его спиной переговоры с Терри Венейблсом).
После игры с «Виллой» и до его отставки на северной стороне часто скандировали: «Хоуи, вон!» Но когда он ушел, оставшаяся без руководства команда затрещала по швам, и выкрики возобновились, только уже в адрес председателя. Я к ним не присоединялся: понимал, что совет ведет дела спустя рукава, однако предпринимает хоть какие-то действия. Понимал, что «Арсенал» – сборище чрезмерно оплачиваемых перезревших звезд. Команда никогда не опустится на самое дно, но и не сумеет никого победить, и от этого застоя хотелось в отчаянии выть.